Рабочий усмехнулся и пожал плечом.

Марк стоял под струями воды, закрыв глаза, давая напряженным после работы мышцам расслабиться. Поэтому он никак не был готов к нападению. Если бы он успел обернуться, то так просто не дался бы, расквасив, как минимум, одну ухмыляющуюся рожу. Но он не успел. Он ничего не слышал, полностью погрузившись в мысли о Рори, о прошедшей ночи, об их разговоре по поводу Дарины.

— Марк…

— М-м? — он уже почти засыпал, положив голову на руку Рори.

— Я тут подумал… может, отдать Дарину в частный пансионат? Ради бога, ты только не посчитай, что я хочу от нее избавиться! Ни в коем случае! — Рори с волнением посмотрел в удивленные голубые глаза, сонно сверкнувшие в приглушенном бледном свете ночника. — Просто там ей будет уделяться гораздо больше внимания. Ею будут заниматься круглосуточно, а не так, как сейчас. Согласись, у нас немного времени и возможностей заниматься ею, а Дарине нужно общение. Причем, постоянное, это же очевидно.

— Рори…

— Подожди, не перебивай. Я нашел одну частную школу. Очень приличную: отличные педагоги, замечательная программа, кружки по интересам, театр и даже что-то вроде маленького живого уголка. По-моему, там есть и пони. Ты подумай сначала, не спеши возражать.

Марк задумался, глядя на скачущие по потолку тени. Гроза не унималась, продолжая терзать ветви стоящей под окном старой липы. Назавтра вся дорожка будет усыпана маленькими «вертолетиками» с невзрачными желтыми цветками. Он втянул носом влажный аромат липового цвета, проникающий сквозь приоткрытое окно спальни, и улыбнулся.

— Знаешь… — Марк приподнялся и внимательно посмотрел в мерцающие темные глаза, — а мне нравится твоя идея…

Он стоял, подставив лицо под струи воды и улыбался, радуясь окончанию своих мучений в порту, представившейся перспективе для сестренки, предложенной любимым человеком, самим мыслям о нем, когда жесткие мозолистые руки ухватили его за плечи и со всего размаху впечатали в стену. Нос хрустнул и взорвался дикой болью. Марк вскрикнул, упал на колени и попытался развернуться, но ему не позволили — тяжелый рабочий ботинок с силой опустился на его ребра. Задохнувшись от боли и захлебываясь кровью, хлынувшей из носа, ничего не видя из-за воды, заливающей глаза, он попытался подняться с колен и получил еще один сильный удар под дых, который выбил последний воздух из его легких. Марк упал, судорожно открывая рот и ничего не соображая. Грубые руки снова схватили его за плечи, вздернули вверх и, протащив по душевой, опрокинули на стол для полотенец.

— Ну, что, маленький педик? Попался?

Кто-то, перекинув его руки через стол, защелкнул на них стальные браслеты. Паника пожарной сиреной взвыла в мозгу Волчонка. Наручники! Лишь одно воспоминание связывало его с этим холодным, бесстрастным предметом. Крик рванулся из его груди и тут же оборвался, задушенный на полпути в горле — чьи-то руки обхватили его голову, вцепившись в мокрые волосы, и вжали пульсирующим носом в стопку полотенец. В полном ужасе он отчаянно попытался вдохнуть сквозь мягкую, пахнущую порошком ткань немного воздуха, абсолютно не понимая, что происходит.

Кто-то дернул его за кудри, задирая вверх голову, и Марк увидел рожу одного из своих коллег, с довольным оскалом прижимающего его скованные руки к столу.

— Парни, вы знали, кто наш ангелочек? — раздался голос над самым ухом, и лицо Волчонка обдало перегаром. — Он — педик и блядь! Да, маленький педик? Сколько ты берешь за час? Вообще-то мне похер, ты обслужишь нас задаром! — Джим Скотт, это был его голос, звонко шлепнул его по ягодице. — Надо сказать, задница у нашего ангелочка — что надо! Вот и проверим, настолько ли она хороша, как кажется!

Джим прижался к нему, и Марк отчаянно дернулся, испытывая дикую смесь отвращения, ярости и страха.

— Спокойно, милашка! — заржал Скотт, наваливаясь на него всем телом и дыша смрадом.

— Отвали! — задыхаясь, выдавил Марк и попытался вырваться, не обращая внимания на боль в пережатых сталью запястьях. Последовал еще один сильный удар под ребра, и он застонал.

