Облегчение.
Такую стремительную волну облегчения. У меня даже вырвался коротенький лающий смешок. И потом я произнес, обращаясь к пустой комнате: «Ну, конечно».
Мне бы знать, что это был просто сон.
Моя мама, я имею в виду, неожиданно умирает, и мне приходится бросать всю свою жизнь, которую я с таким трудом выстроил, возвращаться в Канзас и заботиться о Бене? Мне следовало бы понять это уже тогда. Мне незачем было, подняв взгляд, видеть башню горящей, чтобы понять – это всего лишь сон.
Теперь все обретает смысл.
Кроме того, это не походило на сон. Очень часто сны только потом осознаются снами. После того, как уже проснешься.
Завибрировал мобильный. Я все еще держал его в правой руке. Звонок вывел меня из забытья. Я ответил.
Это была Керри.
– О боже мой. Ты там. Ты отвечаешь. Больше никто не отвечает. Подожди. Ты где? Ты на работе?
– Нет, я дома.
– Включи телевизор. Ой, нет. Подожди. Тебе же из окна видно.
Но было поздно. Я был уже на полпути к телевизору. Так что протянул руку и включил его.
И, пока шел, пока передвигал ногами, я понял. Очнулся. Я просто понял.
– Мне Джефф звонил, – сообщила она, – и мы поговорили с минуту, но потом он отключился.
Я пытался слушать одновременно и Керри, и телевизор.
– Самолет? – произнес я, лишь смутно сознавая, что отвечаю телевизору, а не Керри.
– Я пыталась перезвонить, – говорила она, – но все линии заняты. Я обзвонила всех по рабочим номерам, но дозвониться не смогла. И потом я вспомнила: Джеффу можно звонить по мобильному. Только было ничего не понятно, Рассел, – она принялась плакать, но продолжала говорить. – Он сказал только, что жарко. И что он меня любит. И это все, что он сказал. И тогда я тебе позвонила. Потому что знаю номер твоего мобильника. Тебе видно, что происходит?
– Подожди, – попросил я. Ни при каких обстоятельствах мне было не угнаться за всем этим. – Как у тебя могло хватить времени обзвонить всех за… типа… минуту?
Краткое молчание.
– Это была вовсе не минута, Рассел.
Я глянул на часы. 9:03 утра. Почему-то, невероятно. 9:03 утра.
– Рассел, возьми свой телескоп. Рассказывай мне, что видишь. – Но я стоял столбом. Целую секунду просто стоял. Я не хотел подходить к телескопу. Если подойти, то все увижу. – Ой, боже мой, – взвизгнула Керри. – Ты видишь это?
Подняв взгляд, я увидел, как второй самолет метил в Южную башню.
– А ты это видишь?
Я не понимал, откуда ей было видеть. Она жила в центре Манхэттена.
– Я телевизор смотрю. О-о, боже мой!
Мы оба смотрели, как второй самолет врезался в Южную башню. Просто врезался. Словно открылась дверь – входите, пожалуйста. Под углом. Вспыхнул огонь, как будто самолет еще мог вырваться обратно. Только я не помню, видел ли я все это из окна. Или мне вспоминается то, что показали по телевизору.
– Рассел! – кричала Керри. – Что происходит? Почему это происходит?
– Этого не происходит, – сказал я. Во всяком случае у меня была такая теория. – Может же так быть, что это сон?
– Нет, это происходит. Возьми свой телескоп.
– Погоди, – попросил я и бросил мобильник на диван.
Я взялся за телескоп.
И увидел.
Дым. Клубы и клубы дыма. Серый и черный. Он валил не только из косой прорези, но и из окон выше. И через край крыши. Кажется, выходил из-под края крыши.
И бумага. Я видел множество бумаг. Выглядело, словно парад бумажных украшений, но я различал, что каждая крохотная блестка конфетти была целым листом бумаги.
А потом я увидел его. Но кого? Не знаю. Кого-то. Знал, что он не из наших, потому что окно находилось по крайней мере этажа на два ниже нашего офиса. Может, на три.
Человек стоял в проломленном окне. Стоял на краю.
И потом он просто… упал вперед. Движение было свободным. Намеренным. Он не терял равновесия. Он выбросился.
Поверьте мне. У меня был телескоп. Я знаю. Я видел.
