- Ты струсил, - просто сказал он.

- Так вот как ты это называешь, - я устало отложил записную книжку.

- Так это называют все, - пожал он плечами. - Лучше раньше, чем позже.

Я кивнул. Трудно было подобрать слова. Каким-то образом тот факт, что он старается понять, делал все еще хуже.

Грэм тяжело вздохнул.

- Ну как бы то ни было. Я уважаю то, что ты не из того сорта людей, которые готовы ехать черт знает куда только потому, что стесняются остановить поезд.

Я мысленно скривился от картинки, где я дергаю стоп-кран, а гигантские тормозящие колеса, искря и визжа, тормозят об рельсы. Потому что правда в том, что я проехал на этом поезде намного дольше, чем следовало. Грэм был человеком целеустремленным, а я не хотел стоять у него на пути.

- Как твое лицо?

- Нормально, - я осторожно потрогал скулу.

- Определенно будет фингал.

- Знаю.

Мне было плевать на глаз, я хотел, чтобы Грэм не менял тему, хотя, наверное, это была правильная идея. Нам обоим нужно было вернуться к нормальным отношениям, насколько это возможно. Вернуться на базу! Возвращаемся на базу! Я вытащил нас на эту холодную, пустынную залитую лунным светом пустошь… И здесь мы в опасности. А поэтому отступление к привычной повседневности было бы для нас, наверное, самым безопасным вариантом.

- Не хочешь приложить лед?

- Спасибо.

Он открыл дверцу холодильника, а я поднялся, закрыл блокнот и отложил его на другой конец стола, чтобы он не мозолил нам глаза. Слон в комнате. Мое сердце ныло при каждом взгляде на него. Проведя два часа за попытками отменить все, чего с таким трудом добился Грэм, я чувствовал эмоциональное онемение.

Грэм насыпал лед на чистое кухонное полотенце и подал холодный сверток мне. Я приложил его к лицу, которое запульсировало, стоило только вспомнить о синяке.

Он снова вернулся к созерцанию содержимого холодильника. Я вернулся к рассматриванию древесного узора на разделочном столе.

Возможно ли, что то, что причиняет боль сейчас, в итоге принесет исключительно добро?

Была ли это трусость? Паниковал ли я из-за пустяков? Ну, не совсем пустяков. А может, я позволил себе отвлечься и начал грузиться из-за ерунды?

Ну… И где мои мелочные заботы? Типа той, что когда мы решили пожениться, я заявил, что хочу нечто вроде религиозной службы. Не обязательно венчание в церкви, но что-то вроде того. А Грэм сказал, что не верит в Бога, но раз уж мне хочется венчаться, то он не против.

Вот так «не против». И если существует жизнь после смерти, то с кем он хочет быть на небесах, со мной или с Джейсом? Будем ли мы вместе в загробной жизни?

В смысле, я понимал всю нелепость, но именно это мучило меня, когда вечером, лежа в кровати, пытался заснуть.

- Пива? – прервал Грэм мои размышления.

- Спасибо.

Он открыл две бутылки и отдал одну мне.

- Будем здоровы.

Мы чокнулись донышками бутылок. За нас.

Он сделал глоток, бледно улыбнулся и спросил:

- Ну так что там с Нуном и Фрэнкелем?

- Отстранены.

- Летние каникулы начались раньше.

Пиво ослабило тиски, сжимающие горло, появившиеся после того, как я поведал Грэму о своих тревогах по поводу поспешной свадьбы.

- Этот бардак длится с начала экзаменов, - это тоже от меня не зависело. В тот момент, когда кулак Митча Фрэнкеля соединился с моей скулой, обе их судьбы были решены. Единственная причина, почему Фрэнкеля не обвинили в нападении и избиении – я настаивал на несчастном случае. Он пытался врезать Ричи. Так что, может, я и правда оказываю ему медвежью услугу, если он не усвоит урок и по-прежнему будет считать, что решать проблемы с помощью кулаков – это нормально.

- Что ж, расставаться тяжело, - как-то неопределенно сказал Грэм.

Мое сердце пропустило удар. Мне снова захотелось сказать: «Мы не расстаемся». Грэм отвернулся к холодильнику.

