В восьмидесятых годах того же века возникла так называемая «австрийская школа» политэкономии, которая разработала теорию предельной полезности благ. Экономисты этого направления рассматривали общество как совокупность хозяйствующих субъектов, связанных рыночными отношениями, и из взаимоотношений этих субъектов и оценки ими полезности товаров выводили стоимость этих товаров. Начало этой школы положили работы К. Менгера, Ф. Визера и Э. Бём-Баверка.

Эти экономисты рассматривали взаимоотношения так называемых «рыночных пар» продавец-покупатель. По их теории, обмен на рынке проходит беспрепятственно пока оценка полезности товара со стороны продавца ниже, чем оценка покупателя. Это обстоятельство способствует вовлечению в обмен всё новых и новых продавцов с более высокой оценкой полезности товара и покупателей с более низкой оценкой. Процесс обмена продолжается до тех пор, пока не встречаются так называемая «предельная пара», чьи субъективные оценки полезности, выраженные в деньгах, совпадают. Субъективная оценка полезности товара этой последней пары продавец-покупатель и есть та предельная полезность, которая определяет рыночную цену товара. Это цена равновесия, определяющая в дальнейшем течение всех сделок на рынке.

Используя субъективно-психологическую теорию стоимости, австрийская школа выдвинула собственную теорию процента и прибыли. Источник процента усматривается в разнице, возникающей между более высокой оценкой потребительских благ как блага настоящего и менее высокой оценкой средств производства как благ будущего («благ отдаленного порядка»). Труд рассматривается как благо будущего и поэтому в каждый данный момент он должен оплачиваться ниже стоимости его продукта.

Таким образом, предельной полезностью определяется стоимость благ, которая зависит от соотношения запаса этого блага и потребности в нем. Вместе с ростом запаса при данной потребности снижается предельная полезность и, следовательно, стоимость блага, а при уменьшении запаса они возрастают. Из субъективной ценности (предельной полезности) австрийская школа выводила «объективную меновую ценность», а из неё – рыночную цену.

Этот скачок от субъективных оценок к реальной цене наиболее уязвимое место этой теории из-за неизмеримости субъективных ощущений и их несопоставимости с объективными стоимостными и денежными величинами. Оценки полезности носят конкретно-исторический характер и зависят от сложившейся в тот или иной период структуры цен. Возникает порочный круг, когда цены товаров зависят от оценки их полезности, а оценка полезности во многом зависит от их цены. Эта теория оставляет открытым вопрос – обусловленность субъективных оценок и их различий платежеспособностью покупателей и издержками производства продавцов, то есть объективными условиями товарного производства, в котором цена определяется не субъективными оценками, а стоимостью товаров, то есть вложенным в них трудом. Теория может иллюстрировать индивидуальные мотивы поведения отдельных агентов рынка, но не причины, вызывающие эти мотивы.

Модернизацией старой теории факторов производства явилась теория предельной производительности. Полная разработка её положений связана с именем Дж. Б. Кларка. Как и в теории факторов производства, в теории предельной производительности выдвигается положение, что стоимость продукции создается тремя основными производственными факторами – трудом, капиталом и землей. Каждый из них участвует в процессе производства, и потому все они в равной мере являются производительными, каждый из них в одинаковой мере создает стоимость. Участие любого фактора в создании стоимости продукции определяется его предельной производительностью, то есть величиной создаваемого им предельного продукта.

Эти понятия: предельная полезность, предельная норма замещения, предельная производительность, предельная эффективность капитала и другие широко используются в современных теориях спроса, фирмы, цены, рыночного равновесия. Искусственность и противоречивость этих концепций стоимости не означает, что данные исследования лишены практической ценности. Но в свое время большую практическую ценность имела, к примеру, геоцентрическая система мира Птолемея, особенно для мореплавателей, которые определяли по ней свои географические координаты. Но если эта система позволяла мореплавателем приводить корабли в нужные им гавани, то космические полеты при ее использовании были бы уже невозможны. Так и в политической экономии абстрактные схемы, игнорирующие основу классической политэкономии – трудовую теорию стоимости Адама Смита, ведут к искаженному пониманию реальности.

