Барнс устроился на крыльце и принялся ждать Брока. Он был готов прождать его так не один день, если понадобится, чтобы дождаться и сказать, даже если уже не будет нужен.
Сам не зная почему, Брок сегодня закрылся пораньше, отпустил единственного работника, отмахнулся от предложения сходить в бар и пропустить по стаканчику. Хотелось домой, страшно хотелось, хотя обычно Брок засиживался допоздна, а то и вовсе ночевал в конторке, кое-как устроившись на старом скрипучем диване, а сегодня весь день его тянуло вернуться.
— Давай, Мик, до послезавтра, отдохните с Луис, пока погода не испортилась. Свози жену на побережье.
— Обязательно, шеф, вы бы тоже отдохнули.
— Посмотрим. Отдыхай, — усмехнулся Брок. Не было у него выходных и не нужны они ему были совершенно.
До дому Брок всегда добирался пешком, два квартала — не расстояние для хорошо обученного бойца, а для того, кто обучает бойцов, любое расстояние ерунда.
А вот незнакомая машина перед домом насторожила. Брок остановился в тридцати метрах, закурил, разглядывая чёрный полированный зад полноприводного монстра. Такого могло принести только из его прошлой жизни, а Брок сам не знал, хочет ли он кого-то оттуда видеть.
— Барнс?
Это было нечестно. Только не он.
— Брок! — Барнс одним плавным движением поднялся с крыльца, и вот он уже стоит близко-близко, сжав в своих ладонях руки Брока. — Я люблю тебя.
Брок открыл было рот, но так ничего сказать не смог. Складывалось ощущение, что либо его кирпичом приголубило, пока он шёл себе домой, и опять утянуло в другое измерение, потому как Барнс ну никак не мог сказать ему такого, либо это чей-то прикол, жестокая шутка, розыгрыш, карточный долг Старку, вот у кого бы фантазии хватило.
— Неожиданно, — просипел Брок.
— Прости, — зашептал Барнс, обхватил ладонями его лицо и принялся коротко целовать, перемежая поцелуи словами. — Прости меня. Я должен был сразу сказать тебе, ведь я обещал. А мне сказали, что та женщина твоя жена, и я не смог. Я думал, мне все это приснилось, все-все. Брок, скажи, что это был не сон, или прогони, но я всё равно буду рядом, я не отпущу тебя просто так.
Внутри все плавилось, горело, с каждым словом, с каждым поцелуем Брок становился все ближе и роднее, и Барнс не мог понять, как смог прожить без него целых два с половиной месяца, как вообще смог остаться один.
В груди стало тесно от эмоций. Так хотелось поверить, снова почувствовать то единение, что царило между ними, отпустить все неясные тревоги. От первого прикосновения губ Барнса Брока повело, кинуло в жар, словно кипятком окатили, запуская всё то, что, как он считал, омертвело, сломалось уже навсегда.
— Мудак ты, Детка, и я мудак, мы с тобой мудаки вдвойне, — не в силах сдержать эмоций, оскалился он, но тут же сдулся, прижался к Барнсу сильнее. — Господи, пусть я сдох где-нибудь по дороге и это мне снова видится, — прохрипел Брок в губы Барнса. — Детка, я люблю тебя, больше жизни люблю.
И поцеловал, как хотелось всегда, как целовал уже и не раз за их путешествие по другому миру, жадно, голодно, заново пробуя любимые губы на вкус, вспоминая их мягкость и сладость, умирая и возрождаясь одним прикосновением.
Барнсу показалось, что он сейчас истончится и пропадет, исчезнет, потому что так хорошо по-настоящему быть просто не могло. Но было. По телу гуляли мурашки предвкушения, Барнс весь, казалось, вибрировал от нетерпения, от желания остаться только вдвоем, потому что уже заметил несколько любопытных пар глаз, которые смотрели на них.
— Пустишь к себе? — спросил Барнс, еле оторвавшись от губ Брока, такими они были… У него не было нормального сравнения, он не представлял, что может быть желаннее.
Брок даже говорить ничего не стал, только открыл дверь и сделал приглашающий жест. Голос отказывал. Он столько месяцев запрещал себе думать, представлять этот момент, называть этот дом их домом, что сейчас все происходящее казалось немного нереальным.
— Тут краской ещё воняет, — извинился он.
— Похуй, — улыбнулся Барнс.
