− Ах, какой прелестный юноша, этот Гавриил!.. Он просто очарователен!.. Да, весьма милый юноша, как и модель, представляющая Марию… Дорогой, здесь можно поспорить, но я, пожалуй, воздержусь… Интересно, он нагим позировал или это всего лишь воображение художника?.. Дорогая, по-моему, твой интерес к этому вопросу выходит за рамки приличия…

Это было уже слишком. Одёрнув новенький цвета морской волны сюртук, весьма выгодно подчеркнувший его фигуру, Тимоти нервно выдохнул и с мольбой взглянул на Розалию.

Девушка, явно не испытывающая смущения в кругу высокородных и надменных гостей, ободряюще улыбнулась и подошла к нему.

− Не стоит так краснеть, Тимоти, − прошептала она, поправляя на юноше шарф и придирчиво оглядывая, − ты и впрямь чудесно выглядишь. Обновка?

− Да, Габриэль решил сменить весь мой гардероб перед сегодняшним вечером, − так же шёпотом ответил Тимоти.

− О, − Розалия многозначительно приподняла брови, − не обижайся, но Габриэль правильно сделал. Кстати, куда он запропастился?

− Отлучился поговорить с другом, Уильямом Моррисом, кажется…

− Нашёл время! — возмутилась Розалия, оглянувшись по сторонам в поисках Габриэля и едва удержавшись от озорного желания показать язык почтенному господину, весьма активно строящему ей глазки.

− Габриэль полон решимости уговорить Морриса позволить его невесте, Джейн, позировать для образа Беатриче, − пояснил Фрэд, неслышно подошедший к паре.

− Вот как? — усмехнулась девушка, почувствовав лёгкий укол ревности от того, что Данте больше не вдохновлялся ею.

— Но, похоже, он уговаривает саму мисс Джейн, где-нибудь в укромном уголке, потому как Уильям Моррис мило беседует с Хантом и Миллесом, − пробормотал Фрэд и указал на молодых людей, обсуждающих что-то в стороне. — Дьявол, он неисправим…

Услыхав едва слышный вздох, больше похожий на стон, Розалия повернулась к юноше и сама едва не застонала в голос: боль, промелькнувшая в голубых глазах, заставила её сердце облиться кровью. Мальчишка был, бесспорно, влюблён и сорвавшиеся с губ журналиста слова без сомнения ранили его.

− Ты наверняка ошибаешься, Фрэд… − быстро сказала Розалия, нежно погладила юношу по плечу, виновато улыбнулась и шепнула в самое ухо: − Он сказал глупость, солнышко, прости его. Я знаю, что Габриэль с тобой, и он счастлив. Я никогда прежде не видела его таким…

Тимоти растерянно кивнул и перевёл взгляд на юркого молодого человека, стоящего неподалёку от них, держащего в руках блокнот и карандаш и явно ждущего подходящего момента, чтобы подойти. Заметив его взгляд, молодой человек откашлялся и, представившись журналистом, попросил моделей, вдохновивших художника на бесспорный шедевр, назвать свои имена, чтобы упомянуть их в своей заметке.

− Розалия Барнетт, − с готовностью представилась девушка, кокетливо улыбнулась и указала на хранящего гробовое молчание Тимоти. — Этого неразговорчивого юношу зовут Тимоти Тейлор.

Услыхав его имя, журналист удивлённо вскинул брови.

− Тимоти Тейлор? Позвольте уточнить, не вы ли тот самый мистер Тейлор − автор перевода одного из сонетов великого Петрарки, напечатанного в сегодняшнем выпуске «Иллюстрированных лондонских новостей»?

− Что?.. — юноша поражённо округлил глаза. — К-какого перевода?.. — он повернулся к Фрэду. Молодой человек мягко улыбнулся ему и кивнул, признавая свое участие в публикации. — Но как? Откуда?..

− Габриэль передал мне твой сонет «На жизнь Мадонны Лауры» и просил при первой же возможности напечатать его, − пояснил Фрэд, полез в карман и вложил в его руку аккуратно сложенный листок. — Что ж, теперь я его возвращаю с чувством исполненного долга, гордости и трепета.