Маркс с полным основанием называл такие концепции стоимости вульгаризацией политэкономии. О том же в 1888 году в одном из своих частных писем писал Фридрих Энгельс: «Самой модной теорией считается здесь в настоящее время теория Стэнли Джевонса, согласно которой стоимость определяется полезностью, то есть меновая стоимость = потребительной стоимости, а, с другой стороны, пределом предложения (то есть издержками производства), что есть просто запутанный и окольный способ сказать, что стоимость определяется спросом и предложением. Вульгарная политическая экономия везде и всюду!» (Там же, т. 37, с. 7).

Существовала только одна возможность опровергнуть теорию прибавочной стоимости как основы учения Маркса: нужно было правильно указать на источник прибыли на капитал. В этом случае задача создания системы на основе общественной собственности решалась бы другими путями и история XX столетия была бы другой. Это ясно свидетельствует, какую огромную роль играет в жизни людей теория и какое большое значение имеют ведущиеся в этой сфере битвы.

Теперь, когда мы разобрались с теорией прибавочной стоимости, нам остается выяснить, как Маркс представлял себе общество будущего, какой он видел альтернативу существовавшему в его время порядку.

Идея коммунизма возникла очень давно, еще в античную эпоху, в греко-римском мире. Она появилась в качестве реакции на тяжелое положение, в котором находились тогда низы. В условиях рабовладельческого строя людей превратили в вещь, которую можно было купить и продать. Почти такая же глубокая пропасть пролегала между верхами и низами в средние века. Крестьяне были закрепощены и были обязаны феодалу барщиной или оброком, а в целом народ был задавлен тяжелыми налогами. Не удивительно, что среди угнетаемых людей рождалась мечта о справедливом обществе, где сильный не будет попирать слабого, где будут царить всеобщее равенство и счастье. Отсюда появление многочисленных коммунистических систем, изобретавшихся разными авторами.

Как правило, образцом им служили два источника – или монастырь, где жили братья-монахи, или первобытный строй с его первобытным равенством. Тот коммунизм, образцом которому служил монастырь, часто называют «казарменным коммунизмом», поскольку для него характерна мельчайшая регламентация всех сторон жизни человека: одинаковая одежда, одинаковая пища, совместные трапезы и совместное проживание. Маркс считал представителями этого направления Платона, Томаса Мора, Кампанеллу, Морелли, Мабли, Бабефа и ряд других авторов. При этом он отмечал, что подобной жизни не пожелал бы ни себе, ни остальному человечеству. Опутанные со всех сторон строгими правилами, лишенные собственной воли, такие люди лишались возможности какого-либо творчества. Подобные системы могли обеспечить только равную бедность, тогда как Маркс провозгласил своим идеалом «жизнь свободную и обильную». Он называл своими предшественниками Анри Сен-Симона, Роберта Оуэна и Шарля Фурье.

Последнему принадлежит идея превратить работу в своего рода развлечение путем чередования различных видов труда. Фурье полагал, что так будет возможно устранить монотонность в работе, которая неизбежно возникает в условиях разделения труда, когда человек специализируется по какой-либо одной специальности. Идеалом Фурье служила первобытная община, где люди были заняты разного рода деятельностью и поэтому развивались разносторонне. Но стремление Фурье превратить труд в приятное времяпрепровождение привело его к отрицанию фабричной системы, всей машинной промышленности, поскольку он не надеялся в ней достичь своей цели. Логика его была простая: разве найдется человек, который мог бы соблазниться шумом машин на ткацкой фабрике или газами литейной? Другое дело выращивание персиков и груш. Отсюда, опираясь на свой «закон естественного притяжения к труду», Фурье фактически отказался от индустриального производства и положил в основу своей системы сельское хозяйство. «Социетарный порядок, – писал он, – усматривает в промышленных производствах только дополнение к земледелию, средство отвлекать от затишья страстей, какое разродилось бы во время долгого зимнего безделья и проливных дождей» (Ш. Фурье. Избр. соч., М., 1954. Т. 3, с. 307).