— Очень красиво, — похвалил Баки талант художника, потому что красив ли он, могли судить только другие. — Ты талантливый художник.
— Нет, что ты, — отмахнулся Стив, но Баки видел, что ему приятна похвала. Все любили, когда их хвалили.
Баки тоже любил, когда его хвалили за сад, который он вырастил. Его сад был очень красив. А узнав все о людях, он так же знал, что и они любят похвалу.
— Я так и не стал художником, — вздохнул Стив. — Не успел. Началась война…
Баки чувствовал, что Стиву не хочется об этом говорить, и даже понимал, почему. Ему бы тоже не хотелось говорить о войне с ифритами. Война — слишком страшное слово, за которым скрывались еще более страшные события.
— Но сейчас же война закончилась? — спросил Баки, он так и продолжал сидеть на журнальном столике. — Ты же можешь сейчас стать художником.
— От меня ждут другого, — снова вздохнул Стив, отложил альбом с карандашом и сел, так же обхватив руками голову, как там, в другом месте.
Баки стало очень печально, что такой хороший человек занимается не тем, что ему нравится. Он уже понял, что немногие люди могли позволить себе заниматься тем, что им нравится, и чаще всего это было из-за денег. У людей много всего было из-за денег, и войны тоже. Может быть и Стиву нужны были деньги, но он не хотел загадывать такое желание? Но почему? Баки бы создал ему гору дорогих каменьев, золотых и серебряных украшений, всего, чего только можно представить. Но он пожелал знаний для самого Баки, даже зная, что желаний только три. Теперь два.
Очень хотелось потрепать Стива по колену, как-то поддержать, как поддерживал братьев, когда у них случались неудачи. Успокоить, как успокаивал тех, кто чуть не стал рабами ифритов. То, что он сам нуждался в поддержке и успокоении, Баки даже не думал, слишком много времени прошло, он свыкся со своим положением.
— А чего ждут от тебя? — все же спросил Баки.
— От меня ждут, что я буду героем, — горько вздохнул Стив. — И я им буду, потому что должен.
— Но ты можешь загадать желание и перестать быть героем, — удивился Баки. — Я джинн, я исполняю любые желания.
— Ты не понимаешь, — Стив посмотрел на него странно, ласково и печально одновременно. — Я хотел этого, стремился к тому, чтобы сражаться с врагами своей родины, но не мог. Меня не брали. А потом нашелся ученый, который, можно сказать, исполнил мое желание. Сделал меня сильным, быстрым, сделал меня идеальным солдатом. И я умер, спасая людей. Вернее, я думал, что умру, а получилось, что я просто замерз. И спустя шестьдесят шесть лет меня разморозили, но я не узнаю мира вокруг, все стало другим, чужим. Даже люди стали другие, хотя во все времена они были одинаковы. Как-то так. А ты всегда был джинном?
— Ты имеешь в виду, всегда ли я сидел в лампе и исполнял желания? — уточнил Баки, и Стив кивнул.
Баки ответил не сразу, он обдумывал историю Стива, потому что в чем-то их истории были схожи, если могут быть схожи истории плененного джинна и свободного человека. Только был ли Стив на самом деле свободен в выборе дальнейшего пути, или ему приходилось быть героем по чьей-то указке, этого Баки не знал. Но это было и не важно, потому что Стив был несчастен вне зависимости от этого, и Баки не представлял, какое желание сделало бы Стива счастливым.
— Это долгая история, — наконец ответил Баки. — В начале мира было четыре Стихии…
Он рассказал свою историю. Рассказал не только про первого порабощенного джинна и войну, он рассказал, какие они возводили города, какой у него был сад, как здорово было исполнять желания, когда это создавало что-то новое, хорошее. Или помогало другим. Рассказывал, как запросто исполнял желания, а потом стал рабом.
— Значит, тебя заточили против твоей воли, — протянул Стив, и выражение лица у него стало таким уверенным, неотвратимым. — Значит, тебя нужно освободить. Как я могу это сделать? Если я пожелаю тебе свободы, это сработает?
— Нет, — грустно улыбнулся Баки.
Еще никто не хотел освободить его, и это вызывало такую бурю неизведанных эмоций, что Баки не представлял, как совладать с ними. Не знал даже, что может такое чувствовать. Но чувствовал.