Ему сейчас было совершенно все равно, воняет краской или еще какой херней, главное, что Брок был рядом, что они снова могли быть вместе. Внезапно Барнс почувствовал жжение на запястье, дернул рукав лонгслива, чтобы посмотреть, что это, и увидел, как татуировкой проступают на коже очертания браслета.
— Брок, — Барнс вытянул руку, показывая ему, — это было по-настоящему.
Сердце рвануло вскачь. Брок обхватил запястье Барнса, провёл пальцем по тонким линиям рисунка, повторяя его изгибы. Ему было всё равно, что у самого горит кожа в том же месте, главное, Барнс верил и помнил, или поверил наконец. Сам-то Брок так и не смог уговорить себя, доказать, что те несколько месяцев были не настоящими, слишком хорошо помнил он ощущение кожи под ладонями и вкус губ. Но мало ли, что помнил он…
Чуть склонив голову, Брок коснулся губами внутренней стороны запястья, где рисунок пересекал тонкие реки вен.
Такая, казалось бы, простая ласка ударила Барнсу в голову похлеще разрывной, он потянул Брока на себя, обнимая, почти затаскивая в дом, ногой закрыл дверь и, подхватив на руки, понес в гостиную, уверенный, что не ошибся с направлением.
Он, не слушая никаких протестов, донес Брока до дивана и, уложив его, устроился рядом, почти сверху. Возбуждение гуляло по телу, но Барнс хотел сейчас не секса, он хотел снова почувствовать Брока рядом, осознать, что да, его, теперь уже точно навсегда.
Рассмеявшись, Брок обнял его, прижал к себе сильно-сильно, окончательно затаскивая наверх, уложил себе на грудь, оплёл руками, ногами, чтобы не вырвался, не пропал с утренними сумерками, потому что если это снова сон, Брок банально не выдержит нового расставания, проснувшись в одиночестве на диване в мастерской или в спальне и не найдя Барнса — застрелится, закончит этот бесконечный бег с препятствиями в никуда.
— Два месяца, долго…
— Или очень-очень мало, — шепнул Барнс. — Мне надо позвонить, позволишь?
Отрываться от Брока не хотелось совершенно, но Стива надо было предупредить, что он не вернется. Совсем не вернется, просто заедет забрать свои вещи. Но не сегодня. Сегодня он хотел быть только с Броком.
Брок разжал руки, откинулся на диванную подушку. Хотелось верить, что теперь точно всё будет, хорошо или плохо — не важно, главное просто будет.
— Звони.
Достав телефон, Барнс устроился на Броке поуютнее, не собираясь никуда выходить. Ему сейчас было хорошо и тепло, спокойно. И будет так еще очень и очень долго, даже если мир начнет рушиться, рядом с Броком ему все равно будет хорошо.
— Стиви, — тут же начал Барнс, когда Стив взял трубку, — я сегодня не приеду домой.
— Только сегодня? — усмехнулся в ответ Стив. — Передавай привет Рамлоу, и что я за ним всё равно слежу.
И нажал отбой.
Брок усмехнулся уголками губ. Наседка-Роджерс в своём репертуаре, без его пригляда малыш Баки влезет в какое-нибудь дерьмо или съедется не с тем человеком, с которым хотелось бы. Он даже ту нанохреновину так и не вынул из позвоночника Брока, во избежание, так сказать.
— Остаёшься? У меня жрать нечего.
— А ты думал, я поздороваться заехал? — усмехнулся Барнс. — Хрен ты от меня теперь так просто отделаешься. А жрать… Можно заказать что-нибудь или поехать в магазин, пока мы еще одеты.
— Может, и поздороваться, — отзеркалил его усмешку Брок, ласково, едва касаясь, будто бы до конца не веря в происходящее, погладил по голове, плечам, очертил кончиками пальцев скулы. — Главное — приехал.
— Так что, мы остаемся дома или едем в магазин? — Барнс чувствовал, что еще чуть-чуть, и никуда они не поедут, и заказать забудут. — Поехали в магазин, я два месяца рыбу жрал и консервы, заебался.
А вот это новости странные и непонятные. Спихнув Барнса к спинке дивана, Брок поднялся и на всякий случай закатал рукав толстовки, чтобы убедиться — странная магия того мира и его не обошла стороной. На запястье сложным филигранным узором горел венчальный браслет, Брок помнил его рисунок наизусть.