− Но я же просил не делать этого… − растерянно прошептал Тимоти, комкая злосчастный листок. — Просил…

− О, ваша скромность делает вам честь, мистер Тейлор. Однако мы все должны благодарить мистера Россетти и мистера Уолтерза за предоставленную возможность познакомиться со столь чудесной интерпретацией известного сонета, − возразил журналист. — «На что ропщу, коль сам вступил в сей круг? Коль им пленён, напрасны стоны. То же, что в жизни смерть − любовь. На боль похоже блаженство. „Страсть“, „страданье“ − тот же звук»…*** — расплывшись в восхищённой улыбке, начал цитировать журналист, но его оборвал ехидный смешок.

− Так-так! Вот, значит, кто автор сего шедевра? А я все утро ломал голову над тем, кто же такой − этот неизвестный Тимоти Тейлор?

Тимоти испуганно вздрогнул: отодвинув любопытного журналиста в сторону, на него с высокомерной усмешкой взирал ни кто иной, как сам Чарльз Диккенс. Юноша был в курсе — великий писатель, неизвестно по какой причине, был ярым ненавистником Братства и считал особым удовольствием при любой возможности оскорбить или посмеяться над его членами.

Тимоти беспомощно огляделся, ища глазами Габриэля — несмотря на злость, закипающую в сердце, с ним он почувствовал бы себя сейчас гораздо спокойней и уверенней, но итальянец как сквозь землю провалился.

− Невероятно! — провозгласил великий писатель и сложил руки на груди, с любопытством разглядывая белокурого юношу. — Выходит, мы должны благодарить за сей перевод вас − скромного натурщика?

Тимоти нерешительно взглянул в прищуренные насмешливые глаза.

− Да, сэр, − смог выдавить он, желая только одного — умереть на месте.

− Позвольте полюбопытствовать, молодой человек, чем же вам пришлись не по душе «отцы английского сонета» − Уайетт и Суррей, подарившие миру превосходные переводы Петрарки, в частности, того же «На жизнь Мадонны Лауры»? Вы решили их затмить?

Тимоти тяжело сглотнул, чувствуя, как яростно заливается краской, и покачал головой.

− Ни в коем случае, сэр. Я лишь хотел попробовать сам… − пролепетал он и запнулся.

Почувствовав тонкие пальчики Розалии, коснувшиеся его дрожащей руки, он благодарно сжал их, отчаянно ища поддержки.

− Потрясающе! — воскликнул Диккенс и вскинул руки. — Просто потрясающая наглость! Впрочем, ничего удивительного, ведь вы попали под дурное влияние, − доверительно сообщил он юноше. − Потому что так называемое «Братство прерафаэлитов» — это не что иное, как сборище незрелых, самоуверенных выскочек, мечтающих о славе. Хотел бы я сказать, что искренне сочувствую вам, желторотому птенцу, попавшему в силки сомнительной компании, но, пожалуй, воздержусь. На мой взгляд, вы затмили своей наглостью всех членов Братства, вместе взятых. Господа! — обратился писатель к обступившей их публике, − Позвольте представить вам этого юношу с ошеломляюще очаровательной внешностью и с не менее ошеломляющей наглостью. Мистер Тимоти Тейлор — обычный натурщик, по совместительству − великий переводчик. Великий — в своей дерзости, но не в мастерстве.

− Малолетний выскочка, возомнивший себя светочем языкознания и поэзии, − вставил слово мистер Стоун — куратор выставки − с довольной усмешкой слушающий оскорбительную речь Диккенса. Он ненавидел Братство ничуть не меньше писателя.

Тимоти отшатнулся, словно ему влепили пощёчину.

− Не смейте так говорить! Зачем вы оскорбляете его?!

Звонкий голосок Розалии прозвучал в его ушах словно сквозь толщу воды. «Пожалуйста… я хочу уйти, просто хочу уйти отсюда. Уйти!»

− О, мисс Барнетт! — рассмеялся писатель, переключив своё внимание на девушку. — Очаровательная мисс Барнетт, ставшая прототипом Девы Марии… Милочка, даже при всех стараниях Россетти скрыть распутство в ваших глазах, увы, ему это не удалось. Только взгляните, − он ткнул в холст, − сколько похоти в этом якобы невинном и испуганном взгляде, направленном не на лицо юного архангела, а гораздо южнее! О чем вы думали, милочка, когда позировали? О том, как бы забраться под тунику этого юноши?

− Богохульство в форме живописи! — возмутился мистер Стоун.

− Совершенно верно. Да, господа, поразительная беспечность этого с позволения сказать «художника» при выборе моделей не оставляет камня на камне от столь благочестивой идеи и заставляет ещё раз крепко задуматься над его собственной нравственностью, − подытожил Диккенс.