— Осторожно, мистер Тейлор. Вы можете устроить пожар, — усмехнулся Воган, неспешно развязывая пояс бархатной домашней куртки.

Юноша поднял на него глаза. Пожар?

— О, да, сэр… — прошептал он.

Недолго думая, Тимоти толкнул подсвечник, опрокидывая его. Будь, что будет, но он не должен позволить надругаться над собой!

Свечи покатились по полу, оставляя на нем замысловатые узоры из горячего воска и обиженно потрескивая маленькими язычками пламени. Потрясенный подобной дерзостью воспитанника, Воган округлил глаза, провожая взглядом одну из свечей. Она подкатилась к креслу и ткнулась в шелковый шарф, свисающий с подлокотника. Крошечное пламя с интересом лизнуло тонкую ткань и, удовлетворенное, с жадностью принялось за трапезу.

Немое возмущение, застывшее на лице профессора мгновенно сменилось ужасом, он взвизгнул и ринулся на спасение любимого аксессуара, неизменно красующегося на его шее в виде пышного банта. Сбив пылающие остатки шарфа на пол, он с проклятиями затоптал огонь, погасил остальные свечи и, тяжело дыша, повернулся к юноше. Тимоти, успевший натянуть рубашку, отпрянул от его взгляда, наполненного безумным блеском.

— Дерзкий мальчишка… — прошипел Воган и злобно ухмыльнулся. — Какая жалкая попытка! Ну что ж, зато теперь ты по праву заслужил наказание!

Тимоти сдавленно охнул, когда пальцы профессора вцепились в его волосы и дернули вверх, вынуждая подняться на дрожащие ноги.

— Будь уверен, этой беседы ты никогда не забудешь!..

Профессор занес руку, но громкий стук в дверь заставил его замереть, не успев наградить воспитанника смачной оплеухой.

— Я занят! — прорычал Воган, задрожав от ярости. Как же он не желал прерывать такую захватывающую воспитательную беседу! — В чем дело?!

— Мистер Воган! Сэр! Тейлора срочно вызывают к директору!

Тимоти с облегчением выдохнул, едва сумев сдержать радостную улыбку — он узнал этот голос.

Мужчина зло усмехнулся и покачал головой, сверля его подозрительным взглядом.

— К директору? Надо же, как… не вовремя, — профессор направился к двери.

Щелкнул замок и через мгновение на пороге показался запыхавшийся Сэм.

— Прошу прощения за беспокойство, сэр, но Тейлора…

— Я слышал, — оборвал его Чарльз. — Любопытно, за какой надобностью мистера Тейлора так срочно вызывают к преподобному Моссу? — ухмыляясь, поинтересовался он.

— Не имею понятия, сэр, — ответил Пирси, вытягивая шею и встревоженным взглядом окидывая растрепанного Тимоти с ног до головы, — но преподобный уже обыскался его! Я сказал, что приведу Тейлора в течение десяти минут, так что прошу простить за вашу прерванную беседу, сэр.

Чарльз кивнул и, отступив в сторону, небрежным жестом указал Тимоти на дверь.

— Что ж, раз вызывает сам директор, то не смею вас задерживать.

Юноша подхватил с пола камзол и на ватных ногах поспешил к выходу.

— Но учтите, мистер Тейлор, — Воган уперся рукой в косяк, преграждая ему путь, — что наша беседа не окончена. И, — он перевел взгляд на Сэма, — надеюсь, вы, юноша, понимаете, какое наказание ожидает лжеца…

Тимоти еле успевал перебирать заплетающимися ногами, то и дело норовя растянуться на холодном каменном полу. Когда он в очередной раз споткнулся, судорожно вцепившись в рукав друга, Пирси остановился и, развернувшись, прижал его к стене. Всмотревшись в лицо Тимоти, покрытое яркими пятнами румянца, Сэм повел носом и поморщился.

— Что ты пил?

— Воган заставил меня выпить джина, — срывающимся голосом ответил юноша, опустил глаза и вдруг всхлипнул, задрожав всем телом. — Сэм…

— О, господи… — Пирси обнял его, прижав к груди, — я ведь не опоздал?

Тимоти замотал головой.

— Нет, нет… не опоздал, ты пришел как нельзя вовремя, но… — зашептал он, всхлипывая, и отстранился, — ты же солгал, да? Преподобный Мосс не вызывал меня… ты солгал, Сэм! Что же теперь будет?!

