Путь из города сквозь пески оказался нелёгким, но это было лишь начало большого путешествия. И Попрыгунье до чёртиков надоела бесконечная пустыня. Она решила пока что отложить завтрак и не разводить нового огня. Разметав остывшее кострище, она собрала нехитрый скарб и захромала дальше; по мере того, как Попрыгунья просыпалась, аккомпанемент из крепких слов усиливался, голос становился более звучным, а язык всё более выразительным. Боль в ноге иногда попадала в унисон.
***
…Не будем беспокоить нашу героиню оставшиеся четыре часа пути до начала степной полосы; приняв во внимание, что ей всё-таки нужно позавтракать – уступим ещё час на трапезу с привалом.
А пока что опишем внешность госпожи Попрыгуньи. Доселе мы обходили стороной этот, несомненно, важный для повествования аспект. Спешим исправиться.
Девушка обладала невысоким ростом и в силу своей миниатюрности могла сойти за подростка (что вносило известную изюминку, учитывая опостылевшую ей сферу занятости); волосы её, в зависимости от освещения, принимали то неброский сероватый оттенок, то растекались по плечам млечными волнами. Кожа была бледной и тонкой, местами стыдливо обнажавшей столь уязвимые вереницы сосудов. В общем, типаж девушки был вполне распространённым среди жителей приболотной полосы. И тем диковинней он представлялся в Граде Союзных Прегрешений (хоть и многому ему удалось стать свидетелем).
Взгляд Попрыгуньи так и не утратил до конца какого-то детского удивления, оно лишь стало реже проступать сквозь выразительные светло-серые с зелёным отливом глаза. Обычно девушка смотрела сосредоточенно и прямо, иногда одаряя собеседника стальным блеском очей. И невозможно было с точностью определить – угроза это или озорство. Но что было очевидным – это то, что обладательница этих необычных глаз носила в себе затаённую боль и обиду на весь белый свет.
Хрупкая внешность (и внешняя хрупкость) не должна ввести нашего читателя в заблуждение: Попрыгунья обладала недюжинной силой воли и бойцовским характером. Усомнившиеся в этом не раз получали бешеный отпор от, казалось бы, той, кто не может дать сдачи. Завсегдатаи «Пышечек» одобрительно прозвали девушку «норовистой кобылкой», и, сказать по правде, ей это льстило.
Как бы то ни было, с прежней своей работой она решила окончательно завязать. Чем заняться в дальнейшем Попрыгунья пока не решила. Сперва нужно обстоятельно побеседовать (и не только; рукоприкладство не возбраняется, а лишь приветствуется) с одним типом.
***
– Даа, вертеть их на самых колючих кактусах, я сделала это! – воскликнула путница, тяжело опершись на межевой столб и шумно отдуваясь. Она не считала часы с момента своего пробуждения; казалось, что произошло это несколько веков назад, да и не с ней вовсе.
Нога распухла и остро пульсировала, напоминая потревоженный улей на защите своих рубежей. Попрыгунья не отважилась сделать привал на завтрак, опасаясь, что не сможет заставить себя подняться и продолжить путь. Что ж, весьма резонно. Теперь, когда земля под ногами не торопилась расползтись в стороны, можно устроить небольшую передышку.
Девушка с наслаждением вытряхнула песок из левого сапога сопроводив процесс перчёной тирадой. Другой сапог она решила не снимать, прикинув, чего будет стоит нацепить его обратно. Придётся потерпеть. По её прикидкам водоёмы могут начать попадаться уже скоро. Даже если таковых в ближайшее время не обнаружится, вскорости на её пути должна встретиться какая-никакая таверна. Это будет даже лучше.
Попрыгунья за это время успела соскучиться по человеческому обществу, поэтому перспектива очутиться в шумном и людном заведении её нисколько не пугала. К тому же, ей не терпелось пропустить парочку кружек хмельной бражки. Решено.
Беглянка огляделась по сторонам и увидела тёмное пятно которое могло оказаться (при ближайшем рассмотрении) зданием, приблизительно в получасе ходьбы в юго-восточном направлении. Ну, несколько дальше, если не идти, а хромать, как в случае с Попрыгуньей.
Натянув левый сапог и засунув в рот кусок вяленой говядины (позавтракать она так и не успела), девушка поплелась в сторону предполагаемой таверны. Чем бы это пятно в итоге не оказалось, от курса путница не отклонялась. Значит и раздумывать тут было нечего.