Я отследил кусочек его падения в телескоп.
Видел, как воздушный поток задрал вверх галстук, который стоял торчком рядом с шеей. Видел, как трепыхались раскрытые полы пиджака, взметаясь к распростертым рукам. Он распростер руки. Словно умел летать.
И ткань его пиджака натянулась почти до кистей рук. От этого казалось, будто у него есть крылья.
И всего на мгновение я подумал: «Он полетит. Он бы не бросился вперед, если бы не думал, что способен летать. Он полетит».
Не полетел.
Я потерял его из виду (какое-то здание закрыло), когда до земли оставалось еще чуть больше половины пути.
Я услышал, как с дивана доносились вопли Керри.
Я взял мобильник, поднес его к уху. Она вопила:
– Что ты видишь? Рассел? Ты что видишь?
– Ничего, – ответил я. – Один дым. Мне ничего не видно. Один только дым.
Часть вторая. Сложный вопрос
15 сентября 2001 года
Было около семи вечера. Мой первый полный день… возвращения.
Я разбирался в маминых бумагах. Небольшая кипа папок, найденных в ящике у нее в спальне. Не могу даже сказать, что я хотел отыскать. Но сразу понял, когда нашел.
Тоненькая папочка с надписью: «Окончательные» решения. Только и всего. С кавычками на слове «окончательные». Словно могло оказаться, что они не такие уж и окончательные, как ей думалось.
Внутри я нашел документы, извещавшие, что она предпочла кремацию. И та была уже оплачена.
– Ничего себе! – выговорил я вслух.
Это примерно то же, что воскликнуть: «Бинго!» – что было бы чересчур старомодно. Или: «От крутняк!» – что уже слишком походило бы на современный хип-хоп. Но это было здорово. То есть настолько здорово, насколько это возможно, когда речь идет о недавней смерти твоей матери.
Из-за этого меня охватило какое-то неизвестное чувство. Во всяком случае, неизвестное до недавних пор. Словно я получил отсрочку. Для разнообразия. Кое-что получалось, как следует. И даже лучше, чем ожидалось.
– Ты что-то сказал, братишка? – крикнул Бен.
Сам он был в комнате с телевизором. Смотрел мультики. На полной громкости. Даже отсюда, из гостиной, я слышал, что Даффи Дак считал, что пришел «кволичий» сезон, а Багз Банни полагал, что настал «утковый» период, и каждый думал, что Элмеру Фадду надо стрелять в тех, а не в этих. Каждое мультяшное ружейное баханье исторгало из Бена ручеек басовитого хохотка.
– Ничего, дружище. Просто кое-что нашел.
– Что-то плохое?
– Нет. Хорошее. Очень хорошее.
Хорошим это было по многим причинам. Я все еще подсчитывал все эти причины, когда говорил.
Хорошо потому, что это значило: мне не придется отыскивать невесть где тысячи несуществующих долларов на священные похоронные обычаи. Еще лучше потому, что мне не придется терзаться из-за неверного выбора, думая, устраиваю ли я все так, как хотелось бы маме. И еще одна причина. У меня были сомнения насчет Бена и традиционных похорон. Знаете, с открытым гробом и усопшей, одетой и накрашенной так, чтоб выглядеть «совсем как при жизни». Как бы Бен отнесся к такому? Он ведь все еще ждал ее возвращения. Совершенно очевидно. По ночам меня мучил кошмар, как он поднимает маму из гроба и несет домой, и никто не в силах его остановить.
Ну и окончательная благодать: заупокойная служба с красивым фото и урной с прахом не сильно зависит от времени. Что позволяет сделать ее более зависимой от Бена. Надо будет, можем и месяц подождать. И даже два. Дать ему больше времени привыкнуть.
Подняв взгляд, я увидел, что Бен стоит в дверях гостиной, едва не упираясь головой в верхнюю планку.
– Что ты отыскал?
– Кое-какие планы, составленные мамой.
– Почему хорошо?
– Потому, что они позволяют мне узнать, что ей хотелось, чтобы я сделал.
– О-о. Что?
Ну вот, как мне отвечать на это? Порой правда просто не подходит ко времени.
– Это долгая история.
– Почему ты просто не спросишь ее, когда она вернется?
– Потому… Брат… она уже не вернется.