— Значит, я найду способ, — уверенно сказал Стив. — И больше не буду ничего желать. И… Если хочешь, ты можешь жить как человек. Тебе не надо сидеть в лампе. Ты можешь ходить гулять. Хочешь, сходим сейчас?
Баки видел, как Стив оживился, как в желании ему помочь, вернуть ему его прежнюю жизнь, освободить, сам расцветал. Баки понимал, что Стив просто создан для того, чтобы помогать, он просто сиял уже от процесса. Но Баки не знал способа, которым его можно освободить, и не был уверен, что такой способ вообще был.
Баки не совсем понимал, что значит жить как человек, вернее, что именно имел в виду Стив, когда это сказал, и Стив объяснял, рассказывал. Баки не знал, каким бы аспектом жизни заинтересоваться, потому что все было и похоже на то, что было у него, и совсем другое. Джинны отличались от людей тем, что они делали только то, что хотели, столь велика была их сила исполнения желаний. А многие люди делали по большей части то, что должно. А что должно делать ему, Баки, он не не знал, а хотелось… Хотелось сделать счастливым Стива, который выглядел очень несчастным, даже когда пытался это скрыть. И тогда Баки приносил ему альбом и карандаши, и Стив сразу оживал, брался сажать Баки куда-нибудь, где по его мнению он хорошо смотрелся, и рисовал. А Баки рассказывал ему истории из далекого-далекого прошлого, у людей это называлось легендами и мифами.
Баки чувствовал, что им хорошо вдвоем, что они даже понимают друг друга. И радовался, когда Стив улыбался ему, светло-светло, и улыбкой светились глаза, такие яркие в те моменты, словно в них отражалось безоблачное весеннее небо.
Они много разговаривали, даже играли в шахматы, у Стива очень хорошо получалось, а Баки знал прародителя этой игры, гораздо сложнее, но сам не был любителем, поэтому получалось у него хуже, но ему нравилось играть со Стивом. Ему вообще нравилось проводить со Стивом время, а вот на улицу он так ни разу и не вышел. Сам не знал, почему.
Баки так и не сказал Стиву, что не может далеко отходить от лампы, а тот просто положил ее в шкаф и больше не доставал, предоставив Баки возможность спать на кровати. На мягкой, удобной кровати, хотя у него была другая. Да, у него тоже была кровать. Джинны любили пребывать в плотском облике. Меняли его, как хотели.
Одежда Баки была не нужна, тут магия позволяла ему менять свой внешний облик, как хочется, но он продолжал ходить в своих шароварах с драгоценной вышивкой, парчовых туфлях с загнутыми острыми носами. Продолжал носить свои самоцветные серьги и жемчуг в длинных распущенных волосах. Он замечал, как Стив разглядывает его каждый раз, и не хотел менять облик.
Шло время, и Баки казалось, что они со Стивом становились ближе друг к другу. Баки знал, что Стив ищет возможность освободить его, но теперь уже не хотел свободы, уверенный, что Стив захочет, чтобы он ушел, как только освободит его. А Баки не хотел уходить, он хотел оставаться со Стивом, учиться жить вместе с ним, смотреть, как он рисует, полностью сосредоточившись, словно уходил в себя, говорить с ним, слушать его. Играть с ним в шахматы.
Однажды, когда за окном уже падали крупные хлопья снега, Стив пришел домой раньше обычного.
— Баки? — позвал Стив из прихожей, и тот тут же вышел к нему.
Стив был усыпан белыми хлопьями, которые стряхивал с себя, а они превращались в капельки воды. И это было так странно и завораживающе для Баки, который снег видел только на горных вершинах, и никогда не подходил к ним близко.
— Здравствуй, Стив, — Баки видел, как он смотрит на него, почти облизывает взглядом, но не придавал этому значения.
— Я принес тебе кое-что, — и Стив достал из-под куртки горшок с маленькими цветущими розами. Ярко алыми, с нежным сладким ароматом. — Держи. Это подарок.
Не веря своим глазам, Баки взял в руки горшок с розой, во все глаза глядя на маленькие бутончики и уже распустившиеся цветы. Невесомо провел пальцем над цветами, будто погладил, а потом взял, и крепко-крепко обнял Стива, потому что у людей это было выражением крайней степени благодарности и радости. Кажется. Но Баки понял, что не важно, что именно оно значило, это оказалось очень приятно — прижать к себе Стива, ткнуться носом в шею, вдохнуть его запах, такой манящий, притягательный.
