Говорят, что бывают не самые лучшие дни, а бывают и того хуже — хмурые, тягучие будто деготь и такого же поганого цвета. Дни, когда ничего не хочется, хоть из кожи вон лезь, но что-то все равно должно произойти. А самое гадское – ты знаешь, что все это неизбежно, но продолжаешь сидеть за кружкой дрянного пива в убогом кабаке, разглядывая желтоватые глаза безысходности, смотрящие на тебя с мутной поверхности выпивки.

Казалось бы – выход есть всегда. Ничего не мешает взять, расплатиться с сердобольным хозяином кабака и просто уйти, раствориться в темноте ночных улочек, а потом покинуть город и, возможно, страну.

А почему бы и нет? Мир велик и один человек, при должном умении, вполне способен раствориться в его многообразии и пестрых красках, пропав без следа.

Вот только тяжело начать новую жизнь, когда ты просто притягиваешь неприятности и настолько упрям, что не только не пытаешься их избежать, но и смело шагаешь навстречу, будто королевский гвардеец, чеканя шаг под торжественный барабанный бой. И смешно до слез, и грустно до них же одновременно.

Криво усмехнувшись своим мыслям, человек за одиноким столиком в самом темном углу кабацкого зала, сжал в кулаке деревянную кружку. Сделав солидный глоток, он почти беззвучно опустил ее на треснувшую столешницу. Вытерев обрамленные короткой светлой щетиной губы тыльной стороной грубой ладони, молодой мужчина печально вздохнул.

Он понимал, что может просто уйти и все. Но продолжал упрямо сидеть на месте, уже зная, что вскоре должно произойти – с минуты на минуту явится недавний наниматель и не один, а с парой-тройкой крепких ребят и ему будет очень интересно, отчего работа не сделана. Наверняка заказчик будет брызгать слюной и требовать ответа, а потом, когда ему надоест, он сделает знак своим громилам, и те бездумно ринутся в бой. Такое уже бывало.

Еще один глоток, и наполовину опустевшая кружка вновь уткнулась донышком в шершавую поверхность стола. Вкус у местного пива был отвратительным – без приятной горчинки и насыщенности, лишенный ароматного запаха хмеля и ласкающего глаз золотистого оттенка. Ни дать не взять моча тупой ослицы, еще и разбавленная водой из ближайшей лужи, в которую до этого щедро выплеснули пару ведер помоев.

Довольный столь живописным сравнением, мужчина быстро допил кислый напиток и прислонился спиной к стене, начав разглядывать низко нависающий над ним потолок. Он чем-то напоминал бродяге собственную жизнь — темную, неровную и тягостную. Она медленно сползала все ниже и давила на него всей своей неизмеримой тяжестью, стремясь либо вжать в грязь, либо раздавить.

В свои тридцать с небольшим лет он не добился ровным счетом ничего, зато, как любил себе напоминать, сделал это сам. Единственные теплые воспоминания терялись где-то в далеком детстве. Но сколь яркими они были, столь же скоротечными и оказались.

Когда ему едва исполнилось восемь лет — мать умерла, отца же не стало двумя годами раньше. Родитель, а иначе этого мужчину и назвать было нельзя, бесславно окончил свою жизнь в кабацкой драке, получив острым краем бутылки прямо в горло. Возможно, его непутевому отпрыску предстоял такой же конец.

“Бесславный и бессмысленный”

Усмехнувшись подобной иронии, мужчина жестом привлек внимание некрасивой подавальщицы и, спустя всего несколько мгновений, перед ним уже стояла новая порция дешевой выпивки — всего того, что требовалось ему в данный момент. Кажется, это была уже пятая порция… Или седьмая?

Пригубив пенный напиток, по вкусу показавшийся ему еще гаже предыдущего, мужчина прикрыл светло-голубые глаза. Он вспомнил, как в сиротском доме, куда угодил после смерти родителей, вместе с друзьями-сорванцами они как-то умыкнули из таверны целый бочонок пива и упились им до колик в животе, мучительного головокружения и фееричной, непрекращающейся рвоты. Тогда нашедшая их воспитательница едва не лишилась чувств от столь неординарного зрелища, а потом, быстро придя в себя, всыпала баловникам по первое число.