Но большого разнообразия в нем не было, потому что мы не затаривались продуктами по выходным. Нет смысла запасаться скоропортящейся едой, если не собираешься появляться дома следующие две недели. Холодный, пахнущий сельдереем воздух донесся из практически пустого холодильника.

- Выбор невелик, - проворчал Грэм.

- Я могу сходить купить что-нибудь, - предложил я. – Чего бы ты хотел?

Он закрыл дверь из нержавеющей стали.

- Я схожу, - и бросил взгляд на блокнот на дальнем краю стола. – У тебя впереди тяжелый вечер.

Чем я должен был заниматься – коротать вечер за проверкой экзаменационных работ. Ох. Если не считать того, что теперь мне ни к чему торопиться с проверкой, поскольку после случившегося, эти выходные мы не посвятим своему медовому месяцу.

Вот черт. Билеты на самолет. Огромные деньги, которые вряд ли можно вернуть.

- Индийскую еду? – спросил Грэм. – Тайскую?

- Я не голоден, - ответил я. – Так что, какую захочешь.

- Ладно. Ну тогда я скоро вернусь.

Лучше бы он ушел молча, но я все равно испытал облегчение, услышав его слова.

*

Не совершил ли я непоправимую ошибку?

Ощущение этого нарастало с каждым сделанным мной телефонным звонком.

- Просто откладываем! – настаивал я перед лицом повторяющихся соболезнований и сочувствий.

Если в итоге мы собирались пройти через это, что почему именно в выходные? Если мы достигли точки понимания, что хотим посвятить себя друг другу, почему не сделали этого?

Никто не хотел показаться невежливым и поэтому не спрашивали напрямую, но я начал задавать эти вопросы себе.

Грэм вернулся с пиццей и пивом. Мы немного поговорили за ужином. Словно незнакомцы на первом свидании. А потом он снова ушел в свой кабинет. А у меня закончилось терпение и, отложив записную книжку, я взялся за проверку экзаменационных листов.

В любом случае, я уже отменил церковь, торт, цветы, фотографа и поставщика еды. Это были самые крупные траты.

Теперь уже поздно что-либо менять.

Но на душе легче не стало. Я чувствовал себя больным.

У меня не было чувства, что я сделал нечто смелое. Нет. Было ощущение, что я поступил подло. Как будто у меня сдали нервы. Струсил. Подвел Грэма. И подвел себя.

Но если меня одолевали сомнения, правильно ли было бы это делать? Разве я поступил неправильно?

Или я перепутал предсвадебный мандраж с подлинными сомнениями?

Я не знал. И если раньше я волновался и боялся, то сейчас меня больше беспокоило и страшило время, когда придется укладываться в кровать.

В одиночестве.

Грэм еще работал в кабинете, когда я улегся в постель. И таращился на звезды сквозь прозрачную крышу, минуты утекали, пока я прислушивался к звукам из холла.

Я пролежал в кровати около двух часов, когда Грэм открыл дверь кабинета и прошел по коридору, выключая светильники. Он прошелся по спальне, помылся в прилегающей ванной и наконец-то лег в постель.

Я потянулся поцеловать его.

- Ты проснулся, - сказал он.

А что он думал? Что я буду мирно обниматься с подушкой после всего, что произошло сегодня вечером?

- Да, - сказал я. Наши губы соприкоснулись, мятно-свежие и вежливые.

- Спокойной ночи, Уайетт, - сказал Грэм, падая на простыни.

Мое сердце упало вместе с ним.

- Спокойной ночи.

Мы лежали неподвижно и молча. Сквозь прозрачный потолок я видел мерцающие вдалеке звезды, вечные и равнодушные.

Как нам выбраться? Я задумался. Мы должны выбраться. Наверное, мне стоит сказать это вслух. Что я и сделал:

- Что насчет нашего медо… поездки?

Молчание.

- Может, нам надо поехать? Это лучше, чем билеты просто пропадут. Представим, что это отпуск?

- Может быть, - наконец отозвался Грэм. – Если ты этого хочешь, - и снова умолк. А потом сказал: - Я не знаю.

У меня в животе как будто поселился калейдоскоп из бабочек. И все они начали трепетать.

- Хорошо. Если ты так считаешь…

- Не вижу, чему тут радоваться, - тихо сказал Грэм.