– Значит, через пару дней он сможет ко мне приехать? – спросила она.

– Наверное…

– Вот и замечательно. – Валентина достала из стола казенный бланк. – На всякий случай, чтобы ваш муж не запамятовал, я выпишу ему повестку, а вы передадите. Договорились?

– Да…

С минуту гостья испуганно наблюдала за тем, как Глушенкова выписывает повестку, но потом набралась смелости и спросила:

– А зачем вам Федя то?

– А вы разве не догадываетесь?

Из рассказа Кузьмы Глушенкова знала, что как бы сильно ни бил его отчим, каким бы пустяковым ни был повод, мать всегда находила этому оправдание. Валентина не понимала, откуда берутся такие вот матери, но знала, что такая порода есть, причем довольно многочисленная. Сейчас следовало ждать самых невероятных оправданий. Так и вышло.

– Так ведь он не со зла, – начала защитительную речь женщина. – Федя к Кузьме относится как к сыну родному, а он, словно волчонок какой-то, невзлюбил отчима с самого первого дня. А за что – непонятно. Федор и материально о нем заботится, и в воспитании участвует. Наказывает иногда, что правда, то правда. А как без этого? Без твердой мужской руки мальчишку разве воспитаешь? Нас вон с сестрой отец в детстве драл – и ничего, выросли не хуже других!

– Так то родной отец, а не чужой дядька, – заметила Глушенкова, закончив писать повестку.

– А Федя вовсе и не чужой, – собеседница явно входила в раж. – Я ж говорю вам, он к Кузьме как к сыну. А что строг с ним, так это правильно. Федя – человек справедливый. Просто так руку не поднимет. И потом, Кузьма сам не подарок. То нахулиганничает, то двойку из школы принесет. Опять же из дома сбегает…

– А по каким предметам Кузьма получает двойки? – поинтересовалась Валентина.

– По всяким. По русскому, по математике, по этой… как там ее… физике…

Валентина смотрела на собеседницу с удивлением. «Господи, бывает же такое! Это ж надо настолько не интересоваться собственным ребенком». Если бы перед Глушенковой сейчас сидела горемыка-пьяница, чьи жизненные интересы давно на дне бутылки, все было бы ясно. Но ведь нет: в глазах женщины еще теплится разум, а сердце еще способно любить. Только вот любовь эта распределена как-то уж слишком несправедливо – мужу все, а сыну ничего. Именно это и угнетало Глушенкову. По опыту она знала, что в девяноста из ста подобных случаев ребенок, оказавшись вне дома, уже никогда туда не возвращается. И дело тут не в побоях и издевательствах ненавистных мачех или отчимов. Просто дети не умеют прощать предательство.

– А где Кузьма то? – спросила женщина.

– В приемнике-распределителе, – ответила Валентина. – Это недалеко. Я вам выпишу постановление и пропуск. Паспорт у вас с собой?

Женщина пошла к вешалке, где висел полушубок. Очевидно, паспорт лежал в нем. Глушенкова ждала, когда та извлечет документ, но тут случилось неожиданное.

– Я паспорт дома забыла, – заявила вдруг женщина.

– Но без удостоверения личности вам мальчика не отдадут! – сказала Валентина.

Странно, но в глазах гостьи она прочла облегчение.

– Тогда, может, я за ним завтра приеду?

Глушенкову словно током дернуло. Она много раз слышала эту фразу, и слово «завтра» в таком контексте означало «никогда». Первым ее порывом было встать из-за стола, вынуть из полушубка паспорт и отхлестать им непутевую мать по лицу. Но гнев быстро утих, уступив место жалости к забитой, безвольной женщине.

– Может, Кузеньку в какой интернат определить? – жалобно, чуть не плача, пробормотала гостья.

Валентина красноречиво молчала.

– Знаю, что вы обо мне думаете: завела хахаля и теперь от обузы хочет избавиться. А ведь не так это! Я их обоих люблю. И сыну только добра желаю. Мы ведь все вместе уже сколько живем, и никак они с Федей не поладят. А у Феди нрав суровый. Боюсь, не случилось бы беды…

– Так бросьте этого Федора и живите с сыном вдвоем! – посоветовала Валентина.