Вот только это не отбило у сорванцов тогда еще толком не состоявшейся любви к выпивке и опасным аферам. Одна из таких вот афер и кончилась прескверно – дельце стоило одному из трех друзей-сирот жизни, а двум другим – мнимой свободы.

Когда их поймали с поличным за воровством у тех, у кого воровать не следовало вовсе, Грима застрелили сразу же, а вот Конраду и самому Фэлриду удалось сбежать, причем гораздо дальше, чем им хотелось бы.

В тот злополучный день сама судьба вывела спасающихся от погони юнцов на вербовщика королевской армии, куда они оба и записались. Причем записались добровольно, за весьма скромную плату — сопровождавшие вербовщика солдаты не позволили местному авторитету отрубить головы тех, кто пытался его обокрасть.

Шестнадцать лет – вполне подходящий для военной службы возраст. Именно в шестнадцать лет и началась взрослая жизнь Фэлрида ван Лэйтена и Конрада Фалго, правда вот у последнего она вообще закончилась спустя два года — служба на флоте не сахар, особенно, когда пушечное ядро врезается в палубу прямо под твоими ногами. Искалеченный Конрад умер на руках друга, до боли сжимая его ладонь и силясь что-то сказать. Вот только слов было не разобрать — с губ бедняги срывался лишь булькающий хрип и кровавая пена.

Фэлрид до сих пор помнил как тот, с кем вместе он вырос, смотрел ему в глаза угасающим с каждым мгновением взглядом. Поганое воспоминание, хуже не придумаешь, но от него никуда не деться. Пока жива память, жив и Конрад, а ведь он, бедолага, не был нужен никому, кроме своего единственного друга. Теперь же от него не осталось ничего – завывающий морской ветер давно разметал прах погибшего моряка, которого сожгли вместе с двумя десятками таких же солдат, каким был он сам.

Пожелав другу светлой памяти и царствия небесного, где бы оно ни находилось, Рид качнул пивной кружкой в сторону потолка, за которым скрывалось небо, и выпил до дна. Не успел он поставить кружку на стол, как подавальщица, призывно виляя бедрами, принесла ему следующую. Одарив мужчину томным взглядом, она удалилась прочь, а Рид даже не посмотрел в ее сторону.

Он сам отслужил на флоте, как и полагалось, почти десять лет, но так и не закончил службу, дезертировав за месяц до ее завершения. Дочка капитана одного из фортов оказалась слишком соблазнительной для молодого и красивого лейтенанта, который и так был падок на миловидные мордашки, а тут еще и не видел их очень долго. И сама прелестница была не против компании Фэлрида, а вот о ее папаше такого сказать не получалось. Он был слишком вспыльчивым и скорым на расправу. Тогда, выбирая между самоволкой и смертью, так как третьего было не дано, Фэлрид выбрал первое.

Чертовка жизнь безжалостно швыряла его то в лед, то в пламя, но никак не могла сломить, лишь закаляя и превращая его дух в несгибаемую сталь. Столь же холодную и столь же бесчувственную.

Фэлрид уже не помнил, когда последний раз задумывался о том, что с ним будет дальше. Казалось, только вчера он был командиром квартердека и возглавлял абордажную команду фрегата "Разящий", олицетворяя собой доблесть и отвагу. Бездомный мальчишка, получивший шанс стать кем-то, старался изо всех сил, только для того, чтобы потерять друзей и едва не захлебнуться в пролитой им крови.

Но, как бы то ни было, ему светила весьма успешная военная карьера. Если бы не любовь к выпивке, приключениям и женщинам, помноженная на невообразимое невезение, он сейчас мог бы стать капитаном, а не сидеть в жалкой забегаловке, за кружкой отвратной выпивки, наедине со своими ошибками и ожиданием неизбежного.

Кривая ухмылка, которую Фэлрид себе в очередной раз позволил, выглядела пугающе, учитывая его длинный шрам от левого края рта почти до виска – подарка, которым его наградил один ловкий рубака, как раз перед тем, как сам лишился головы. Еще один шрам с другой стороны лица -- очередной подарок из прошлого – рассекал бровь Фэлрида, опускаясь неровной полосой со лба. Когда он получил его – бывший моряк не помнил, точно так же, как не помнил о многих отметинах, оставленных на его теле стальными клыками войны, что трепала его подобно бешеным псам.