Она же, несмотря на свой редкий талант быстро распознавать людей, не заметила, что перед ней — восходящая звезда. Да, его приезд взбудоражил ее. Волновалась она и когда стояла вместе с мужем у окна комнаты, превращенной в обсерваторию, глядя, как по заливу медленно плывет, гордо раздув паруса, двухпалубный, вооруженный шестьюдесятью четырьмя пушками линейный корабль «Агамемнон» под его командованием. Коварная Франция уже семь месяцев как объявила войну Англии, и воды Средиземного моря бороздила английская эскадра. Прошлое краткое пребывание было для молодого капитана весьма памятным главным образом из-за роли Кавалерши, которую она сыграла в те дни.

Он доставил тогда Кавалеру срочные депеши из министерства иностранных дел от лорда Хука. Дело в том, что для усиления коалиционного гарнизона, собранного на защиту Тулона, где власть захватили роялисты, от наступавших республиканских войск понадобились подкрепления в лице неаполитанских солдат. И именно благодаря Эмме он смог получить шеститысячное войско, а Кавалер так и не добился от перепуганного короля и его советников никакого ответа. Она же заполучила войско проторенным путем, пройдя через черный ход во дворец и подав прошение прямо в руки обладательницы самого весомого в Государственном совете голоса, которая лежала тогда в уединении, собираясь разродиться шестнадцатым принцем или принцессой, и заручилась ее поддержкой.

Английского офицера пригласили отобедать в королевский дворец и усадили на почетное место справа от короля, а рядом с ним села жена Кавалера и переводила его слова, когда он пытался предупредить его величество относительно исходящей от Франции угрозы. Король же бессвязно рассказывал длинную и нудную историю про то, как он убил на охоте гигантского вепря, а у того оказалось три яйца.

Она была удовлетворена тем, что произвела на него благоприятное впечатление. Через пять дней он отплыл. Потом приезжали другие знаменитые и важные визитеры, и она мало-помалу стала забывать о капитане.

Итак, он уплыл. Его сделала героем сама история. Это было время целеустремленных людей хлипкого телосложения, с абсурдными амбициями, неприхотливых в быту — только бы поспать часика четыре в сутки. Дикий шторм, бушующее море, изматывающая качка — ничто не могло остановить его в погоне за врагом. Он уже успел одержать немало громких побед, правда, война покалечила его. Своим островом, королевством, средством передвижения, пристанищем он считал семидесятичетырехпушечный линейный корабль «Кэптен», а потом такой же корабль «Тесей». Минуло пять лет. За это время он стал героем. Героем для правителей Неаполя, живших в страхе перед маленького роста целеустремленным человеком, к которому перешла власть от разгромленной и раздавленной революции, а он вдохнул ее неистовую энергию в непобедимую с виду кампанию по завоеванию французами всей Европы и повсеместного свержения монархов с дедовских тронов.

«Он спасет нас, только он может спасти нас», — в отчаянии говорила королева. Король разделил ее мнение. Посланник Британии, представляющий интересы английской державы, не мог не согласиться с этим. Последние два года Кавалер вел оживленную переписку с молодым капитаном, а теперь уже адмиралом, в которой рассказывал, сколько сил положил на то, чтобы перетянуть трусливых неаполитанцев на сторону англичан. Писала ему и супруга посланника. Она всегда восторгалась кем-нибудь, а тут уж трудно было найти более подходящий объект для восхищения.

К тому же она нуждалась именно в нем и хотела видеть его как можно чаще.

Плавая от берега к берегу по всему Средиземному морю, где велись военные действия, он регулярно сообщал им о своих победах и о новых боевых ранениях.

В ту пору все представлялось простым, материальным, болезненным, возвышенным. Мир — это суша и вода, огонь и воздух. Он за свою жизнь плавал на многих боевых кораблях, каждый имел звучное название, свою историю и каждый был закален в разных баталиях. А теперь командовал линейным кораблем «Вэнгард», вооруженным семидесятью четырьмя пушками с шестью сотнями матросов и офицеров на борту. В своей просторной, обставленной роскошной мебелью адмиральской каюте он старался бывать как можно реже, днюя и ночуя на палубе, дабы иметь возможность наблюдать за восходом и закатом солнца, созерцать необозримые морские просторы.

