Плотнее сомкнув губы вокруг члена, Барнс сжал горлом головку, заурчав, завибрировал горлом. Вытянул живую руку, погладив Брока по груди, потянулся к его губам, пытаясь провести по ним кончиками пальцев, надеясь, что Брок и так поймет, что ему нужно, и не придется выпускать изо рта его замечательный член.
Обхватив пальцы губами, Брок со стоном вобрал их в рот, пососал, обвёл языком, прикусил подушечки, словно и у него во рту размеренно двигался член любимого мужика, да и ощущалось именно так.
Барнс гладил язык Брока, то прижимая его, то отпуская, чувствуя, как губы обхватывают пальцы, застонал, понимая, что даже этот эрзац столкнет его за грань, и вытащил пальцы, отобрал, чтобы вставить их в Брока, погладив сомкнутые мышцы. Как же он сейчас хотел его! Барнс никогда не предполагал, что можно так кого-то хотеть, так искренне наслаждаться чужим удовольствием, получать кайф уже только от того, что твоему партнеру хорошо.
Из горла вырвался голодный гортанный стон. Брок заметался, сильнее развёл ноги, вскинул бёдра выше, чувствуя приятное растяжение на грани боли, бесстыдно отдаваясь на полную. Но пальцев было до безумия мало. Не совсем понимая, что делает, Брок вывернулся из хватки Барнса, шало глянул на его губы, блестящие от слюны пальцы.
— Хочу! — отчаянно на грани слышимости выдохнул он, перевернулся на живот, подняв задницу повыше. — Блядь, Детка! Трахни меня! Давай! Засади! Ну же!
От голоса Брока, от его слов, смысл которых дошел не сразу, внутри у Барнса разлилось жаркое томление, он подхватил лежащий под кроватью пузырек с маслом, плеснул на ладонь, размазал по члену и приставил головку к входу, тяжело дыша сквозь зубы, чтобы войти плавно, не сорваться.
Барнс проникал медленно, осторожно, поглаживая Брока по пояснице, и замер, оказавшись внутри практически полностью.
— К дьяволу! — рыкнул Брок, начав двигаться.
Бёдра дрожали, грудь ходила ходуном, накачивая лёгкие воздухом. Нутро полыхало. Надо было двигаться, толкаться назад, насаживаясь, чтобы толстый, перевитый крупными венами член правильно скользил внутри, по чувствительным стенкам ануса, бил прямо в простату, либо сдохнуть от недотраха и гипервентиляции. Ждать Брок не мог. Голодное жадное существо внутри него жаждало член Барнса с такой силой, что ему было наплевать, держат ли ноги самого Брока.
Важен был только он, только Джеймс ёбаный Барнс, только его глаза, губы, ладони, его гибкое сильное тело. Никого другого Брок и близко бы не подпустил к себе, не открылся, настолько теряя контроль.
От такого напора было непонятно, кто кого трахает, Барнс даже растерялся в первые секунды, но потом сжал ладонями таз, принимаясь с силой натягивать Брока на свой член. Он что-то говорил, кажется, бессвязное, пошлое и романтичное одновременно, и падал, падал и падал куда-то в глубину, в пучину, из которой невозможно было выбраться, которая затягивала, погребая под собой.
Заставив Брока встать на колени, Барнс подхватил его под грудь, поднимая, прижимая к себе спиной, продолжая беспорядочно вбиваться, забыв обо всем на свете, кроме Брока. Не было ничего важнее него, и его удовольствия.
Брок завыл, долго, протяжно, почти жалобно. Все ощущения обострились до предела, его будто бы всего с ног до головы опустили в кипяток и тут же выкинули на снег. Всё тело конвульсивно сжималось, пульсировало в такт бешеному биению сердца. Яркая вспышка ослепила, выжала последние крупицы сознания и уронила в темноту.
Барнс не выдержал, прикусил Броку плечо, странно захныкав от переживаемого оргазма. Он чувствовал себя таким беззащитным перед Броком, готовый позволить ему все, что тот захочет, и это было такое странное, но почему-то очень приятное чувство, словно именно так и должно было быть всегда.
Тяжело повалив их на кровать, Барнс чувствовал волны дрожи, проходящие по телу, и прижимал к себе Брока сильнее и сильнее, так, что почти хрустнули ребра, что стало тяжело дышать.
— Сладкий… — протянул Барнс, убирая со вспотевшего лба Брока челку, гладя живой ладонью по голове, по плечу, по груди. Касаясь нежно-нежно, трепетно, едва-едва. — Люблю тебя.
