— Можешь и больше, — щелкнув ее по кончику носа, я усмехнулся, — из-за меня поругались?

— Ну, нет, — Катя явно колебалась, но все же решила сказать, — она считает меня виноватой в том, что… Ну, что тогда произошло. Типа я не должна была родиться такой похожей на мать.

— Не понял, — нахмурившись, я подался вперед.

— Отец был… Маниакально влюблен, — прикусив губу, девочка очень серьезно посмотрела прямо мне в глаза, — ее это пугало, она ушла, когда мне было пять. А я почти ее копия, вот он и… Мне тоже было страшно, — ебаный калач, я тут себя папочкой называю, а у нее тут в обозримом прошлом домашнее насилие? — он все время обнимал меня, говорил, как сильно любит, иногда я просыпалась, а он сидел рядом и смотрел. Все те… — шмыгнув носом, Катя сжала зубы, явно пытаясь скрыть, что дрожит подбородок. — Все девочки были похожи на меня, он приносил мне их одежду. Правда, я только по куртке смогла понять, чье это. Бабушка всегда говорит, что я виновата, нужно было скромнее себя вести, да и не рассказывать никому, и все эти девочки из-за меня пострадали.

— Ты же знаешь, что это не так, — как можно мягче и убедительнее сказал я, гладя ее по голове, — виноват только он, потому что псих.

— Я знаю, но… — торопливо утерев слезу, она всхлипнула. — Если бы я была внимательнее, все кончилось бы раньше, понимаешь?

— Ты сделала все, что могла, детка, — пробормотал я, целуя ее в лоб, — и спасла очень многих. Не вини себя.

— Я ведь даже ни с кем не могла об этом поговорить, — Катерина старалась взять себя в руки, явно очень старалась, но как это сделать после стольких лет пиздеца? — прости, вывалила это все тут…

— Глупости, — чмокнув ее в мокрую щеку, я все же решил спросить, — ты не против, что я себя, гм…

Ясен хуй, она против! Вот же ебучая привычка, я теперь себя чувствую тупым животным!

— Не против, папочка, — все же улыбнулась она, хоть и сквозь слезы, — у меня это слово только с тобой ассоциируется.

— Ну ладно, — я позволил ей прижаться щекой к моей ладони, чуть погладил большим пальцем влажную скулу, — хочешь чего-нибудь?

В конце концов, любую бабу можно привести в более-менее нормальное расположение духа едой, которая ей нравится.

— Да нет, — шмыгнув носом, Катя потерла кончик носа, — на ручки если только.

На ручки, прелесть какая…

— Ну тогда иди к папочке, — хмыкнул я, вставая и наклоняясь, чтобы взять ее на ручки.

— Ну я же мокрая! — рассмеялась она, немного надтреснуто, но искренне.

— Со мной рядом ты частенько мокрая, — самодовольно протянул я, покрепче прижимая ее к себе, потому что влажная кожа скользила в руках, как смазанная вазелином.

Плюхнув ее на кровать, я уселся рядом, стянул футболку и надел на нее. Когда женщина в моей одежде, для меня это всегда как знак принадлежности, гораздо более крепкой, чем со всеми этими ошейниками. Моя нижняя, никому не дам обидеть.

Девочка обняла свой живот, будто обнимала мою вещь. Мне нравится обладать, ей нравится принадлежать, и это все меня нихуево так заводит. Как и прилипшая к ее телу промокшая ткань. Как и этот счастливо-преданный взгляд, закушенная губа, мокрые волосы, стройные ноги, торчащие соски…

Катя податливо откинулась на спину, обнимая меня, идеально принимая поцелуй. Задрав уже мешающую футболку, я большими пальцами чуть прижал чертовы шикарные твердые соски, и девочка тихонько застонала. Иногда кажется, что у нее все тело — одна сплошная эрогенная зона. Удобнее устроившись на коленях, я рывком притянул ее поближе, прижимаясь пахом и прикусывая мягкую губу.

— Ну вот, опять мокрая, — хрипло ухмыльнулся я, расстегивая ремень.

Вспомнив, что новая пачка презиков в куртке, я тихо раздраженно рыкнул, заставив Катю покрыться мурашками. Я смотрю, к моему голосу она тоже неравнодушна.

— Пожалуйста, — захныкала она, вцепляясь в мою шею и пытаясь помешать встать, — не уходи, пожалуйста, я так тебя хочу…

— Залететь от меня тоже хочешь? — чтобы не добавлять стресса, я постарался быть помягче.

