В своё время сотни кляуз и доносов прошли перед его мутными глазами, и грамотно составить нечто подобное для него было отнюдь не проблемой…
ПРИМЕЧАНИЕ:
*«Я так устал без устали вздыхать…» — Франческо Петрарка. Сонет XCVI.
========== Часть 15 ==========
Комментарий к
Снова выкладываю совершенно сырой текст… Но я, правда, больше не могу, ребята. Все это дело отчетливо грозит мне нервным срывом и уютной палатой с мягкими стенами, поэтому я хочу закончить… как можно быстрее…) *хто бы мог подумать, шо у аффтара така нежна душа?)))*
Как ни пытался сентябрь притвориться четвёртым летним месяцем, радуя чистотой лазурного неба, мягким теплом и яркими красками расцветших в парках астр и хризантем, коварная лондонская осень всё же разрушила эту иллюзию. Тоскливая и печальная, она туманным куполом опустилась на Лондон, заволокла улицы мелким противным дождиком, дохнула с мутной Темзы промозглой сыростью, превратив доселе пёстрый городской пейзаж в унылый и неприветливый. Деревья, все ещё одетые в листву, теперь напоминали обтрёпанных серых призраков, в безмолвной молитве воздевших мокрые ветви к тяжёлому низкому небу.
Кутаясь в тёплое пальто (неожиданный и оттого ещё более приятный подарок дяди) и пряча лицо в высоко поднятом вороте, Тимоти прытко перескакивал через ручейки и лужи, жмурясь от моросящего дождя. Он спешил в место, где лето, казалось, обосновалось навсегда, уютно устроившись в ветвях густого плюща и волнах шёлковых парусов — в студию своего кумира и возлюбленного. С рассеянной улыбкой он скользил взглядом по хмурым лицам прохожих, не разделяя их недовольства погодой: подумаешь — дождь и холод! Разве подобные мелочи в состоянии испортить настроение, если впереди тебя ждут тепло камина и уют объятий?
Вопреки опасениям, справедливо возникшим после головомойки и изгнания Джимми, его свидания с итальянцем не стали реже — жаждущий скорейшего и полного воссоединения со своим Вдохновением, Россетти очень быстро нашёл кандидатуру на открывшуюся вакансию помощника, переманив не без помощи Райли и собственного обаяния весьма энергичную подавальщицу из пресловутой таверны «Белый Лебедь». Мистер Тейлор был доволен и, безропотно отдав племянника во власть служителя Святого Луки, с энтузиазмом занялся излюбленным делом — подсчитыванием возможных барышей, которые сулило дальнейшее сотрудничество Тимоти с бойким художником. А уж Габриэль не преминул в свойственной ему страстной и убедительной манере расписать открывшиеся перед Тимоти блестящие перспективы: стать не только высокооплачиваемым и желанным натурщиком, но и, заведя полезные знакомства, попытать счастья на благородном поприще литературного переводчика.
Тимоти был невероятно возмущён тем, что дядю посвятили в его тайну, но неожиданная поддержка родственника и его одобрение приятно ошеломили, заставив быстро испариться обиду и злость на не в меру болтливого сердечного друга. К тому же, он мог теперь с чистой совестью проводить всё свободное время с этим болтуном, который стал для него смыслом жизни…
Перескакивая лужи и жмурясь от мелких капель дождя, Тимоти спешил в студию.
Единственное, о чем он сожалел, изредка поднимая глаза на окутанные печальной дымкой деревья — это о чудесных прогулках, которыми их щедро одарили первые недели сентября. Он улыбнулся себе под нос, вспомнив, как, гуляя в излюбленном Сент Джеймс, они с Габриэлем взрывали носками ботинок едва начавшую опадать листву, покрывшую аккуратные дорожки тонким ажурным ковром. Как с детским восторгом предвкушали момент, когда смогут набрать полные охапки пахнущих осенней свежестью, загадочно шуршащих листьев и, беспечно ребячась, затеять весёлую игру, обдавая друг друга разноцветными брызгами. Или, вдоволь нагулявшись по парку, облокачивались о перила ажурного мостика, провожали умиротворёнными взглядами отъевшихся за лето уток и мечтали о том, как замечательно будет посидеть плечом к плечу под позолотившимся пологом старой ивы — словно в шатре, сотканном из солнца.