— Ничего не будет, — ответил друг и усмехнулся, — Ну, выпорют меня — не впервой! На индивидуальную беседу Воган меня точно не вызовет — я внешностью не вышел, тут уж мне повезло. Не переживай. Вот только… — Пирси тяжело вздохнул, — мне кажется, что он от тебя так просто не отстанет.

Сэм с сочувствием потрепал юношу по взъерошенным кудрям и снова прижал к себе.

— Может мне сбежать? — шмыгнул носом Тимоти.

Но ему не пришлось этого делать. Судьба по-своему разрешила непростую ситуацию — на следующее утро преподобный Мосс действительно вызвал его, чтобы сообщить прискорбное известие, а потом он переехал в Лондон…

«Прикосновения Данте — они другие, — подумал Тимоти, медленно выдыхая и пытаясь унять сладкую дрожь, бегущую по телу. — Теперь мне кажется, что я испугался вовсе не его поступка, так ясно напомнившего действия Вогана, я испугался своего собственного желания — коснуться его губ. О, Боже…»

— Ничего страшного, — пролепетал он, повернул голову и, встретившись глазами с итальянцем, отчаянно залился краской.

Данте медленно опустил ресницы, скользнув взглядом по чувственному изгибу чуть приоткрытых губ. О, как бы он хотел узнать их вкус! Но не сейчас, не сегодня. Он не желал вспугнуть вновь доверившегося юношу…

— Когда устанешь, прошу, не стесняйся, скажи, — произнес он.

— Да, мистер Россетти.

— Друг мой, не заставляй меня чувствовать себя стариком, — улыбнулся Данте. — Прошу, окажи честь — обращайся ко мне по имени.

Тимоти тяжело сглотнул, не в силах отвести взгляд от пронзительных раскосых глаз.

— Хорошо… Габриэль.

— Спасибо.

Подавив тяжелый вздох, итальянец повернулся к Розалии.

Негромко похихикав с девушкой и закончив приготовления, Габриэль бросил на Тимоти взгляд, от которого у юноши замерло сердце, и вернулся к мольберту.

Так и повелось: каждое утро в течение недели художник и две его модели встречались в просторной светлой студии, занимали свои места и работали. Больше никаких недостойных намеков, а тем более поползновений со стороны Россетти не было. Он продолжал вести себя вежливо и учтиво.

Работа над картиной неизбежно близилась к завершению и, по большому счету, Габриэлю уже не нужны были натурщики. Но он хотел потянуть момент расставания с одним из них как можно дольше.

«Впрочем, почему мы должны непременно расстаться? — размышлял он, нанося легкие мазки, идеально прописывая золотистые локоны. — Я могу предложить стать ему моим постоянным натурщиком, моей Музой. Как Эффи для Миллеса или Энни для Маньяка. Тем более, у меня есть несколько идей, и все они связаны с ним. Например — „Сон Данте“, который давно созрел у меня в голове, но так и не был реализован из-за отсутствия подходящей на роль ангела модели. — Он оторвался от холста и задумчиво посмотрел на стройную спину юноши. — А Тимоти… он действительно вдохновляет меня своей ангельской красотой и невинным образом. Полагаю, Рёскин, известный ценитель чистоты и непорочности, будет без ума от него. О, да! Работа с ним сулит мне успех, я это чувствую! Следует убедить его позировать мне и дальше, а если он отвергнет мое предложение, то на этот случай я могу прибегнуть к помощи его дяди. Я пообещаю мистеру Тейлору щедро оплатить „страдания“ племянника, и он сумеет надавить на него. Вот только, где же взять деньги? — Данте покусал кончик кисти и хитро улыбнулся. — Ну, конечно! Фрэд, мой преданный друг и спонсор, не сможет отказать предводителю Братства, он не позволит мне лишиться моей музы».

Решение было принято, и кошелек журналиста ожидал бессовестный грабеж.

Однако не только возможность добиться определенного успеха и благосклонности покровителя привлекала итальянца к Тимоти. Желание обладать этим юным, хрупким с виду телом становилось сильнее с каждой встречей, и Габриэлю все тяжелее давались напускные спокойствие и сдержанность. Он совершенно не был привычен к такой долгой осаде, которую и осадой-то нельзя было назвать: лишь переглядывания и улыбки, и сосредоточенная работа, и никаких шагов навстречу друг другу.