– Он безрассуден и опрометчив, – невозмутимо сказал Лоррен. – Я планировал не пускать его в архивы год и один день.

Элодин вздохнул.

– Ну да, конечно, вы приверженец традиций. Но, может, все-таки дадите ему шанс? Я готов поручиться за него.

Лоррен долго и пристально изучал меня. Я постарался выглядеть как можно более серьезным и ответственным, но, боюсь, вышло плохо, учитывая, что я стоял на крыше глубокой ночью.

– Хорошо, – сказал наконец Лоррен. – Но только в читальню.

– Усыпальня предназначена для нерадивых олухов, которым все надо разжевать и в рот положить! – решительно возразил Элодин. – Мальчик уже ре-лар. У него мозгов на двадцатерых хватит! Ему необходимо бывать в хранении и читать всякую бесполезную ерунду.

– Мальчик меня не волнует, – ответил Лоррен с неколебимым спокойствием. – Меня волнует исключительно судьба архивов.

Элодин ухватил меня за плечо и вытолкнул вперед.

– Давайте договоримся так. Если вы снова застукаете его за каким-то баловством, можете отрубить ему большие пальцы на руках. Это будет поучительным примером для всех, вы не находите?

Лоррен медленно окинул нас взглядом. Потом кивнул.

– Хорошо, – сказал он и закрыл окно.

– Ну, вот видите? – радостно сказал Элодин.

– Эй, какого черта? – возмутился я, ломая руки. – Я… какого черта?

Элодин озадаченно уставился на меня:

– А в чем дело? Вы допущены. Проблема решена.

– Вы не имеете права предлагать ему отрубить мне пальцы!

Он вскинул бровь:

– А вы что, собираетесь опять нарушать правила? – осведомился он.

– Ну… нет. Но…

– Ну, так вам и беспокоиться не о чем, – сказал он. Развернулся и зашагал дальше. – По всей вероятности. Но я бы на вашем месте все-таки держал ухо востро. С Лорреном никогда не знаешь, шутит он или нет.

На следующий день, едва проснувшись, я отправился к казначею и рассчитался с Риемом, узколицым человеком, которому был вверен университетский кошелек. Я уплатил свои девять с половиной талантов, столь дорого мне доставшиеся, обеспечив себе возможность учиться в университете еще одну четверть.

Потом я пошел в «журналы и списки» и записался на занятия в медике и на курс физиогномики и физиологии. И на металлургию железа и меди у Каммара в фактной. И, наконец, на симпатию для продолжающих, которую вел Элкса Дал.

И только тогда сообразил, что не знаю, как называется курс Элодина. Я листал книгу, пока не нашел его имя, и провел пальцем вдоль строки до названия курса. Там свежими черными чернилами было написано: «Введение в то, как не быть тупым бараном».

Я вздохнул и вписал свое имя в единственную свободную клеточку.

Когда я пробудился на следующее утро, первое, о чем я подумал, – это о занятиях у Элодина. В животе у меня порхали бабочки. После долгих месяцев, в течение которых я пытался убедить магистра имен взять меня в ученики, я наконец-то буду изучать именование! Настоящую магию! Магию Таборлина Великого!

Но делу время, потехе час. Занятия у Элодина начинались только после полудня. А на мне висел долг Деви. Я еще успею пару часов поработать в фактной.

Я вошел в мастерскую Килвина. Знакомый шум и лязг, издаваемый полусотней деловитых рук, окутал меня, точно музыка. Мастерская была небезопасным местом, и все же здесь я, как ни странно, чувствовал себя наиболее спокойно и уверенно. Многим студентам не нравилось, что я так стремительно достиг высокого ранга в аркануме, однако большинство артефакторов поневоле относились ко мне с уважением.

Я увидел Манета, работающего возле печей для обжига, и начал пробираться между занятых рабочих столов в его сторону. Манет всегда знал, за какую работу сейчас больше платят.

– Квоут!

В огромном помещении воцарилась тишина. Я обернулся и увидел магистра Килвина, стоящего на пороге своего кабинета. Он махнул рукой, подзывая меня к себе, и шагнул внутрь.