========== 20 ==========
За три последних дня беготни по верхнему городу Брок готов был устроить геноцид, хорошо хоть детей удалось сплавить мадам Кролл, и они вдвоём с Радой смотрели дома, договаривались о покупке, заполняли все бумаги (и тут развели бюрократию), выгребали из купленного дома оставшиеся от хозяина вещи, нанимали магов для мгновенного ремонта, хотя та же Рада утверждала, что они с детьми потом и сами управиться могут, бегали по магазинам, лавкам, мастерским.
— Пошел вон! — рявкнул Брок на очередного ухажера с веником каких-то ромашек, отиравшегося у крыльца богатой вдовы, не взирая на то, что у неё уже было четверо детей.
Брок возблагодарил всех богов разом за ту репутацию, что о них с Барнсом сложилась у местного населения. Почему-то он был на все сто уверен, что, явись доверчивая и очень добрая Рада одна покупать себе жильё, ей бы продали жуткую халупу или того хуже — оставили совсем без гроша. Брок не мог винить ее за такое отношение к жизни, но не бояться за ее дальнейшую судьбу в столице не выходило. Всякие прохвосты так и норовили присосаться, поняв, что у неё денег достаточно.
— Надо бы тебе покровителя найти, — задумчиво протянул Брок, оглядывая чистенькую гостиную, уже наполненную каким-то правильным домашним уютом, который могла создать только женщина.
— Зачем? — не поняла Рада.
— Смотри, красавица, мы скоро покинем ваш мир, и защитить тебя станет некому. Это в деревне у вас всего с десяток домов и все друг друга знают как облупленных, помогать стараются, сразу видно, кто дерьмо замолил. А здесь так не выйдет, здесь люди злее, они ради денег на многое пойдут. Но в то же время и для детей твоих вариантов на жизнь побольше будет. Тоську, например, в подмастерья отдать можно, грамоте выучить. Девчонок в пансион определить, там их читать, писать обучат, манерам, может, в кружевницы или куда сами захотят дальше. Вот и надо, чтобы тебе кто помог, присмотрел, подсказал чего.
— Мадам Кролл…
— Что мадам Кролл? — не понял Брок.
Нравилась ему эта старая занудная перечница, было в ней что-то несгибаемое, знакомое самому Броку прямой спиной и упрямо вздернутым подбородком. Не знай он, что старуха потомственная дворянка и ничего тяжелее чашки с чаем в руках не держала, решил бы, что прошлое у мадам тоже связано с войной, и занимала она не последнее место среди высших военных чинов.
— Она предложила мне работу на постоялом дворе экономкой. Я позволяю ей перебраться к нам и нянькаться с «внуками», — Рада немного покраснела. — Помогаю в гостинице, а прибыль мы делим пополам. Я знаю, ты говорил, что нельзя никому доверять так просто, но ей нравятся дети, она хорошая и такая одинокая.
— А идея-то хороша, — похвалил Брок.
Пока Брок носился с Радой, Барнс занимался надоедливой пикси, пытаясь убедить ее, что ей нужно возвращаться домой, потому что и они тоже скоро уйдут, но Ай-Ли была непреклонна и покидать Барнса отказывалась. Тогда он попытался убедить ее остаться с Ангусом и помогать ему, ведь это именно он срастил ее крыло. В итоге дебатов, продлившихся целый день, Ай-Ли согласилась остаться с Анникой, которая тоже оказалась не против новой подружки.
Ангус изучал книгу, сделав себе копию записей, но с латынью, на которой он даже не мог читать, дела обстояли плохо. Барнс от скуки решил ему помочь, потому что, сам не зная, откуда, читать на латыни он умел, но вот понимал одно слово страницы на две, но для Ангуса это было уже что-то, тот и этого не знал.
Нагревать страницы они без Брока не решались, вдруг надпись пропадет, а они не успеют ни прочитать, ни запомнить, что там было.
Не найдя себе лучшего занятия, Барнс попросил у Ангуса весы и принялся считать деньги, которые они смогли утащить у дракона. Сумма получилась астрономической, потому что там были не только деньги, но и драгоценные камни и украшения. Для всего этого нужен был банк или бездонная сумка еще одна, и Барнс, выяснив у Анники, где тут банк, решил сходить и узнать, можно ли в этом мире жить на проценты. Оказалось, что можно, и процент от той суммы, которую он собирался предложить Броку положить, был бы достаточным, чтобы Рада с детьми не работали и ни в чем не нуждались.
