− О, Мадонна… − выдавил он и вдруг разразился громким смехом.

Тимоти в недоумении смотрел на то, как итальянец, сотрясаясь от хохота и сгибаясь пополам, хватает ртом воздух.

− Ты полагаешь это настолько смешным? — зло бросил он.

− Несомненно! — давясь, кивнул Габриэль и застонал. — О, боги! Ты не поверишь, − я бы точно не поверил, −, но спеша к тебе, я по рассеянности надушился из флакона, оставленного некогда Розалией! — он перевёл дух и весело посмотрел на Тимоти. — Надеюсь, Отелло, к ней ты не ревнуешь? Все в прошлом… К тому же наши отношения никогда нельзя было назвать любовью…

− Нет, к ней не ревную, − растерянно заморгав, пролепетал юноша, и это было чистой правдой. — Ты надушился духами Розалии? Ч-честно?..

− Да! — пожал плечами итальянец и снова захохотал.

Смех Габриэля всегда был невероятно заразительным и данный момент не стал исключением: замотав головой, Тимоти фыркнул и подхватил его, с облегчением отметая все свои глупые домыслы.

− Прости меня… − отсмеявшись, произнёс он и приник к возлюбленному, − прости… но я, правда, едва не лишился рассудка от ревности. Я не хотел, гнал эти мысли, но они были сильней меня… Господи, как же я глуп…

− Ты не виноват, − тихо ответил Габриэль, нежно прижимая его к себе. — Всему причиной моя дурная слава… Я был таким — ветреным и беспечным развратником, но, поверь, ты научил меня любви и верности. Ты помог мне понять, что лишь в принадлежности одному-единственному человеку заключено истинное счастье, а вовсе не в постоянном поиске мимолётных удовольствий, и я благодарен тебе за это…

Тимоти поднял голову и взглянул на него. Тёмные глаза, с весёлыми искорками в самой их глубине, казалось, не лгали.

− Ты — смысл моего существования, Габриэль, − прошептал он, — И если придётся, я, не задумываясь, отдам за тебя свою жизнь…

От этих слов сердце Данте сжалось в безотчётном страхе.

— Не смей давать подобных клятв, слышишь?! И никогда больше не смей говорить о смерти! — взмолился он, в отчаянных объятиях сжимая свою любовь. — Я никуда не денусь от тебя. Знай: я твой, навсегда! Ничто и никто не сможет разлучить нас… — Данте приподнял подбородок юноши и со щемящей тревогой всмотрелся в его глаза. — Я люблю тебя…

Судорожно вздохнув, Тимоти без слов приник к его губам.

Этот поцелуй мог длиться бесконечно, напоенный невероятной нежностью и тихой музыкой искренней чистой любви. Габриэль отчаянно не хотел разрывать его. Не хотел, но не имел права продолжить. С огромным трудом он заставил себя оторваться от пьянящего источника.

− Любовь моя, не стόит. Здесь — не стόит, − быстро уточнил он, увидев разочарование на лице юноши. — Но, раз уж ты настолько оправился, что в состоянии помогать дяде, то мы можем пойти ко мне… прямо сейчас. Не стану лукавить, я безумно соскучился по нашим ласкам… − выдохнул он в шею Тимоти, едва коснувшись губами мраморной кожи, − безумно…

Сладкая дрожь пробежалась по юному телу от горячего, дразнящего дыхания. Не сумев подавить тихий стон, юноша тяжело вздохнул.

− Я соскучился ничуть не меньше, но… прости, я не могу оставить дядю. Сегодня много народу, он один не справится. Я должен ему помочь.

Лицо Габриэля исказила злоба. Выпустив Тимоти из объятий, он потряс сжатыми кулаками.

− О, если бы я только знал, куда подевался этот мерзавец Джимми! Раздери его дьявол! Клянусь, я от души начищу его несносную рожу, как только увижу! Вынуждать тебя, едва оправившегося от недуга работать! Мерзавец!

− Габриэль… − Тимоти обнял ладонями его лицо, − бог с ним, он того не стоит… Завтра же я буду в полном твоём распоряжении, обещаю, но пока… − мягко улыбнувшись, он кивнул на сарай, — поможешь принести дров? Я сказал дяде, что иду за ними. Будет подозрительно, если вернусь с пустыми руками да ещё… в таком виде, − юноша указал на свои припухшие, покрасневшие от поцелуя губы.

— Мой вид не менее подозрителен. Увы, телу невозможно приказывать… Ох, как же это мучительно!.. − страдальчески поморщив нос, с улыбкой проворчал Данте, плотнее запахнул пальто и многозначительно посмотрел на юношу.

