— И никакого белого Рождества? — спросил Джек. — Поставим в этом году ёлку? Надо будет ещё игрушки выбрать. Как ты отмечал прошлое Рождество? С Баки?

— На прошлое Рождество город засыпало снегом так, что движение встало, и в ЩИТе объявили внеплановый выходной. Не всех же джетом на работу доставляют, — улыбнулся он. — У меня сохранились игрушки ещё с сороковых. Знаешь, такие стеклянные, сейчас и не найдёшь ничего похожего, Баки у меня их уже год безуспешно выпрашивает. — Стив достал телефон и развернув голо-экран, вывел туда рисунок, сделанный явно обычной ручкой на обратной стороне какого-то документа — улыбающийся Баки, а на указательном пальце его металлической руки висела стеклянная избушка. — Но можно и новое что-то купить или тематическое. В магазинах чего только нет.

Стив сделал пару глотков кофе, свернул экран. Он любил и ненавидел Рождество очень долгое время. Особенно когда очнулся в двадцать первом веке и понял, что вселенная в очередной раз посмеялась, не давая подохнуть, как того хотелось.

— Сначала с матерью отмечали, потом, когда я подружился с Баки, то уже двумя семьями, было весело…

— А у нас всегда была рождественская месса — проповедь, хор. Постов, правда, никто не соблюдал, в Гильбоа вообще очень странная разновидность христианства. Обязательный семейный ужин — терпеть их не мог. Утром подарки под ёлкой, и не дай бог не угадать с подарком родителям… — Джек покачал головой. — Ёлку всегда наряжали слуги. Я в детстве так хотел, чтобы мне тоже позволили её наряжать, но мать запрещала накрепко. Давай, когда начнутся рождественские базары, сами выберем ёлку и игрушки?

Кивнув, Стив поднялся, убрал термос обратно в рюкзак. Когда встал и Джек, скатал плед.

День выдался на диво солнечный. Ниагара оглушающе грохотала, сияла в солнечных лучах, отражая многоцветие трепещущей в водной дымке радуги.

Стив с Джеком бродили по безлюдным аллеям, останавливались на смотровых площадках, чтобы сфотографировать красивые виды, попытаться запечатлеть всё грозное величие водопада. Рядом с пещерой Ветров специально для двух посетителей на скамейке лежали дождевики. Стив набрал номер Роя и попросил провести к подножию водопада Фата.

Экскурсовод возник будто из-под земли, обряженный в точно такой же жёлтый дождевик. Он вёл их по влажным от брызг бетонным ступенькам, но Джек его не слушал. Этот день, день только для них двоих, который создал Стив, что-то излечивал в нем. Что-то усталое, израненное, надломленное вновь становилось целым.

Вчера Баки создал радость общности, яркий праздник с шумом, смехом, музыкой. Сегодняшний день был совсем другим и очень подходил именно Стиву — он был такой же вдумчивый, созерцательный и глубокий.

Они спустились к подножию водопада, и Джек задрал голову, глядя на потоки — тонны и тонны — рушащейся воды. Стив обнял его за плечи, и это было так хорошо, так правильно, что на глазах Джека выступили слёзы. Но от водопада летели брызги, и этих слёз никто не заметил.

На «Деве тумана», курсирующей у подножия водопада, а в этот раз никуда не торопившейся, они спокойно перекусили. Рой даже позаботился и принёс откуда-то столик и два складных стула, а сам скрылся в рубке, понимающе хмыкнув, когда Стив притянул к себе Джека ещё в пещере Ветров и ласково поцеловал, слизывая с его губ водяные брызги.

Водопад ревел, и Джек чувствовал, как вода уносит и разбивает о камни всё его проклятое прошлое, все его страхи и усталость. Рядом был Стив — надежная опора, неизбывное постоянство. Джек понимал, что, когда этот день закончится и они со Стивом обнимут друг друга, обнажённые, магия момента никуда не уйдёт. Опираясь на этот день, опираясь на Стива, Джек сможет жить, больше не оглядываясь назад.

Когда начало темнеть, Стив глянул на часы и повёл Джека обратно. На дальней смотровой площадке, куда не долетали водяные брызги и не так сильно ощущался по-осеннему холодный ветер, был накрыт столик на них двоих, рядом, вытянувшись по стойке смирно, застыли трое официантов, готовые в любой момент угодить важным гостям, и на высоких стульях рассаживались музыканты, подключая аппаратуру.