На воде вы всегда в движении, даже когда стоите на месте. Высоко над вами парят птицы, подобно маленьким бумажным змеям, под напором ветра паруса раздуваются, покачиваются, скручиваются и выгибаются, подгоняя корабль навстречу шторму; свежий ветер всегда предвещает непогоду. Смена дня и ночи, смена вахты — он перевидел их немало за свою службу. А когда адмирал уставал особенно сильно, то выходил на шканцы[47] и стоял там не шевелясь на виду у всей команды. Он считал, что одно его появление на шканцах имеет некий магический смысл — моряки сразу же приободрялись, и не только в разгар боя, а кроме того, он полагал, что враги, увидев его, начинают трусить. И он не ошибался.

«Отомстил!» — вскричала королева, когда в Неаполь пришло известие о том, что эскадра молодого адмирала наголову разбила французский флот у мыса Абукир, в дельте Нила. «Hype hype hype ma chere Miledy Ye suis folle de joye»[48], — написала она своей подруге, супруге английского посланника, с которой после этого известия даже случился обморок. «Я упала на бок и ударилась, но это ничево, — сообщала Кавалерша герою Абукира. — Я чуствую, как славна пагибнуть в таком деле. Нет, я не хачу умирать, пака не увижу и не абниму Нильского героя-победителя». (Она так и не научилась грамотному письму.)

И герой ворвался в их жизнь как вихрь.

22 сентября 1798 года. Жаркий полдень. Небольшая флотилия нарядных и изукрашенных суденышек, которую возглавляла королевская барка, управляемая адмиралом неаполитанского флота Карачиоло, с королем, королевой и некоторыми их детьми, сидящими на палубе под украшенным блестящими гирляндами тентом, подплывала к английскому линейному кораблю «Вэнгард». Следом шла барка с музыкантами из королевской капеллы. На другой барке под британским флагом находились Кавалер и его леди, одетая в пышный туалет в цвет флага Бурбонов: голубое платье и золотистые кружево и оборки, голубой платок с вышитыми золотыми якорями и золотые, тоже в виде якорей, серьги в ушах. Королевский оркестр заиграл без единой фальшивой ноты гимн «Правь, Британия», а Кавалер улыбнулся про себя, припомнив слова гимна:

Почти следом, впритык друг к другу, плыли, покачиваясь, примерно сотен пять фелюг, баркасов, яхт, рыбацких лодок, битком набитых разношерстной публикой, кричащей приветствия, размахивающей руками и флажками. Когда их величества и Кавалер с женой стали подниматься на борт «Вэнгарда», встречающие закричали «ура!» королю, а герой снял зеленую повязку, закрывавшую изуродованный глаз, и положил ее в карман.

«Наш освободитель», — похвалил его король. «Спаситель и охранитель», — добавила королева. «Ах!» — только и воскликнула Кавалерша, увидев его, изможденного, подкашливающего, с напудренными, давно не стриженными волосами. Пустой правый рукав его форменного мундира был приколот к лацкану, поверх обезображенной глазницы розовел свежий шрам — след шрапнели, нашедшей его в битве при Абукире. «Ах!» — и женщина упала прямо на его руки.

«Она упала в мои объятия, это была очень трогательная сцена», — писал адмирал в длинном письме своей жене, рассказывая о том, какой пышный и великолепный был устроен прием в его честь: залив буквально кишел судами и лодками, пассажиры приветствовали его, развевались флаги, гремели оружейные салюты, со стен замка Сант-Эльмо дали орудийный залп, а когда адмирал ступил на берег, огромные толпы людей с разноцветными бархатными лентами, флажками, гирляндами и цветами кинулись навстречу и следовали за ним по улицам до самого королевского дворца. Солнечный свет жег ему раненый глаз, когда он снимал повязку, а Неаполь в тот день был щедро залит солнцем. Но вот наступил благословенный вечер, и начались великолепные фейерверки, а потом в небе появился английский флаг и высвеченные инициалы героя, на темных сонных площадях зажглись костры, и жители до самого утра кружились в танцах. Приветствия от низших слоев общества были особенно волнующими. Во дворце Кавалера загорелись три тысячи фонарей и был устроен грандиозный банкет, на нем присутствовал почтенный адмирал Карачиоло и даже досидел до самого конца.