Тимоти вспыхнул, быстро вытянул из штанов рубаху и скрыл под лёгкой тканью часть тела, предательски выдающую его желания. Габриэль удовлетворённо кивнул:

— Ты прав, не нужно давать повода для подозрений. И, разумеется, я помогу тебе. Заодно, надеюсь, наши тела немного успокоятся, хотя я предпочёл бы иной способ успокоения…

Весело подмигнув, он подарил юноше ещё один быстрый лёгкий поцелуй, скрипнул дверью сарая и шагнул внутрь. Тимоти снял с крюка тусклый фонарь, чтобы не рыться в потёмках, рискуя покалечиться, и тут же едва не выронил его — из темных недр донёсся протяжный вопль, громкие чертыхания итальянца, грохот и вслед за всем этим — звуки отчаянной возни.

— Ах вот ты где! Ну-ка, иди сюда, сукин ты сын!

Через мгновение взъерошенный и невнятно вопящий Джимми был выволочен за шкирку разъярённым художником и брошен на утоптанную землю.

— Я наступил на него! — тяжело дыша, прорычал Габриэль. — Этот негодяй разлёгся прямо у входа! — не удержавшись, он легко пнул причитающего помощника. — Скотина!

— Убивают! — завопил Джимми и, с трудом встав на четвереньки, попытался отползти подальше от озверевшего итальянца.

— Убивают?! — Россетти сгрёб его за шиворот и рывком поставил на ноги. — Нет, пока ещё не убивают, но…

Он огляделся по сторонам и, приметив у стены бочку, наполненную водой, решительно поволок к ней упирающегося негодяя.

— Вот теперь самое время звать на помощь, если получится… — прошипел Данте, недрогнувшей рукой погружая голову помощника в холодную воду.

Джимми забулькал и задёргался, орошая все вокруг брызгами, безуспешно пытаясь вырваться.

— Габриэль! Не надо! Ты убьёшь его! — опомнившись, в ужасе воскликнул Тимоти и повис на плечах итальянца. — Пожалуйста, отпусти!

— О, нет, не тревожься, не убью… — зло усмехнулся художник, глубже опуская голову Джимми в бочку, — но вот в чувство приведу обязательно!

— Пожалуйста! Прошу тебя! — не унимался юноша, пытаясь оттянуть его от жертвы.

— Ты слишком добр к нему… — сокрушённо покачал растрепавшимися кудрями Россетти и разжал руки.

Джимми тут же бесформенным кульком сполз на землю, трясясь, отплёвываясь и надрывно кашляя.

— Нет, я не добр к нему, — возразил Тимоти, — Но я считаю, что тебе нет необходимости марать об него руки. — Он с отвращением посмотрел на подвывающего мужчину. — Боюсь, вам придётся подыскать другое место работы, Джимми. Дядя больше не намерен держать вас здесь.

— О! Неужели у многоуважаемого мистера Тейлора открылись глаза на этого хитрого, неблагодарного сукиного сына и он решил его уволить? — возопил Данте. — Аллилуйя!

— Не может такого быть! — прохрипел Джимми, тыча грязным пальцем в Тимоти, — Мистер Тейлор святой человек, он не вышвырнет на улицу обездоленного…

— Что ж, вынужден вас огорчить, — пожал плечами юноша, — мне удалось убедить дядю избавиться от вас. Завтра же он займётся поисками другого помощника. А вы… можете проваливать на все четыре стороны.

Посчитав разговор исчерпанным, Тимоти отвернулся, подхватил оставленный в стороне фонарь и скрылся в сарае. Габриэль проводил его восторженным взглядом, усмехнулся в кривую рожу бывшего помощника и направился следом за юношей.

Пару минут спустя, художник и юный Тейлор вернулись, нагруженные охапками берёзовых поленьев и, даже не взглянув в сторону притихшего мужчины, исчезли в приветливом свете паба.

Ощетинившись, Джимми проводил злым взглядом молодых людей. Разумеется, в отместку он мог выдать мистеру Тейлору их тайну, навсегда заклеймив позором племянника в глазах дядюшки. Но этого было бы недостаточно. Отречётся дядя — примет распутный художник, и примет с распростёртыми объятиями. Нет. У него есть гораздо более действенный способ отомстить своим обидчикам, в основном юному содомиту, стараниями которого он лишился тёплого местечка.

«Пришла пора вспомнить профессиональные навыки, — с кривой ухмылкой решил Джимми, — и взяться за перо. Завтра же…»