Юноша от всей души надеялся, что переменчивая лондонская осень ещё проявит милость и предоставит им такую возможность, поумерив своё слезливое настроение.
Удостоив мимолётным взглядом двух нахохлившихся мужчин, стоящих под козырьком крыльца, он взбежал по скрипучим ступеням старого дома, не стал стучаться и вошёл в мастерскую, как всегда встреченный озорным ветерком, взъерошившим его густую, потемневшую от влаги чёлку. Наверное, лишь морозы были способны заставить Габриэля плотно прикрывать окна да ещё он, Тимоти — стоило ему перешагнуть порог обители художника. Так и в этот раз: едва завидев его, Данте первым делом прекратил сквозняк и уж после поспешил заключить в пылкие объятия.
— Ты промок…
Юноша сдавленно охнул и рассмеялся, крепко сжатый сильными руками.
— Пустяки, высохну, — возразил он, довольно жмурясь от прикосновений мягких губ, пробравшихся под ворот и покрывших его шею лёгкими поцелуями.
— Только не простудись… — промурлыкал Габриэль, стягивая с его плеч потяжелевшее влажное пальто. — Впрочем, я знаю отличный способ предотвратить это и собираюсь немедленно им воспользоваться…
— Я спешил и не успел продрогнуть, так что болезнь, думаю, мне не грозит, не беспокойся…
— О, в любом случае профилактика не повредит. Полагаю, ты не станешь со мной спорить? — усмехнулся Данте, проник горячими ладонями под шёлковую рубаху и улыбнулся шелестящему вздоху, сорвавшемуся с губ Тимоти. — О, да…
Приходит час Любви, и ты со стоном
Мне в сердце входишь, в сердце же твоём —
Завет её, охваченный огнём.
Ты расцветаешь в каждом вздохе томном,
Как ладан пред её священным троном.
Ни слова не сказав, послушен ей во всём…*
Тимоти прикрыл глаза, наслаждаясь ласковым, бархатным голосом, шепчущим на ухо очередное посвящение их любви, и снова счастливо вздохнул, отдаваясь во власть жадных ласк. Габриэль всегда был нетерпелив и неутомим, но он был готов покоряться его безудержной страсти вновь и вновь. Бесконечно…
Затрепетав от мгновенно вспыхнувшего желания, он вдруг совершенно некстати вспомнил незнакомцев, прячущихся от дождя, но тут же забыл о них, задохнувшись в пламени жарких поцелуев и в тепле рук, с бесстыдной настойчивостью скользящих по телу.
— О картине никаких новостей? — спросил он, подставляя лицо под обжигающие поцелуи.
— Мадонна… какая картина? — прорычал Габриэль, пытаясь справиться с запутавшимися концами банта на шёлковой рубахе юноши.
— «Сон Данте», — Тимоти придержал его руки. — Я сам, ты окончательно его запутаешь.
«Сон Данте», выставленная на суд критиков в Академии, к всеобщей радости была принята с удивительной благосклонностью. Окончательно успех был закреплён Рёскиным и Фредом, которые щедро сдобрили свои заметки в «Таймс» и «Лондонских иллюстрированных новостях» хвалебными эпитетами в адрес нового шедевра Россетти.
Но, кто знает, получила бы картина столь высокую оценку, если бы не мнение и вмешательство первого и совершенно неожиданного для итальянца критика…
***
Как и обещал, на следующий день после разбирательства с подлым пьяницей Тимоти появился в студии. Каково же было изумление юноши, когда вместо страстных объятий с порога, справедливо ожидаемых от Габриэля, он застал того в совершенно мрачном настроении. Данте стоял у законченного полотна, хмурился и яростно кусал губы. Кивнув в знак приветствия, и угрюмо буркнув «проходи», итальянец снова с тоской уставился на картину. Озадаченный подобным поведением, Тимоти молча скинул камзол, подошёл к похожему на грозовую тучу художнику и осторожно погладил по плечу.
— Что произошло? Почему ты такой мрачный?
— Почему?! Я бездарность… — простонал Габриэль и отвернулся от полотна, — вот почему! Это никуда не годится!
