Тимоти смущённо потупил взор и, чтобы сгладить неловкость от своей невольной насмешки над лишённым нормального отдыха художником, произнёс:

− Очень красивые стихи… когда ты их написал?

− Сегодня ночью, − ответил итальянец, с гримасой боли придавая затёкшим конечностям положенное природой положение.

Юноша бросил на него виноватый взгляд.

− Зачем ты спал в кресле? Неудобно же…

Габриэль не ответил. Поднявшись, он потёр поясницу, пригладил смоляные кудри и принялся разжигать потухший камин. Тимоти молча наблюдал за ним, поглядывая на раскрытую тетрадь и пытаясь не сильно обольщаться смыслом, заключённым в нескольких строках.

Наконец, Данте прекратил возиться с очагом и, повернувшись, устремил на юношу пронзительно-строгий взгляд. Чуть помедлив, он подошёл к кровати и присел на самый краешек, все так же строго всматриваясь в лицо Тимоти. Сердце юноши ушло в пятки — он никогда не видел Россетти таким серьёзным.

Габриэль закусил нижнюю губу и осторожно протянул руку. Тимоти невольно вжался в изголовье, настороженно глядя в тёмные глаза, но когда тонкие пальцы нежно коснулись его щеки, смущённо опустил ресницы, устыдившись своего глупого испуга.

— Пожалуйста, посмотри на меня, − дрогнувшим голосом попросил Данте.

Юноша робко поднял взгляд, чувствуя, как дрожь волнения охватывает его.

«О, господи… неужели…»

− Я первым должен был сказать тебе это, − не дал ему додумать Габриэль, − Или, по меньшей мере, ответить на твои слова, но оказался жалким трусом, озабоченным лишь своей мнимой свободой. Быть им и дальше я не хочу, − итальянец облизнул внезапно пересохшие губы и, глядя ему в глаза, тихо произнёс: − Я люблю тебя, Тимоти…

Юноша сделал судорожный вдох, боясь поверить услышанному. Стараясь сдержать навернувшиеся слезы счастья, он плотно сомкнул веки и в следующее мгновение ощутил на губах нежный, целомудренный поцелуй.

− Я люблю тебя… − повторил Данте, коснулся поцелуем его лба и вдруг отстранился, озабоченно нахмурив брови.

Бесцеремонно проникнув руками под одеяло, он дотронулся до дрожащего тела и воскликнул:

− Мадонна… да ты горячий, словно печка! Ты хорошо себя чувствуешь? У тебя же явный жар!

Тимоти, опьяневший от признания, смог лишь неопределённо пожать плечами. Жар? Какие пустяки. Он счастлив, а все остальное — не имеет значения.

ПРИМЕЧАНИЕ:

* Данте Габриэль Россетти, отрывок из стихотворения «Взгляд Любви»

========== Часть 12 ==========

Габриэль смочил в холодной воде чистую тряпицу. Слегка отжав, он протянул её женщине, сидящей у изголовья узкой кровати. Миссис Суинтон − сестра милосердия из госпиталя Святого Варфоломея, настоятельно рекомендованная Джоном Миллесом, благодарно кивнула и приложила тряпицу к пылающему лбу больного.

Четвёртый день Тимоти страдал, сжигаемый лихорадкой. Горячечный несвязный бред сменялся тяжёлым, тревожным сном или как сейчас — состоянием забытья, которое приводило Габриэля в совершеннейший ужас. В эти жуткие мгновения юноша казался ему навсегда покинувшим этот несправедливый мир…

− Жар не сбивается слишком долго, это очень плохо… − тихо произнесла сестра, заботливо поднося к носу Тимоти нюхательную соль.

Юноша чуть вздрогнул и слабо поморщился в вялой попытке отвести от пузырька лицо, но полностью в сознание так и не пришёл. Однако и этих едва заметных движений оказалось достаточно, чтобы Габриэль облегчённо выдохнул.

− Одно вселяет надежду, — продолжила миссис Суинтон, − это то, что лёгкие мальчика не затронуты, как утверждает доктор. Остаётся уповать на Всевышнего, что он проявит к нему свою милость и не допустит, чтобы этот ангел сгорел в огне лихорадки … − сестра ласково погладила призрачно-бледную руку Тимоти, вздохнула и взглянула на художника. — Вам следует пойти домой, мистер Россетти. Помочь ему вы ничем не можете, во всяком случае, сейчас. К тому же, находясь рядом с ним, вы рискуете заразиться.

− Поверьте, в данный момент состояние моего здоровья беспокоит меня менее всего, − грустно усмехнулся Данте.

− И все же я настаиваю, − твёрдо произнесла миссис Суинтон. — Ступайте домой, отдохните. Наверняка у вас есть дела — займитесь ими.

