— Тихо-тихо, я здесь, все хорошо.

Двадцать Четвертый снова застонал, но уже тише. Джеку было жарко, но освобождаться он не посмел, так и лежал, пытаясь хотя бы задремать. Двадцать Четвертый постепенно стонать перестал, затих, слегка расслабился. Джек приказал себе расслабиться. Тепло — это хорошо, пусть даже утром они проснутся все в поту. Зато согретые и здоровые.

Как именно удалось заснуть, Джек толком и не понял, просто в какой-то момент он закрыл глаза, а в себя пришел уже от того, что в комнате стало светло. А еще от того, что его поцеловали, в щеку, правда.

— Это что за нежности с утра пораньше? — проворчал Джек.

— Спасибо, Солнышко, что ночью так славно согревал.

— Я же Солнышко, — огрызнулся Джек.

Потом его еще и обняли, после чего последовало еще несколько поцелуев, быстрых и торопливых, в обе щеки.

— Ты такой с утра… Похож на сердитого кота, которому хочется валяться, а его гонят мышей ловить.

— А ты с утра похож на надоедливую лабораторную мышь.

— А я и есть лабораторная мышь. Хотя, учитывая габариты, я лабораторный бобер.

Джек все-таки открыл глаза, тут же об этом пожалев, Двадцать Четвертый сидел на краю койки, смотрел на него как голодный пес на кость, только что не облизывался.

И тут Джек сообразил, в каком виде он перед ним лежит: без одеяла, раскинувшись на спине. И с утренним стояком.

— Смотрю, у кого-то организм вовсю адаптируется, — Двадцать Четвертый руку держал на бедре Джека, в опасной близости от того, что приподнимало ткань трусов, натягивая.

— Руки убрал, пока я тебе их не оторвал, — рыкнул Джек.

— Что, даже платы не попросишь? За то, что ночью меня спас.

— Ты меня тоже спас, вообще-то.

— Значит, поцелуй заслужил?

Джек с досадой застонал.

— Да что тебе от меня вообще надо, а? Я не гей.

— Я тоже. Я пансексуал. Не ограничиваю себя ни в чем, знаешь ли. При моей работе глупо упускать шанс провести время в приятной компании, основываясь на предрассудках.

— Так от меня-то тебе что надо?

Двадцать Четвертый всерьез задумался над этим вопросом, руку, правда, так и не убрал. Джек терпеливо ждал ответа, мечтая, чтобы сосед уже куда-нибудь свалил, хоть на кухню, хоть в обморок.

— Тебя, — наконец, ответил тот.

— В каком это смысле? — оторопел Джек.

— В прямом. Тебя всего, целиком. Можешь называть это как-нибудь романтично вроде любви с первого взгляда.

— А что это на самом деле?

Двадцать Четвертый пожал плечами.

— Удар молнии, скажем так. Никогда раньше так ни к кому не влекло.

— И ты уверен, что это не из-за Программы?

— Не знаю. Знаю, что до приезда сюда я такого не испытывал.

Джек нащупал одеяло, дернул его на себя, спихнув руку Двадцать Четвертого. Это просто обычное влечение, наверное, гормоны сбоят, вот и кидается этот придурок на всех, кто оказывается в зоне досягаемости.

— Ладно, не мешаю, — покладисто сказал тот, поднимаясь.

Из комнаты он тоже ушел, что позволило Джеку без проблем избавиться от возникшего неудобства. Чертова Программа, от которой у всех едет крыша. Не хватало еще поссориться с этим озабоченным кретином всего лишь из-за того, что на того лекарства как-то странно действуют.

Вернулся Двадцать Четвертый с тарелкой печенья, поставил ее на стол. Джек бросил взгляд на коммуникатор. Тот сообщал, что через пять минут начинается завтрак.

— Там узнаем, все ли пережили ночь, — бодро сказал Джек.

— Ага.

На него Двадцать Четвертый не смотрел, что внушало некоторую неловкость, которая злила. Как будто бы это Джек виноват в том, что у Двадцать Четвертого член и язык на привязи не держатся.

— Надо после завтрака Пятнашку навестить, — попытался он завязать разговор еще раз.

— Навестишь, если надо.

Джек неловко постоял на пороге, но так и не придумал, что еще можно сказать, вышел, направляясь в столовую.

— Все нормально? — поинтересовалась Пятая, пристраиваясь рядом с ним в коридоре. — Выглядишь каким-то подавленным.

— Все нормально, ночь была тяжелой, утро ничуть не легче. Как твоя соседка?