Мастерская мало-помалу вновь наполнялась шумом, студенты возвращались к работе, однако я чувствовал, как они провожают меня взглядом.

Подойдя ближе, я увидел в большом окне кабинета Килвина. Он что-то писал на грифельной доске, которая висела на стене. Магистр был на полфута выше меня, с широкой как бочка грудью. А благодаря окладистой бороде и темным глазам он выглядел еще крупнее, чем был.

Я вежливо постучался в дверной косяк. Килвин обернулся и положил мел.

– Войдите, ре-лар Квоут. И закройте дверь.

Я с тревогой вошел в кабинет и затворил за собой дверь. Лязг и грохот мастерской как ножом отрезало. Я заподозрил, что Килвин использует какую-то хитрую сигалдри, приглушающую шум. В результате в кабинете царила тишина, немного даже жутковатая.

Килвин взял с края стола листок бумаги.

– До меня дошли неприятные новости, – сказал он. – Несколько дней тому назад в хранилище приходила девушка. Она искала молодого человека, который продал ей амулет.

Он посмотрел мне в глаза.

– Вам об этом ничего не известно?

Я покачал головой.

– Чего она хотела?

– Это нам неизвестно, – ответил Килвин. – В это время в хранении работал э-лир Бэзил. Он сказал, что девушка была молода и выглядела весьма расстроенной. Она искала, – он взглянул на бумагу, – молодого волшебника. Имени его она не знала, но, по ее описанию, он очень молод, рыжеволос и хорош собой.

Килвин положил бумагу на стол.

– Бэзил говорил, что во время разговора она нервничала чем дальше, тем больше. Она выглядела напуганной и, когда он попытался узнать ее имя, расплакалась и убежала.

Он сложил громадные руки на груди, лицо его сделалось суровым.

– Ответьте мне прямо: это вы продаете девушкам амулеты?

Вопрос застал меня врасплох.

– Амулеты? – переспросил я. – Какие амулеты?

– А это вам лучше знать, – угрюмо сказал Килвин. – Приворотные или приносящие удачу. Помогающие забеременеть или, наоборот, не забеременеть. Обереги от демонов и тому подобное.

– А разве такое можно сделать? – спросил я.

– Нет, – твердо ответил Килвин. – Именно поэтому мы ими и не торгуем.

Он уставился на меня тяжелым взглядом.

– Потому я и спрашиваю: вы действительно продавали амулеты невежественным поселянам?

Я был настолько не готов к подобному обвинению, что не мог даже с ходу сообразить, что разумного сказать в свою защиту. А потом до меня дошло, насколько все это нелепо, и я расхохотался.

Глаза Килвина недобро сощурились.

– Ре-лар Квоут, это не смешно! Мало того что подобные вещи прямо запрещены университетским уставом – студент, который продает фальшивые амулеты… – Килвин запнулся и покачал головой. – Это говорит о некой глубинной порочности нрава.

– Магистр Килвин, да вы взгляните на меня! – сказал я, демонстрируя ему свою рубашку. – Если бы я в самом деле дурил головы легковерным поселянам, вытягивая из них деньги, неужто я ходил бы в поношенной дерюге?

Килвин окинул меня взглядом, как будто впервые заметил, во что я одет.

– Это верно, – согласился он. – Однако всякий может подумать, что студент, стесненный в средствах, испытывает большее искушение прибегнуть к подобным уловкам.

– Я подумывал об этом, – сознался я. – Если взять на пенни железа и потратить десять минут на нанесение нескольких простых рун, можно было бы изготовить подвеску, холодную на ощупь. Продать подобную вещицу было бы несложно. Но, – я пожал плечами, – я прекрасно понимаю, что это подпадает под статью о мошеннической подделке. Я не стал бы так рисковать.

Килвин нахмурился.

– Ре-лар Квоут, член арканума избегает подобного поведения потому, что это дурно! А не потому, что это слишком рискованно.

Я скорбно улыбнулся.

– Магистр Килвин, если бы вы были настолько уверены в твердости моих моральных принципов, мы бы с вами не беседовали на эту тему.

Его лицо несколько смягчилось, и он слегка улыбнулся.