Итальянец страдальчески поморщился. Да, у него были дела − треклятая картина, «Сон Данте», срок исполнения которой, установленный Рёскиным, истекал через неделю и которую он уже начал ненавидеть всеми фибрами души, виня во всех постигших их с Тимоти бедах. Если бы не картина — он бы не стал любезничать с Джейн Верден стремясь заполучить её согласие. Если бы не картина — Тимоти не рассорился бы с ним, обуреваемый глупой ревностью. Если бы не чёртов кусок холста — Тимоти не лежал бы сейчас в полузабытьи, пугая его и вызывая благоговейный трепет своей загадочной, мистической красотой, расцветшей в пламени болезни…

Габриэль тяжело сглотнул, не в силах отвести взгляд от лица с заострившимися чертами. Красота Тимоти завораживала: словно скорбящий ангел, сошедший с полотен старинных мастеров, он всем своим обликом излучал призрачный печальный свет. И глядя на это трепетное, затухающее сияние, Данте готов был продать душу дьяволу, лишь бы вернуть этому сиянию яркость и жизнь, вновь увидеть блеск и счастье в голубых глазах, которые за четыре долгих дня почти не открывались. Он был готов, но, похоже, никому за исключением угасающего ангела его душа была не нужна…

− Вы ведь друзья? — Данте быстро кивнул, и миссис Суинтон мягко улыбнулась. — Верно очень близкие − в бреду он часто шепчет ваше имя. Поэтому сомневаюсь, что, когда он очнётся, его порадует известие о вашем нездоровье. Примите мой добрый совет: отправляйтесь домой, отдохните. Впрочем, если в вас так горячо желание помочь, вы можете заглянуть к аптекарю и передать ему рецепт доктора Марлоу.

− Разумеется, передам, − согласился Габриэль и, сумев, в конце концов, оторваться от созерцания больного, взглянул в добрые, спокойные глаза сестры. — Возможно, вы правы, мне действительно нужно немного отдохнуть…

Она удовлетворённо кивнула и протянула аккуратно сложенный листок с витиеватой подписью.

− Вот и прекрасно. А сейчас мне необходимо спуститься вниз — приготовить обтирание для бедного мальчика. Надеюсь, мистер Тейлор не запамятовал, как вчера, куда поставил уксус.

− Уксус?.. — растерянно переспросил итальянец.

− Да, обтирания тёплой водой с уксусом обычно помогают сбить температуру. Вы этого не знали?

Данте покачал головой.

— Ну, теперь знаете, − снова улыбнулась ему миссис Суинтон, потрогала компресс на лбу Тимоти и нахмурилась. — Пожалуй, я все же попрошу вас на несколько минут задержаться, мистер Россетти. Пока я буду занята, вы присмотрите за ним и смените компресс?

− Конечно, — спешно заверил Данте, − конечно. Не беспокойтесь…

Перед тем, как покинуть крохотную комнатку, женщина заботливо поправила съехавшее с Тимоти одеяло.

Выполнив указания сестры, Габриэль присел на краешек кровати, нежно коснулся руки юноши и тяжело вздохнул.

Не открывая глаз, Тимоти что-то неразборчиво пробормотал, заворочался и попытался сбросить с себя одеяло.

− Тихо, тихо, − мягко прошептал итальянец, настойчиво накрывая его. — Тихо, любовь моя, − он с опаской покосился на запертую дверь, приник губами к горячей щеке и сдавленно всхлипнул, − Ох, Тимоти…

В ответ юноша судорожно вдохнул и неожиданно вцепился в ворот его рубахи, но тут же разжал пальцы, бессильно уронив руки на грудь — сил в нем почти не осталось.

− Габриэль… − едва слышный, призрачный шёпот коснулся ушей итальянца.

− Я здесь, я с тобой, − с вымученной улыбкой произнёс Данте, всматриваясь в бледное лицо и поглаживая взмокшие золотистые кудри. — Не сдавайся, любовь моя…

Доставив его в совершенно удручающем состоянии домой и, выслушав от мистера Тейлора пожелание провалиться в самые глубины ада вместе со всеми своими картинами, не на шутку обеспокоенный Россетти отправился на поиски доктора. Сознающий свою непосредственную вину в постигшем юношу недуге, он поднял на уши половину Лондона. Не имея никаких связей или даже мимолётных знакомств в мире медицинских светил, он метался от одного приятеля к другому, но те лишь разводили руками или предлагали семейных докторов, к которым несмотря ни на какие лестные отзывы итальянец не испытывал ни малейшего доверия. Лишь впав в почти полное отчаяние, он решился на последний шаг.