Женщина чуть подалась вперед, видимо, хотела что-то ответить, но тут же и передумала. Время шло, а она все молчала. Глушенкова поняла: кого бросать, а с кем жить, она уже давно выбрала. И, может быть, это даже к лучшему. Валентина представила жизнь Кузьмы по возвращению домой. Первое время отчим, конечно, не станет трогать мальчика, побоится, но рано или поздно сорвется. Вновь начнутся побои, причем с каждым разом бить будет все сильнее и сильнее. И самое ужасное, что безвольная мать не будет перечить. Скорее уж наоборот, постарается оправдать наказания воспитательными соображениями. А Кузьма рано или поздно возненавидит не только отчима, но и мать. А тут уж и впрямь до беды недалеко.

«Но что делать? – спросила себя Валентина. – Не отдавать же мальчика в приют. Должен быть какой-то другой выход!.. А если упечь садиста в тюрьму?.. Нет, вряд ли это хорошая мысль. Тогда уже мать возненавидит сына. Да и вряд ли удастся что-нибудь доказать. Ведь единственный свидетель будет на стороне тирана».

Прокрутив в голове несколько вариантов возвращения Кузьмы к родным пенатам, Глушенкова с ужасом поняла, что приемлемого среди них просто нет. А в этом свете просьба матери пристроить сына в интернат выглядела не такой уж безнравственной.

«К тому же, интернаты разные бывают, – рассуждала Валентина. – Есть, например, интернат для одаренных детей, а Кузьма, несомненно, одарен. Там очень приличные бытовые условия и великолепные преподаватели. И Кузьма сможет по-настоящему развить свой математический талант».

Валентина не успела порадоваться решению – из-за двери выглянул капитан Панфилов.

– Валя, можно тебя на минутку? – попросил он.

Глушенкова вышла в коридор.

– Только что звонили из приемника-распределителя, – сообщил Панфилов. – У них там ЧП – убежали восемь подростков. Среди них и твой математик.

– Вот так сюрприз! – Глушенкова ушам своим не верила. – А они там ничего не напутали?

– Нет, все точно, – ответил Анатолий, протягивая коллеге журнал регистрации происшествий. – Вот список беглецов.

– В хорошенькой же компании он оказался! – досадливо поморщилась Валентина, прочитав список. – А когда был побег?

– В половине первого ночи.

Валентина невесело улыбнулась.

– Кузьма оказался на свободе даже раньше, чем я ему обещала. Хоть одна приятная новость сегодня…

Новый день в стане «червяков» начинался не с утренней зарядки и не с чашки бодрящего кофе, а с сигареты. Покурить натощак любили все четверо, так что Кузьма проснулся в клубах едкого дыма. Едва он открыл глаза, как услышал вопрос Пули:

– Кузя, курить будешь?

– Я не курю, – ответил он.

Пуля посмотрел на него так, будто увидел инопланетянина.

– Ну, ты даешь, блин…

Через пару минут все уже были на поверхности. Утро было ясным, из-за домов пробивались солнечные лучи. Не будь на календаре середина декабря, этому можно было бы порадоваться, но зимой яркое утреннее солнце означало только одно – сильный мороз. Первым его ощутил Шнурок, оставшийся без верхней одежды.

– Ни фига себе… жара! – невесело пошутил он.

– А че ты наверх вылез? – спросил Пуля. – Посиди покуда внизу. А мы щас сгоняем куда-нибудь и сообразим тебе новый прикид!

– Где вы без меня фуфайку найдете?

– А тебе обязательно фуфайка нужна? Куртка не пойдет?

– Не пойдет, – замотал головой Шнурок. – В фуфайке у меня вид жалостный, лучше подают!

– А без одежды еще жалостней! – неожиданно для всех и для себя самого сказал Кузьма. – Ходи так, и подавать будут еще лучше!

Все заулыбались, а Шнурок насупился. Обиделся, похоже.

– Не дуйся, – примирительно сказал Кузьма. – Я же пошутил!

Но Шнурок, оказывается, и не думал обижаться.

– Пацаны, это ж клевая идея! – весело заявил он. – Кузя – голова! Сто очков, что без одежды подавать будут лучше! Прикиньте, какую можно задвинуть разбодяжку! «Дяденька, тетенька, – плаксиво заныл он, – хулиганы куртку отобрали, помогите чем сможете!»