— Считайте, что вы это уже сделали, — негромко произнес Тимоти, намереваясь подняться, но Данте ухватил его за руку.

— Прошу, дай мне сказать!

Юноша перевел взгляд на тонкие пальцы, обхватившие его запястье, и поджал губы, но художник не обратил на это внимания.

— Я вел себя просто недопустимо! Я позволил себе отвратительную выходку, бросившую тень на твою невинность!

— Святая Дева Мария! Прошу вас, не стоит так кричать!.. — взмолился юноша и метнул обеспокоенный взгляд на открытые двери, из которых доносились приглушенные возгласы завсегдатаев паба. Не хватало, чтобы кто-либо стал свидетелем этой сцены!

— Прошу, скажи, что прощаешь меня!.. — страстно зашептал Габриэль. — Пойми, я — художник и это был порыв! Я лишь хотел выразить свое восхищение твоим телом так же, как ранее восхитился твоим умом. Я сожалею, если этим искренним порывом заставил тебя усомниться в чистоте моих помыслов и нанес тебе оскорбление!

Тимоти едва заметно усмехнулся.

— Оскорбление? — он повернулся к итальянцу и, прищурившись, покачал головой. — Нет, скорее, разочарование…

— О… — Габриэль немного опешил от такого заявления. — Понятно… Позволь узнать, в чем именно ты разочаровался? — он почувствовал, как медленно, но верно начинает закипать. — В моих пристрастиях?.. А как же твои слова о том, что не следует судить грехи других? Ты изменил свое мнение? Однако, как же быстро…

— Ваши пристрастия здесь ни при чем! Мне совершенно безразлично, с кем вам приятно проводить время, — огрызнулся Тимоти.

— Какая хорошая новость, — в тон ему съязвил итальянец. — Тогда в чем же заключается твое разочарование?

— В вашей лживости! — выпалил юноша. — Я бредил вами, вашими работами — они полны красоты и внутреннего сияния! Они волшебны! Они… настоящие, правдивые! Чего, увы, я не могу сказать об их создателе. Вы рассыпались в красивых словах о невинности, но сами же втоптали их в грязь, приняв меня за одного из тех мальчиков, которым, судя по всему, не счесть числа в вашем списке любовных похождений! Но я не из этой братии! Вы решили, что так быстро согласившись вам позировать, я одновременно дал согласие стать вашей игрушкой, как… как мисс Розалия?!

Данте медленно осел, пораженный гневным монологом.

— Тимоти… — прошептал он, с восторгом глядя в пылающие яростью голубые глаза, — ты божественно прекрасен…

Тимоти удивленно моргнул. Открыв рот и порывисто вдохнув, он нахмурился, отчаянно желая что-нибудь ответить, какую-нибудь колкость, но не смог. Опустив голову, он с тихим стоном уткнулся лбом в колени.

— Боюсь, вам придется подыскать новую модель для образа Гавриила, — едва слышно произнес юноша.

— Выслушай меня, — прошептал Габриэль, осторожно кладя ему руку на плечо. — Да, я не святой. Но я никогда и не пытался казаться им. Безусловно, людская молва приписывает мне множество отвратительных вещей, и не стану скрывать — отчасти она права. Ты вообразил себе идеал, Тимоти, поэтому разочарование оказалось таким горьким, но поверь — мне гораздо горше осознавать, что я так пал в твоих глазах. Но я не хочу, чтобы мой безрассудный поступок послужил поводом для расторжения нашего договора. К тому же, твой дядя будет весьма расстроен упущенной возможности заполучить свой портрет даром. Забыл, что мы с ним заключили соглашение? Ты — позируешь мне, я — не беру с него денег.

Тимоти невесело рассмеялся и поднял на Данте влажный взгляд.

— Почему я чувствую себя вещью, которую вот так запросто можно продать?

Габриэль улыбнулся и облегченно вздохнул — во взгляде юноши больше не было гнева, лишь печаль.

— Не думаю, что следует из-за этого переживать. В какой-то степени мы все продаемся: продаем свои таланты, умения, тела. Некоторые продают свою любовь и совесть. Это закон жизни, Тимоти. К сожалению, свобода — лишь мираж, воображаемый такими романтиками, как я и мои друзья… — грустно закончил он.

— Отчаянные романтики? — шмыгнув носом, робко улыбнулся юноша.

Данте усмехнулся.