— Заткнись! — прошипел тот, кто удерживал его руки и, скомкав полотенце, сунул ему в рот.

Уилан замычал, пытаясь вытолкнуть кляп и выкрутиться, отчаянно изворачиваясь под навалившимся на него телом. Чужая рука бесцеремонно ухватила его за самое уязвимое место.

— Еще раз дернешься — я оторву тебе яйца! — Марк замер. Скотт усмехнулся и убрал руку. — Вот так-то лучше…

С бешено бьющимся сердцем, Волчонок услышал звяканье пряжки ремня, тяжелое нетерпеливое сопение и, позабыв про угрозу, снова дернулся и глухо зарычал.

— Твою мать, Джим, слушай, может ну его? — голос третьего рабочего дрожал то ли от страха, то ли от возбуждения. — Нам сказали только припугнуть его, а не…твою мать, насиловать! Я на это не подписывался!

— Да пошел ты… Ему же самому хочется! Ведь хочется? Правда, Волчонок? Или как там тебя называют?..

Скотт тряхнул Марка, и лизнул его в шею. Парень отчаянно замотал головой и попытался повернуться, чтобы глазами отыскать своего мнимого заступника, глазами попросить его о помощи. Но грубые руки снова вжали его лицо в стопку полотенец.

— Спрячь свои колокольчики, Джим Скотт, не то еще ненароком простудишь. — Новый тихий голос и печальный вздох заставили Марка похолодеть. — О-хо-хо… никому ничего нельзя доверить.

Несостоявшийся насильник, ругнувшись сквозь зубы, отвалил от него, а невидимый «спаситель» негромко произнес:

— Зацепите-ка его руки вон за тот крючок, парни, и убирайтесь отсюда.

Сердце Волчонка остановилось — этот тихий голос и манеру говорить с небольшим придыханием он узнал бы из миллиона голосов. Этот голос мог принадлежать только одному человеку. Тому, кто издевался над ним, тихо посмеиваясь над его беспомощностью. Тому, кто играл с ним, словно кошка с полузадушенной мышкой.

Марк зажмурился, когда сильные руки подхватили его и зацепили наручниками за какой-то крючок, торчащий довольно высоко в стене и назначения которого не знал никто. Возможно, этот непонятный и ненужный предмет интерьера как раз предназначался для этого момента? Ждал его? Кто знает…

Едва доставая пальцами ног до пола, Марк часто, насколько это позволял кляп, задышал, ощущая свою полную уязвимость и беспомощность. Он почувствовал себя свиной тушей, готовой для разделки. Осталось только дождаться мясника. Впрочем, тот уже был рядом.

Шаги парней стихли, хлопнула дверь, и воцарилось молчание, нарушаемое журчанием плохо закрытого душа. Потом раздался тихий смех. Мягко ступая ногами, неслышно, словно подкрадывающийся хищник, обладатель этого смеха подошел к подвешенному Уилану. Парень не открывая глаз, чувствовал его совсем рядом, его дыхание, легким ветерком обдающее окровавленное лицо. Человек пристально рассматривал его обнаженное тело, любовался разбитым носом и смазанными подтеками крови, сбегающими по шее, и он запросто мог представить себе его губы, растянутые в тонкую ниточку и бесцветные глаза, в которых отсутствовало, какое бы то ни было выражение. Еще до того, как руки этого человека легко коснулись старых шрамов, Марка начала бить крупная дрожь. А, почувствовав прикосновение тонких пальцев, он судорожно всхлипнул. Пробежавшись по вздрагивающим бокам, человек вытащил из его рта полотенце, оставившее после себя на языке ядовитый привкус порошка.

— Здравствуй, Волчонок…

С губ Уилана сорвался сдавленный стон, и он не смог ответить. Снова раздался тихий смех.

— Где твои хорошие манеры, mon ange? Разве мама не научила тебя им? Открой свои прекрасные глаза и поздоровайся! Ну же!

Тонкие пальцы сжали его горло. Применив невероятное усилие, Марк открыл глаза.

— Здравствуй, Томас… — просипел он.

— Молодец, — пропел с придыханием Дойл и нанес короткий, сильный удар.

Парень задохнулся.

— Прости, Волчонок. Не удержался. — Он нежно убрал с его лица налипшие пряди. — Ну, почему ты вызываешь во мне настолько противоречивые желания? Желание любить и желание сделать тебе больно?