Дни тянулись один за другим. Я работал в фактной, пока пальцы не немели, а потом читал в архивах, пока буквы перед глазами не начинали расплываться.

На пятый день экзаменов я наконец доделал свои трюмные лампы и сдал их в хранилище, надеясь, что их быстро удастся продать. Я хотел было взяться за вторую пару, но понял, что не сумею их закончить до того, как придет время платить за учебу.

Поэтому я принялся добывать деньги другими способами. Я отыграл у Анкера лишний вечер, заработал себе бесплатную выпивку и горсть мелочи от благодарных слушателей. Я работал в фактной, изготавливая всякую необходимую мелочовку вроде латунных шестеренок или стекла удвоенной прочности. Такой товар приобретала сама мастерская, платили за него немного, но хоть что-то.

Потом, поскольку мелочи мне не хватало, я изготовил два набора желтых излучателей. Симпатическая лампа с такими излучателями дает приятный желтый свет, очень близкий к солнечному. Они и стоили вдвое дороже, потому что их изготовление требовало использования опасных материалов.

Тяжелые металлы и летучие кислоты – это еще цветочки. По-настоящему опасными были редкие алхимические соединения – транспортирующие средства, которые проникают сквозь кожу, не оставляя ни малейших следов, а потом потихоньку выедают кальций из костей. Или другие вещества, которые просто бродят в крови, месяцами ничем не выдавая своего присутствия, а потом у тебя вдруг начинают кровоточить десны и выпадать волосы. Короче, в алхимическом комплексе изготовляли такое, что по сравнению с этим мышьяк – все равно что сахарок, который вы кладете в чай.

Я был крайне осторожен, но во время работы над вторым набором излучателей мое тентеново стекло лопнуло и крошечные капельки транспортирующего средства забрызгали стеклянный колпак вытяжки, под которой я работал. На кожу мне не попало, но одна капля упала мне на рубашку, выше раструба рабочих кожаных перчаток.

Я осторожно взял лежавший под рукой кронциркуль, защипнул им ткань рубашки и оттянул ее подальше от тела. Потом неуклюже вырезал кусок рукава, чтобы опасное вещество не имело ни малейшего шанса коснуться моей кожи. Под конец я весь вспотел и трясся. Я пришел к выводу, что есть и лучшие способы зарабатывать деньги.

Я за йоту подменял своих товарищей на дежурстве в медике и помог купцу разгрузить три телеги извести, по полпенни за каждую. В тот же вечер я познакомился с компанией игроков-головорезов, которые усадили меня играть с ними в воздуха. За пару часов я ухитрился просадить восемнадцать пенни и еще немного железной мелочи. И хотя мне смертельно хотелось отыграться, я заставил себя встать и уйти, пока дело не зашло слишком далеко.

В результате всех предпринятых усилий в кошельке у меня оказалось меньше, чем было изначально.

По счастью, у меня в запасе был еще один способ.

Я шагал по широкой мощеной дороге, направляясь в Имре.

Со мной были Симмон и Вилем. Вил в конце концов продал свой поздний жребий какому-то отчаявшемуся скрибу, выручив на этом кругленькую сумму, так что они оба уже покончили с экзаменами и были беззаботны, как котята. Вилу назначили плату в шесть талантов восемь йот. Сим до сих пор упивался тем, что с него потребовали всего пять талантов и две йоты.

У меня в кошельке был один талант и три йоты. Ничего хорошего это не сулило.

Четвертым в нашей компании был Манет. Его растрепанная седая шевелюра и мятая, как всегда, одежда придавали ему несколько очумелый вид, словно он только что вскочил с постели и не может понять, где находится. Мы взяли его с собой отчасти потому, что нам нужен был четвертый для уголков, отчасти же потому, что считали своей обязанностью хоть изредка вытаскивать бедолагу из университета.

Мы миновали высокую арку Каменного моста, перешли реку Омети и вступили в Имре. Осень была на исходе, и я кутался в плащ, чтобы не простыть. Лютню я удобно пристроил у себя за спиной.

Дойдя до центра Имре, мы миновали просторный, вымощенный булыжником двор и обогнули находящийся в центре фонтан, украшенный статуями сатиров, гоняющихся за нимфами. Фонтан журчал, ветер разносил брызги. Мы присоединились к очереди, тянущейся к дверям «Эолиана».