— Скорее — отчаявшиеся. Впрочем, это определение относится только ко мне. Миллес и Маньяк весьма успешны, чего не скажешь о твоем покорном слуге. — Он тяжело вздохнул и поднял умоляющий взгляд на юношу. — Прошу, не оставляй меня. В твоих руках моя судьба, как художника. Если я не закончу «Благовещение», то лишусь покровителя, а найти другого, в нынешнее время, непосильная задача. Но еще более непосильная задача — найти тебе замену. Таких как ты я больше не встречал…

Опустив глаза, Тимоти задумчиво вертел в пальцах соломинку, покусывая губы. Наконец, он вздохнул и тихо спросил:

— Завтра в десять?

Россетти едва удержался, чтобы не наброситься на него с объятиями и, одарив юношу слепящей, счастливой улыбкой, кивнул.

— В десять, мой друг! Я буду тебя ждать.

========== Часть 5 ==========

Ровно в десять утра Тимоти Тейлор перешагнул порог уже знакомой студии.

Габриэль весьма сдержанно поприветствовал его и отправил переодеваться, а сам принялся яростно затачивать огрызок карандаша. Розалия, расположившаяся на своем месте в углу узкой кушетки, отчаянно стреляла в него глазами — ей так и не удалось разговорить Данте, и ее одолевало любопытство, удалось ли распутному сердцееду соблазнить свою новую модель. Но итальянец был непробиваем.

Когда юноша вышел из-за ширмы, как и в прошлый раз смущенно комкая сомнительный костюм, Данте быстрым шагом подошел к окну и плотно прикрыл его. Тимоти облегченно вздохнул и благодарно улыбнулся художнику.

— Так… — Габриэль с нарочитой серьезностью посмотрел на него, — мне нужно придать твоему телу… то есть тебе нужную позу…

— Конечно, — кивнул юноша, подошел к кушетке и робко взглянул на притихшую девицу.

Розалия почти незаметно подмигнула ему и тут же скромно потупила взгляд, едва сдерживая шкодливую улыбку.

— Хорошо, — Россетти выдернул из букета подвявшую лилию, вложил ее в руку юноши, поправил его светлые волосы и провел ладонями по бокам, выравнивая края туники.

Тимоти вздрогнул, когда руки художника коснулись его обнаженной кожи. Данте заметил это.

— Прости, — прошептал он ему на ухо, — я нечаянно.

Теплый, дразнящий ветерок дыхания Габриэля отозвался волной приятной дрожи в теле юноши, едва не сорвав с его губ тихий стон.

Половину ночи он снова размышлял над тем, кто же такой на самом деле — Данте Габриэль Росстетти и вспоминал все слухи, слышанные им когда-либо о темпераментном итальянце. Вторую половину — он горестно вздыхал, невольно коря себя за то, что посмел сравнить художника с Чарльзом Воганом, а заодно и за свое недостойное, он бы сказал — истеричное — поведение. Первое потрясение прошло, злость и обида растаяли, осталась лишь неловкость.

«Данте — художник, и кто, как не он имеет право свободно выражать свои мысли? — размышлял Тимоти. — Поэтому разве есть что-то грязное и дурное в том, что он искренне высказал их, не скрыл своих чувств и эмоций? Мне, наверное, стоило бы радоваться тому, что я вызываю в нем восхищение, а не обижаться на него. К тому же, он принес свои извинения. И, к тому же он остановился! Остановился сам, в отличие от Вогана…»

Он не смог сдержать гримасу отвращения, отвернув голову и увернувшись от похотливых губ. Горячий язык скользнул по шее, и Тимоти не выдержал — с отчаянным стоном и изо всех оставшихся сил он оттолкнул профессора, метнулся в сторону и, запутавшись в собственных ногах, растянулся на полу.

— Вы должны понимать, мистер Тейлор, что это, по меньшей мере, глупо, — в голосе преподавателя сквозила откровенная насмешка, — и бесполезно.

— Нет… — прошептал Тимоти, сгребая с пола свою рубашку. — Не подходите ко мне…

Мужчина рассмеялся, медленно наступая на него.

— Я оказался прав, вы — невероятно искушающий экземпляр, и ваше сопротивление просто очаровательно!

Юноша встряхнул головой, пытаясь разогнать туман, застилающий глаза. Мысленно дав себе зарок больше никогда не притрагиваться к джину, он попробовал встать, ухватившись за ножку высокого кованого подсвечника, но ослабевшие ноги не пожелали подчиниться. Снова осев на пол, Тимоти застонал, проклиная свою беспомощность.