На столике вспыхнули и таинственно замерцали электрические свечи. Джек подумал, что купит домой много-много свечей, самых разных. И однажды расставит их везде и зажжёт. Чтобы было тепло, и пахло нагретым стеарином, и свет — жёлтый, мягкий.

Джек взял Стива за руку.

— Ты последний истинный романтик.

Стив подвёл Джека к столику, усадил его, подав официантам знак выносить блюда. Они ужинали, негромко переговариваясь, за спиной музыканты исполняли инструментальные аранжировки любимых песен как Джека, так и Стива.

Он не думал, что день пройдёт так удачно, хотя планировать его начал загодя, договариваясь, утрясая все возможные моменты, впервые действительно пользуясь своей известностью. Ему хотелось не поразить Джека размахом, а побыть с ним наедине в одном из самых романтичных мест, постоять, обнявшись, дать почувствовать тепло, твёрдость плеча.

Подавали их любимые блюда и привычные Джеку европейские вина. Звенели, соприкасаясь, бокалы. Они со Стивом почти не разговаривали, понимая друг друга, казалось, без слов.

Когда принесли десерт, Джек сказал:

— Спасибо, Стив. Это был невероятный день. Совершенно прекрасный. — Он лукаво улыбнулся. — Думаю, ночь у нас будет не хуже.

Когда с десертом было покончено, Стив поднялся и подал руку Джеку. Они кружились в танце, смеялись, прижимаясь друг к другу, и Стив заново влюблялся в Джека, в его улыбку, звёздную россыпь мерцающих искорок в глазах, плавность уверенных движений. Он смотрел на Джека, не замечая, как проваливается в пропасть, как падает, чтобы взлететь в небеса только ради него; всё, весь мир, вся вселенная ради него.

И не важно, что вечер подходил к концу, что джет дожидался их на парковке. Стив любил Джека и каждый день посвящал именно ему.

Когда зазвучала Desert Rose в мягкой джазовой аранжировке, Джек притянул Стива к себе и поцеловал. Они целовались долго, почти до финальных аккордов, а потом Джек сказал:

— Хочу домой. Хочу тебя. Дома. Долго.

Джет летел на максимально возможной скорости. В груди Стива клокотал голодный рык, он смотрел только перед собой, чтобы не сорваться, не наплевать на всё, не перетащить Джека к себе на сиденье, пробраться ладонями под одежду, коснуться горячей кожи.

Стив сглотнул, сжав кулак до хруста.

Стоило джету приземлиться на крыше Башни, Стив подхватил Джека на руки, удерживая одной ладонью под ягодицами, чтобы тот спокойно мог обхватить его ногами, и быстрым шагом рванул в сторону лифта, не слыша и не замечая ничего вокруг, видя только алые влажные губы самого важного и желанного человека.

Джек не заметил, как они добрались до сорок второго этажа, как открыли дверь. Да это было и неважно. Важен был Стив, его желание и его страсть.

Они добрались до спальни, оставляя везде сброшенную одежду, и просто рухнули друг в друга, как будто не виделись три месяца.

И было хорошо, жарко, сладко до сведённых судорогой мышц, было правильно, так, как надо, только для них двоих. Пусть Стив с Джеком не говорили о своей любви, не признавались друг другу, их тела, их сердца знали правду, резонируя в одном ритме, сливаясь и перемешиваясь, становясь одним целым на каком-то другом, высшем уровне.

Они любили друг друга настолько сильно и полно, насколько это вообще было возможно.

Позже, когда выровнялось дыхание, и Стив устроил голову у Джека на груди, слушая его сердце, а Джек ерошил его волосы, Джек сказал:

— Собаку-то мы у Баки и забыли.

Рассмеявшись, Стив зажмурился, боясь проснуться именно в этот момент, когда он настолько счастлив, что даже немного страшно: а вдруг это сон, сладкая обманка подсознания, и он снова откроет глаза на диване в гостиной Баки, будет шататься привидением по Башне, пугать остальных жителей супергеройского общежития кругами под глазами и ввалившимися щеками, слушать увещевания Баки о том, что так нельзя себя изводить. Но под ухом размеренно билось сердце, отдаваясь набатом где-то внутри самого Стива, клеймя его.