Нетерпеливо облизнувшись, Барнс приоткрыл рот, ловя языком сочащуюся смазкой голову. Из головы выдуло вообще все мысли, кроме одной — Брок его. И можно, снова, в который раз, можно обхватить член губами, тронуть языком шелковистую головку, пропустить до горла, сладко застонав. Не нужно ни говорить, ни угадывать, они оба знали, чего и как хотели. Умудрились изучить друг друга за неполный месяц, большую часть которого были в дороге. Но какое это имело значение?
Шумно дыша, Барнс тихо застонал, сжимая ягодицы Брока в ладонях, насаживаясь на член ртом, принимаясь мокро сосать, пошло хлюпая. Ему было все равно, как это звучит, потому что этот звук заводил просто капитально. Барнс бы много чего мог сказать Броку про губы, про глаза, но предпочел просто сосать, потому что он сводил его с ума весь, без остатка.
Каждый раз касаясь Барнса, или когда тот касался его, Брок умирал, распадался на части, сходил с ума. Будь у него возможность, вообще никогда не выпускал бы своего мужика из объятий, разве что только отлить.
Зажмурившись, Брок выдохнул сквозь зубы и откинул голову назад, чтобы не сгореть от одного вида, хотя и звуков хватало с лихвой. Жар тесной глотки, уверенная хватка подрагивающих пальцев на заднице, полузадушенные стоны — всё это выбивало любые мысли из головы. Дрожа всем телом, мелко подавая бёдрами, толкаясь в рот Барнса, Брок едва-едва держался на краю.
Барнс то закрывал глаза, полностью отдаваясь ощущениям, то открывал их, вскидывал, желая посмотреть на Брока, увидеть, как ему хорошо, не только услышать. Барнс вообще любил смотреть. Зимним все, что у него было, это возможность смотреть на Брока, толком даже не зная, чего он хочет от своего командира, и сейчас, зная, обладая уверенностью, что их желания взаимны, Барнс отдавался процессу полностью, отдавал всего себя, чувствуя твердый член в своей глотке, сжимая ее, чтобы стиснуть нежную, чувствительную головку, чтобы подарить еще больше наслаждения.
— Де-етка, — протянул Брок и, не удержавшись, обхватил голову Барнса ладонями, кончил, воя, содрогаясь всем телом, сполз на пол, обнял его, притянул к себе для поцелуя. И наплевать на вкус собственной спермы на потерявших всякий приличный вид губах, на то, что сознание ещё мутится от удовольствия, а потолок, скорее всего, украшен кровавыми брызгами разлетевшегося мозга. — Люблю тебя, как же я люблю тебя, Детка.
Повалив его на ковёр, Брок навалился сверху, распахивая тактическую куртку.
— Секс ходячий!
Провёл ладонью по гладкой идеально безволосой груди Барнса, снова выключился, воспринимая мир урывками, жаркими фрагментами, кадрами. Вот он сжимает пальцами, дразнит горошинки сосков. Вот ловит губами сладкие стоны, прижимает к себе выгибающееся тело, скользит ладонями по твёрдому животу, подхватывает под бёдра, стаскивая остальную одежду. Вот сам обхватывает губами член, пропускает до глотки, стонет, вибрируя горлом, потому что, блядь, хорошо.
— Да, господи, да! — Барнс обхватил ладонями голову Брока, надавил на затылок, принимая ласки, чувствуя их, словно его током било от каждого прикосновения. — Брок, еще… да… пожалуйста…
Барнс весь напрягся, жадно ловя каждое прикосновение, чувствуя руки, губы, дыхание всем собой, желая еще. Еще, чтобы не останавливался, чтобы кайф длился и длился.
— Пальцы… — застонал Барнс. — В меня!
— Оближи, — сипло выдохнул Брок, выпустив на мгновение член изо рта, провёл пальцами по его губам. — Давай, Детка, возьми их в рот.
Барнс облизал пальцы Брока так же чувственно и пошло, как до этого облизывал член.
— Ну же, сладенький, хочу… — простонал он не в силах внятно изъясняться.
Брока повело. Барнс был горячим и чувственным, словно храмовая гетера, и его тело предназначено только для удовольствий, а никак не для войны. Вновь вобрав твёрдый, истекающий смазкой член в рот, Брок сжал ладонями задницу Барнса, развёл половинки в стороны, погладил тугое кольцо мышц. В глазах темнело, сознание съезжало, оголяя звериные инстинкты, желание присвоить, завладеть, перевернуть на живот, заставляя прогибаться в пояснице. Но Барнс был слишком вкусным, чтобы так легко выпустить из губ его член. Под пульсацию крови в голове Брок вогнал в него сразу два пальца.