— Вернули под утро, пока что отсыпается. О, смотри, Сорок Третья скачет бодрой козой, аж светится.

— Хоть кто-то все легко переносит.

— Ага.

В столовой Джек взял мясо, на рыбу смотреть сил не было совершенно, сразу вспоминалась Семьдесят Вторая, которая так ловко ее разделывала. Еда как-то странно загорчила от этого воспоминания. Джек отодвинул тарелку и стал смотреть в потолок, пытаясь загнать обратно слезы. Бассейн с цветными шариками, батут, рыба здесь отличная. А потом деревянный ящик, могильные черви и заплаканная семья. И пара строчек в чьем-то медицинском отчете.

— Ты в порядке. Солнышко?

— Да. Кажется, да. Не могу перестать думать о Семьдесят Второй. О том, как и почему она умерла.

— Наверняка быстро, — уверенно сказал Двадцать Четвертый.

Джек вспомнил собственные мучения.

— Просто думай о том, что у нее отказало сердце до того, как ввели лекарство. Она даже ничего не успела понять.

— Тебе-то откуда знать?

Двадцать Четвертый потрепал его по волосам.

— Немного самообмана не повредит, Солнышко. В любом случае, твоя подружка сейчас наверняка уже на небе плавает счастливой тучкой, а вот мы тут на грешной земле и мучаемся. И то, что ты не ешь и моришь себя голодом, никак не поможет ни тебе, ни ей, ни кому-то из всех присутствующих здесь.

Джек решил, что стоит прислушаться к голосу разума, вернулся к еде.

— Удивительно, что армия не вышибла из тебя способность так сострадать всем вокруг.

— Она ее и привила.

— Тебе стоило родиться на сотню лет пораньше, был бы хиппи, любил всех вокруг, ходил босиком и нюхал цветочки. И дарил любовь и позитив окружающим.

Джек усмехнулся, представив себя в наряде тех лет.

— Но ты родился здесь, во второй половине двадцать первого века. Так что ешь, а потом мы идем плавать.

— Опять в расписание посмотрел?

— Ну хоть кто-то из нас должен это делать.

Столы почему-то были заняты все. Джек мысленно пересчитал их, сглотнул. Восемь столов из десяти. Они просто убрали лишние.

— Поел?

— Вроде как да. Идем в бассейн?

— Сперва в комнату все-таки.

В комнате Двадцать Четвертый сразу же его обнял. Джек сперва замер, потом все-таки дал волю слезам.

— Наглотался воды в столовой, вот и выходит, — Двадцать Четвертый гладил его по спине.

Джек всхлипывал, давясь слезами. Было страшно, грустно, — все разом. Да и сам Двадцать Четвертый как-то слишком неровно дышал. Джек принялся и его гладить по спине.

— Все нормально, Солнышко, — срывающимся голосом пробормотал Двадцать Четвертый. — Это все химия, которой нас напичкали.

— Ага. Как же это все глупо — стоим посреди комнаты и рыдаем друг в друга.

— По-моему, это не глупо, а весьма романтично.

— Ты опять за свое? — слабо возмутился Джек.

Но возмущался он не особенно убедительно, что Двадцать Четвертый понял, приподнял его за подбородок и все-таки поцеловал. Джек застыл, потом высвободился из объятий, размахнулся и впечатал кулак в нос соседу.

— Недотрога! — прогнусавил тот, зажимая нос ладонью.

На пол падали красные капли.

— Сам все замоешь, — прошипел Джек, хватая из шкафа плавки.

Кипел он так, что был бы не удивлен, если бы бассейн вокруг него испарился.

Хотя перед бассейном стоило заглянуть в медблок, узнать, как там Пятнашка. Вряд ли его выведут за сутки из комы, но все-таки, а вдруг? Да и в коме ли он вообще или просто на каких-то своих процедурах?

— Номер семьдесят шесть, — медсестра кивнула, узнав в лицо. — Пятнадцатый номер про вас спрашивал.

— Он в норме?

— Завтра переведем в комнату, пока что лежит под присмотром врачей.

— А я могу его навестить?

К отказу Джек был готов, потому немало удивился, когда медсестра поднялась.

— Следуйте за мной.

Пятнадцатый валялся в палате, укрытый одеялом до подбородка. В саму палату Джека никто не впустил, медсестра велела стоять у стекла, зашла в палату и что-то сказала пациенту. Пятнадцатый повернул голову в сторону стекла и расплылся в улыбке. Джек приложил к стеклу растопыренную ладонь.