Когда мы подошли к дверям, я с изумлением обнаружил, что у входа стоит не Деох, а какой-то приземистый мрачный дядька с толстой шеей. Он протянул руку:

– С вас йота, юный сэр!

– Извините… – Я сдвинул в сторону ремень футляра от лютни, продемонстрировал ему серебряные дудочки, приколотые к плащу, и указал на Вила, Сима и Манета: – Эти со мной!

Он подозрительно сощурился, уставившись на дудочки.

– Что-то вы больно молоды! – сказал он, зыркнув на мое лицо.

– Да, я ужасно молод, – небрежно сказал я. – Это часть моего личного обаяния.

– Слишком молоды, чтобы носить дудочки, – уточнил он. Это прозвучало как вежливое обвинение.

Я заколебался. Я выглядел достаточно взрослым для своих лет, но это означало лишь, что я выгляжу несколько старше пятнадцати. Насколько мне было известно, я оставался самым юным музыкантом в «Эолиане». Как правило, это работало на меня, я был здесь чем-то вроде диковинки. Но теперь…

Не успел я придумать, что ответить, как из очереди позади нас сказали:

– Дудочки настоящие, Кетт.

Высокая женщина со скрипичным футляром кивнула мне.

– Он их заработал, пока тебя не было. Он серьезный музыкант.

– Спасибо, Мари, – сказал я.

Привратник пустил нас внутрь.

Мы нашли себе столик у дальней стены, с хорошим видом на сцену. Я окинул взглядом лица соседей и подавил привычный укол разочарования: Денны нигде видно не было.

– А что это там такое в дверях творится? – спросил Манет, озираясь по сторонам, разглядывая сцену и высокий сводчатый потолок. – Неужто люди платят деньги за то, чтобы войти сюда?

Я уставился на него.

– Ты пробыл в университете тридцать лет и ни разу не бывал в «Эолиане»?!

– Ну, знаешь, – он неопределенно развел руками, – все как-то не до того было. Я на этом берегу не так уж часто бываю.

Сим расхохотался и сел за стол.

– Манет, разреши, я объясню в доступных тебе терминах. Если бы существовал музыкальный университет, вот это бы он и был, а Квоут был бы полноправным арканистом.

– Неудачная аналогия, – возразил Вил. – Это скорее двор музыкального королевства, а Квоут – один из местной знати. Мы попали сюда в качестве его свиты. Собственно, ради этого мы и терпим его присутствие так долго.

– Что, целую йоту только за то, чтобы сюда войти? – спросил Манет.

Я кивнул.

Манет уклончиво хмыкнул, озираясь по сторонам и глядя на разодетых дворян, толпящихся на балконе.

– Ну что ж, – сказал он, – век живи – век учись.

«Эолиан» только начинал наполняться, так что мы убивали время, играя в уголки. Игра шла по маленькой, по драбу за сдачу, по два за подставу, но при моем тощем кошельке любые ставки были высоки. По счастью, Манет играл с точностью часового механизма: никаких потерянных взяток, никаких безумных заявок, никаких ходов наудачу.

Симмон угощал всех первым, Манет – вторым. К тому времени, как огни в «Эолиане» начали тускнеть, мы с Манетом обошли их на десять сдач, в основном благодаря тому, что Симмон имел склонность зарываться и перезаказывать. Я с мрачным удовлетворением опустил в карман лишнюю медную йоту. «Один и четыре».

На сцену поднялся немолодой мужчина. Станхион коротко представил его, и он заиграл на мандолине немыслимо прелестную версию «Поздних дней Таэтне». Пальцы у него были легкие и проворные и уверенно бегали по струнам. Но голос…

С возрастом многое портится. Костенеют руки и спины. Тускнеет взгляд. Грубеет кожа, и красота увядает. Единственное исключение – это голос. Если о нем заботиться должным образом, по прошествии лет и при постоянной практике голос становится только слаще. Его голос был как сладкое медовое вино. Он закончил песню под громкие аплодисменты. Секунду спустя снова вспыхнул свет, и зал наполнился гулом бесед.