Барнса выгнуло от всего сразу. От жара рта, от пальцев в заднице, очень точно попавших сразу куда надо. От близости Брока, такой нужной и важной. Казалось, что они валяются на полу его кабинета в ЩИТе, отделяемые от остального мира дверью в зал, где тренируется Страйк, но нет, они были в совершенно другом мире, но вместе. О том, чтобы разложить Брока у него в кабинете, Барнс мог только мечтать, а здесь и сейчас Брок раскладывал его, и это воспламеняло кровь. Здесь и сейчас они были вместе, а по местным обычаям они вообще были супругами. Тряхнув рукой, на которой был браслет, Барнс чуть моментально не выпал в нирвану, изогнувшись весь, застонав, сжимая пальцы Брока, чувствуя горячий плен его рта.
Рыкнув, Брок плотнее сжал губы, завибрировал горлом. Больше всего, даже больше собственного удовольствия, ему хотелось хорошо сделать именно Барнсу, чтобы он не думал о глупостях, не смотрел тревожно, когда думает, что Брок ничего не замечает, не хватался за руку, боясь выпустить из виду. Он хотел для любимого человека счастья, уверенности в завтрашнем дне.
Барнс инстинктивно перебирал волосы Брока, Стараясь не сильно давить на затылок, хотел чувствовать его, губы, обхватывающие член, пальцы, точно массирующие простату, просто хотел его, такого своего, успевшего стать родным и близким.
Сдавленно застонав, Барнс кончил, вздрагивая всем телом, подаваясь в жаркий горячий рот.
— Господи… я люблю тебя, — простонал он, гладя Брока по голове, по щекам, пытаясь притянуть к себе, чтобы поцеловать. — Иди сюда, пожалуйста.
Начисто вылизав и не думавший опадать член: Барнс и рефракторный период — вещи явно не знакомые друг с другом, Брок ласково коснулся губами внутренней части бедра и, подтянувшись, навис сверху, лизнул сладкие губы своего личного наваждения.
— Ты невероятный, — шепнул Барнс, нежно касаясь ярко-алых, натертых о член губ. — Если бы я мог сказать, как сильно люблю тебя… Но я слов таких не знаю.
Он прижал к себе Брока бионикой, поглаживая живой рукой по лицу, разглядывая, словно в первый раз. Словно никогда раньше не видел.
У Брока и вовсе слов не было, он молча прижался теснее, положил голову на грудь, так чтобы слышать биение сердца.
Идти уже никуда не хотелось, только лежать вот так вот, касаясь Барнса всем собой, вбирая в себя его тепло, запах тела, до тех пор, пока Ангус не разгадает идиотскую загадку оракула и не вернёт их домой, где, скорее всего, Брок вот так же уложит Барнса на постель, устроится сверху, обнимет, чтобы никогда больше не отпускать.
— Братья Лацека и твоя безопасность, сладенький? — расслабленно спросил Барнс, поглаживая Брока.
Они лежали на полу среди разбросанной одежды, полуголые, наслаждаясь друг другом, но у них еще были дела. Барнс хотел заявить о себе, чтобы никто больше не смел даже помыслить пойти против Зимнего Солдата. Еще не была оговорена аудиенция у короля, еще не было ясно, что вообще их ждет впереди, но они могли сами найти себе занятие.
— Братья Лацека, — подтвердил Брок. — Тебя одного я в этот гадюшник не пущу, ты же понимаешь это? Но и открыто пойти с тобой не могу. Если бы не местные труженицы любви, кинул бы им парочку гранат и развалил всё к хуям, а так аккуратно надо, но сильно. Чтобы запомнили.
Брок даже на мгновение хотел попросить совета у Ангуса, вдруг есть какое магуйство, изменяющее внешность до неузнаваемости, но почти сразу передумал. Нечего магу отвлекаться от работы.
— Вернемся домой, поженимся и уедем в медовый месяц, — не терпящим возражения тоном заявил Барнс. — А пока ты без штанов — будешь сидеть дома. Все понял?
— Не рано ли ты, Детка, домашним тираном заделался? — хмыкнул Брок, приподнявшись на локтях. — Я и без штанов ещё ого-го сколько могу. Внести, например, смуту и разлад в стан врага. А как я танцую…
