– Я уезжал в колледж. Ты знаешь об этом.
– А-а. А ты уже… как это называется? Когда заканчиваешь? Школу.
– Ага. А ты?
– Я закончил.
– Когда успел?
– Года два назад.
– А-а.
Квартал-другой мы проехали в неловком молчании.
– Потом я отправился в Нью-Йорк.
– Нью-Йорк! Это же название того большого города, где здания…
– Точно, брат. Я знаю.
– Ты хочешь узнать еще что-нибудь? – он не стал дожидаться, когда я отвечу, хочу или нет. – Я много знаю про раскладку бакалейных товаров в пакеты. Это не так просто, как кажется. Тут многое надо знать. Нельзя ставить слишком много стеклянных бутылок и банок вместе, а то они ударятся друг о дружку и разобьются. И ни в коем случае нельзя класть яйца в самый низ. И ни в коем случае – хлеб в самый низ. Можно вниз кое-что из фруктов положить, если они твердые, вроде кокоса, но нельзя, если мягкие, как персики. И все должно ровно расположиться, иначе людям будет трудно нести. И нельзя, чтоб было слишком тяжело и у пакета рвалось дно. Я готов спорить, что ты не знал, что для этого так много нужно знать.
– Наверно, не знал, – согласился я и вдруг почему-то подумал, что готов убить за сигарету. Больше четырех лет не курил. Смотрел, как рушились башни, и ни разу даже не подумал закурить.
– Спорим, я знаю об этом больше, чем ты.
Было непонятно, с обидой он это высказал или с гордостью. Или с тем и другим вместе.
– Определенно ты больше.
– Спорим, ты не думал, что есть что-то, что я знаю лучше тебя.
– Когда-то ты все знал лучше меня.
– Разве? Я этого не помню.
– Ну да, было дело.
– Но я этого не помню. Это там. Прямо там. Герсонов рынок. Прямо там, на углу.
Я заехал на парковку. Остановился. Подождал, пока Бен выйдет. Но он, похоже, больше не торопился. Я глянул на часы. У него оставалось еще целых три минуты. Бен отстегнул ремень, но больше не двинулся с места.
– Эй, братишка, – сказал он. – Хочешь кое-что узнать?
– Обязательно, – но я понимал, что мне это совсем не понравится.
– Когда мама вернется?
Легкие сами собой заполнились воздухом. Обычно такого не случалось. Но сейчас эта их способность меня удивила. Неужто нам и вправду нужно заниматься этим перед началом его рабочего дня?
– У нее не получится.
Бен покачал головой:
– Она всегда возвращается.
– И сейчас бы вернулась. Если бы могла. Только она не может.
– Ты говоришь как-то не так. Ты не знаешь маму, как я ее знаю. Она всегда возвращается. Я хотел только узнать, когда.
Он выпрыгнул из машины и хлопнул дверцей.
Я смотрел, как он, идя к двери, перебирал длинными худыми ногами, будто они принадлежали кому-то совершенно другому.
До того как я уехал в колледж, у меня была куча времени, чтобы насмотреться на эту походку, но меня по-прежнему удивляло то, как он вышагивал на своих двоих. До того выдержанно, что становилось страшно. Девушек и неприятности притягивал к себе словно магнит. Тогда-то девчонки вовсе и не спешили прочь.
Внутри рынок был освещен лишь наполовину. Явно еще не открыт. Бен постучал в автоматически раздвигавшуюся дверь, и через некоторое время пришла женщина, отперла ее ключом и рукой сдвинула в сторону. Ровно настолько, чтоб Бен протиснулся внутрь.
И я подумал: «Это мой старший брат. Что тут поделаешь?»
Я неспешно ехал обратно к маминому дому… до сих пор категорически отказываюсь называть это место домом… и заметил свет в окне небольшой пекарни на углу. Трудно сказать, было заведение открыто или нет.
Пекарня новая. Во всяком случае ей было меньше шести лет. Очень четко помню, что на этом углу когда-то размещалась химчистка.
Я подъехал и припарковался у входа. Было странновато видеть улицу настолько пустой почти в семь утра. Будто в каком-то фантастическом фильме вдруг выясняется, что ты единственный, кто остался в живых. Что стряслось с представлением о том, что канзасцы встают рано? Куча рабочих смен здесь начиналась в семь утра, а не в девять, как в больших городах. А вот сейчас если жители и проснулись, то почему-то попрятались.