— Сегодня не залечу, — о, боже, блять, опять слезы в глазах! Куда делась моя нижняя-кремень? — пожалуйста, ну пожалуйста…

Ладно, когда меня так умоляют выебать, я не могу отказать, но лучше бы мне не расслабляться особо.

Мелкой Катерине приходилось запрокидывать голову, чтобы достать до моих губ, она жадно жалась поближе и постанывала от каждого толчка. Глубоко целуя податливый рот, я придерживал ее за ягодицу и трахал мелкими быстрыми движениями. Как горячо и ярко напрямую, без ощущения будто сраного пакета на члене, да и девочка явно ощущает все лучше.

— Ты изнутри такая гладкая, — пробормотал я, чувствуя, как она сжимается, маленькая извращенка, слыша ее придушенный стон, вбиваясь чуть резче, — оставайся жить у меня, я буду трахать тебя каждый вечер.

— Это… Это приказ? — с усилием выстонала Катя, жмурясь и утыкаясь лбом мне в плечо, я сжал зубы, когда ее ногти впились мне в лопатку.

— Пока предложение, — целуя ее в висок, я подхватил легкое тело под спину.

Я уже давно отвык от такого “близкого” секса. Тесно прижимаясь друг к другу, мы перешептывались о всякой хуете, я жадно ловил ртом каждый ее стон и все никак не мог собраться отодвинуться и хорошенько втрахать ее в матрас. Походу, меня босс покусал…

Когда меня покусала еще и кончающая Катя, я с трудом удержался от желания кончить в нее, пометить, присвоить окончательно. С тихим стоном кончая ей на живот, я решил, что от этого надо избавляться. Размяк, блять, привязался так быстро, к себе жить уже позвал. Это может очень плохо кончиться, я пока не готов идти на поводу у матери и клепать Вадимовичей.

И тут же передумал, стоило только еще раз взглянуть на нее. Может, привязался потому, что это мой человек? Даже человечек, можно сказать. Реально скоро буду как эти два розовосопельных долбоеба, блять, куда катится мир…

— М-м-м, прости, что я так капризничала, — застенчиво прикусив губу, девочка приподнялась и стянула футболку, вытерла живот, явно чтобы просто занять себя и не смотреть на меня, — не знаю, что на меня нашло, просто… Я вдруг испугалась, что ты уйдешь, потому что я…

— Не уйду, — застегнув штаны, я приподнял ее и усадил себе на бедра, приобнимая за талию и гладя по волосам, — уж точно не из-за твоего прошлого.

— В настоящем надо не косячить? — робко улыбнулась девочка, оглаживая мои плечи.

— Именно, — чмокнув ее в лоб, я встал с ней на руках и поставил ее на пол, — сообрази что-нибудь пожевать, а я покурю.

— Ладно, — уже смелее, спокойнее.

Надев чистую футболку, Катерина пошлепала босиком на кухню, а я вышел на балкон. На подоконнике все так же лежала начатая пачка сигарет и коробок спичек. Бросать надо, бросать, не мальчик уже, дыхалку подпортил. И да, в качалку же собирался…

Достав из кармана телефон, я написал своему приятелю, работает ли еще его зал и сколько стоит абонемент. Самый главный вопрос — для себя решил пойти или для бабы? Да не, больше для себя, давно же собирался.

Выбросив только начатую сигарету, я закрыл окно и тихо пошел на кухню. Подкрался сзади к девочке, вставшей на носочки и потянувшейся за чем-то в шкафчик, и забрался холодными руками под футболку, трогая теплый живот и смеясь от ее визгов. Если и для бабы в качалку, то для такой не очень-то и жалко.

========== Часть 6 ==========

Я проснулся от тихих стонов. Приподняв голову, кое-как разлепил один глаз и в мутном сумраке попытался разглядеть источник очень даже довольных звуков. Девочка постанывала во сне, обнимая мою руку, которую опять использовала вместо подушки. Она крепко жмурилась, кусала губы и все дергала напряженными бедрами. Ну уж, блять, при мне трахаться без меня — наглость несусветная!

Осторожно проводя ладонью по ее теплому боку, я постарался стянуть белье и не разбудить. Катерина подалась к руке с очередным мягким стоном, вцепилась мне в локоть, но, кажется, не проснулась. Мокрая вся, как же она вечно течет. Если ей снюсь не я, буду трахать, пока не забудет всех мужиков нахуй. Презиков рядом опять нет, но, что ж, это этап уже пройденный…