***
Тем временем, в получасе ходьбы от межевого столба, у которого переводила дух Попрыгунья, в сонное и полупустое пространство таверны вносила разнообразие весьма оживлённая беседа двух закадычных приятелей. Забегая немного вперёд, поясним: один из них нашему достопочтенному читателю уже знаком. Ш-ш-ш, давайте всё же послушаем о чём речь.
– Говорю тебе, Мамзбэст, прибереги своё красноречие для кого-нибудь другого. Ты же знаешь меня с тех пор как мы с тобой пешком под стол ходили. Ну, когда, скажи мне, когда я во всеуслышание заявлял, что питаю симпатию к среднему обывателю? М? А если этот средний обыватель отличается от меня содержимым портков? Ну, то есть, я хочу сказать, что я скорее поддержу тех, кому сложнее скрещивать ноги. При всём прочем… Да погоди, дай договорить. Опять же, при всех прочих равных, закрыв глаза на внешние отличия… Внутри мы все равны! Да, друг мой, кровь в наших жилах течёт одинакового цвета. Но! Это не значит, что я готов расписаться в приязни к собратьям по оттопыренному гульфику. Да стой ты, пропасть, я же не закончил!.. – своеобразная проповедь ненадолго прервалась гулким бульканьем спиртного, устремившегося вниз по глотке, а затем шумной отрыжкой – так вот, мой дорогой Мамзбэст, ты мой добрый друг и я тебя люблю. И я готов закрыть глаза на твоё обидное замечание насчёт моего ремесла. Знаешь ли ты, старый пройдоха, скольких людей я сделал счастливыми? Ну, не совсем я, но без моего участия ничего бы не было… Так вот, несмотря на твои обидные слова, я не отступлюсь от своего призвания! И буду нести радость людям до тех пор, пока смогу передвигать ноги!
– Аминь, брат, давай же выпьем за это! – отвечал не менее пьяный голос, обладатель которого предпочитал не прерывать пламенную речь своего товарища. Господин Мамзбэст, в свободное от благочинной работы младшим настоятелем (и старшим чтецом) в небольшом монастыре время, охотно отмалчивался (и отмачивал натруженную глотку), целиком и истово посвятив себя водопаду сивушной благодати.
– Я рад, что ты наконец услышал меня, святой отец! Твоё здоровье! – воодушевлённый возглас исторгся наружу вместе с раскатом разорвавшейся бомбы, начинённой продуктом перебродивших дрожжей – я не лучший оратор по эту сторону пустыни, но, будь я проклят, я лучший в своём деле от джунглей Ригэди-Рагиди до самых Мёрзлых Гор! И сейчас в моей повозке, что стоит на заднем дворе сего славного заведения, сидят четверо отменных шлёндр, готовых в одночасье осчастливить половину доброго Града Плоти! Не будь я Раст Коряжник, мастер-шлюховод! А это я и есть, уж будьте покойны!
Мамзбэст утёрся от брызг и осоловело внимал словам разошедшегося не на шутку собутыльника. Заветная фраза вырвалась на свободу и это означало, что дальнейшая беседа не имела особого смысла. Оставалось кивать, хлебать, глотать и повторять сию нехитрую гимнастику до потери пульса. В случае чего хозяин заведения распорядится отволочь бесчувственное тело настоятеля в свободный номер. К слову, в кровати тот особо не нуждался – сказывалась закалка аскезой в юношеском служении и колоссальный опыт умерщвления плоти (и разума) при помощи возлияний в возрастах последующих.
Завтра у него был выходной. Мамзбэст любил выходные.
***
Да, то пятно оказалось таверной, как и предполагала Попрыгунья. Но с выпивкой, похоже, придётся повременить… Девушка стояла в оцепенении, не в силах поварить своим глазам.
У соседней хозяйственной постройки, несомненно, относящейся к постоялому двору с гордым названием «Кров Пропесоченных Бродяг», стояла до боли знакомая клетка на колёсах. Вернее, в данный момент она была без колёс, так как её хозяин (наверняка находившийся поблизости) намеревался сменить их на импровизированные лыжи, уместные для передвижения по пустыне. Лошади на оставшейся части пути до Града Союзных Прегрешений (Попрыгунья готова была биться об заклад, что именно туда он и направлялся) были не нужны: аккумулирующие солнечную энергию пластины в виде крыльев уже развернулись над крышей повозки. Дело оставалось за полозьями.