Я прочел название заведения, тщательно выписанное на одной из витрин: «ВЫПЕЧКА ОТ НАЗИРА».
Вот и думай после этого, что здесь ничего не меняется.
Дверь была не заперта, и я просунул в нее голову.
– Вы открыты?
Увидел, как в мягко освещенном пространстве кухни за стойкой появилась головка молодой женщины. Волосы черные, как смоль, стянуты сзади, но не покрыты сеткой или пекарской шапочкой. Глаза у девушки были больше черными, нежели темно-карими, если только это не было игрой освещения. Короткие рукава белой футболки были закатаны почти до плеч. Сама незнакомка была маленькой. Тоненькой и маленькой.
– Не совсем, – отозвалась она. В речи прозвучал акцент, но какой, я не смог определить. – Мы открываемся в семь. Но… что вам угодно? Булочки еще в духовке, зато пончики готовы. Вы просто кофе с пончиком хотите?
Мне вдруг кофе с пончиком захотелось больше, чем ребенком хотелось вырваться из этого города. Больше, чем захотелось сигарету, пока я болтал с Беном. Сколько уже дней прошло, когда я в последний раз роскошествовал по-маленькому или вообще ощущал хоть какое-то удовольствие. Кофе с пончиком вдруг поманили, как земля обетованная. Сойду с ума, если не доберусь до них.
Хотелось сказать: «Вы и не представляете, как сильно хочу». Но не хотелось, чтобы она посчитала меня каким-то чудиком. И произнес:
– Было бы здорово.
Я закрыл за собой дверь и подошел к стойке. Лотки в витрине еще не были заполнены пончиками. Они все лежали на полках в глубине, рядом с девушкой.
– Вы что хотите? – спросила она. – У нас есть глазированные, хворост, с сахарной пудрой, плюшки с корицей… с повидлом пока нет. Не было времени начинить.
Меня вновь поразил ее акцент, но – на слух – незнакомый.
– А какие вкусные? – поинтересовался я, чувствуя себя таким же хорошим собеседником, как и мой брат Бен.
– Вкусные все. Но глазированные еще теплые. Есть что-то особенное в пончиках, когда ешь их горячими.
– Тогда глазированный.
Она вытянула из коробки небольшую разовую салфетку и, пользуясь ею, взяла пончик, не касаясь теста пальцами. Положила его на маленькую бумажную тарелку, оставив обернутым по бокам в салфетку.
– Налейте кофе сами. Ой. Хотите, чтобы я добавила сахар или молоко?
– Нет. И так прекрасно. Просто черный. Спасибо. Сколько я вам должен?
– Я кассу еще не открывала. Заплатите, когда будете уходить.
Вообще-то я собирался взять кофе и пончик с собой. Но, раз уж заплатить за них до семи было нельзя, то сел.
Отхлебнул кофе. Он был темный и крепкий, сваренный из каких-то импортных зерен отличного качества. Уж точно не тот кофе на заправках, на котором я сидел уже много дней. Я откусил от глазированного пончика, и глаза мои буквально рванули куда-то обратно в голову, закатились – такой он был вкусный.
Я поднял взгляд на девушку и увидел, что она пристально следит за мной.
– Вы сотворили волшебство, – произнес я.
– Просто они свежее тех, к каким вы привыкли.
Потом минуту-другую я сидел молча, глядя в окно. Мимо прокатили несколько машин, но дорога оставалась практически пустой. Я пил и обжирался, словно еда и напиток были спасательным тросом. Поглощал их, как умирающий, который думает, что, может быть, хотя и едва ли, еще сумеет спастись.
А потом – предсказуемо – кофе с пончиком кончились. Мне хотелось добавки.
Я встал и налил новую порцию кофе.
– Еще один? – спросила она. – Похоже, вы голодны.
– Было бы здорово.
– Как раз сочник пора вынимать.
Я смотрел, как она надела рукавицу и выдвинула из духовки противень. Поставила его на деревянный стол и запустила лопаточку под самый большой, самый прелестный сочник. Я подал ей свою бумажную тарелку: что попусту их тратить-то? – и она положила на нее сочник.
– Осторожней, – предупредила. – Горячий.
