— Мне снюсь я, или не совсем я, не знаю, — Баки подошёл к Броку, встал рядом, опершись бедром о край стола. — Странно снюсь, будто в клетке, в ловушке, из которой нет выхода. И руки… — Он глянул на свою левую, сжал пальцы, прислушиваясь к едва различимому гудению сервоприводов. — Они обе живые. А я, или он, или мы оба резали запястья, пилили их, потому что так больше нельзя.

Брок закатал правый рукав, показывая покрасневшую вторую метку.

— Видишь? — спросил он. — Твоя у меня была всегда. А эта появилась только после Ирака. Мне тогда двадцать пять было, что ли, не помню. Понимаешь, что это значит? — Брок коснулся металлического предплечья Баки. — Уверен, у тебя была бы такая же.

Баки глянул на левое запястье, потёр его, будто надеясь, что на металле вдруг проступит узор, и понурил плечи.

— Я не помню, — показал он головой. — Не знаю, как оно должно быть. Не помню, как твоя появилась. Но это получается, что он там и ему плохо? Где это «там»? Как вообще ищут свои пары?

— Да примерно как ты меня, — сказал Брок. — Встречаются, касаются, чуют. Я, когда был подростком, за всех подряд хватался. Да все подростки так делают. — Брок задумался. — Слушай, у тебя же метка не с детства была? Роджерс бы знал, если бы с детства, верно? Я смотрел все записи Гидры о тебе — они пишут, что метка появилась в шестьдесят девятом. Это как раз мне четыре года было. А у меня вторая метка появилась в девяносто первом. Получается, третий наш… младше, что ли?

Баки взял Брока за руки, разглядывая запястья, притянул ближе к лицу и коснулся губами обеих меток.

— Мы должны помочь, если это он нам снится, ему плохо, Брок, очень плохо, он уже пробовал умереть. Но как нам его искать, и кого его?

Резко поднявшись, Баки заходил по кухне, стараясь припомнить всё, что ему снилось.

Просторная комната, больше похожая на дорогой гостиничный номер, чем на камеру. Постоянный полумрак, наверное, из-за плотно зашторенных окон. Духота, спёртый воздух драл гортань. Он и женщина, которая, судя по бросаемым взглядам, страшно ненавидела своего «сокамерника».

— Я не знаю, что делать, — честно признался Баки, замерев посреди кухни.

Брок посмотрел на свои руки, сжатые в кулаки.

— Ты можешь заговорить с ним во сне? — спросил он. — Как-то понять, где он? На каком языке говорит? Черт, жаль, ты не рисуешь, а то можно было бы пропустить рисунок через систему распознавания лиц!

— Брок, он я, выглядит как я, другой, но похож, очень похож, я становлюсь им, понимаешь? — Баки поджал губы, нахмурился. — Но надо попробовать. Его нельзя там оставлять. Он свой.

========== 2. ==========

Люсинда перевернулась на другой бок, глядя в затылок мятежного принца. Вот что ей стоило отказаться от заманчивой перспективы стать королевой? И где оно всё? Почему вместо королевских покоев — темница? Что она-то сделала венценосному семейству? Стояла рядом с Джеком и носила обручальное кольцо?

Сон всё никак не шёл. Она поднялась, сдернула с Джека одеяло и удалилась в ванную.

Новое зеркало так и не повесили. Может, король боялся рецидива, или ему было просто наплевать, в каких условиях томится сын? Ножи-то приносили обычные железные, и никто не присматривал за ними во время принятия пищи.

Люсинда коснулась кончиками пальцев живота. Почему она никак не могла забеременеть? Что у неё со здоровьем все в порядке — это точно. Мама тщательно следила, чтобы дочь посещала всех специалистов, а когда Джек сделал ей предложение, Роза самолично отвела её к семейному врачу на обследование. Может, это Джек?

Люсинда обернулась на запертую дверь.

Иногда ее посещали страшные мысли, что все совсем не так. Никому не нужен Джек, никому не сдался их ребёнок и сама Люсинда, а всё происходящее — только ширма, чтобы скрыть настоящую причину заточения: все ждут, когда Джек Бенджамин покончит наконец с собой или окончательно сойдёт с ума.

Приняв душ и почистив зубы, она вернулась в комнату, замерла напротив кровати. Вот как он может, как смеет спать, когда ей не спится?

— Джек, — громко позволю она, села рядом, потрясла за плечо. — Сколько можно спать?

— Лу-Лу? — сонно отозвался Джек, не открывая глаз. — Что-то случилось?

Ему снова снились Брок и Баки. Они что-то взволнованно обсуждали, но Джек не запомнил ни слова.

— Утро, — буркнула Люсинда, швырнув в него одеялом. — Поднимайся. И не зови меня Лу-Лу.

Она зло глянула на Джека. Это ведь он, это только его вина, что они заперты здесь.

— Я хочу спать, — ответил Джек, сворачиваясь клубочком.

Если быть честным, он просто не хотел просыпаться. Он хотел в сон, к тем двоим. Хотел остаться с ними. Быть там. Смотреть на их обычную жизнь, совсем не обывательскую. Хоть так вырваться из своей тюрьмы.

— Ну уж нет, дорогой, — она пихнула Джека ногой. — Я не хочу одна мучиться. Поднимайся!

В комнате вспыхнули лампы. Люсинда чертыхнулась и встала напротив искусственных солнечных лучей, подставляя лицо, шею, распахнула халат.

Кого тут смущаться?

Поначалу она искала камеры, подслушивающие устройства, колотила ладонями в двери, но через три месяца смирилась и начала приспосабливаться, хоть здесь и всё было совершенно не тем, непривычным, чужим.

Джек неохотно поднялся и поплелся в ванную. Сегодня у него не было настроения «загорать» под УФ-лампой.

Зеркала не было, так что Джек на ощупь побрился, кое-как расчесал отросшие волосы — парикмахер для него приходил раз в полгода и все время, пока он стриг Джека, на Джека был направлен автомат охранника, — почистил зубы, умылся.

Бодрости не было и в помине. Но Лу-Лу, кажется, твердо решила не давать Джеку спать. Портить Джеку жизнь было любимым развлечением Люсинды, и Джек решительно не понимал, за каким чертом эта женщина все еще тут. Даже он знал, что три года неудачных попыток сделать ребенка говорят либо о бесплодии одного из партнеров, либо об их полной несовместимости.

Он вернулся в комнату, когда принесли завтрак, кое-как поел, больше размазывая еду по тарелке, чем жуя, и уселся в кресло. Взял книгу — один из любимых Люсиндой классических любовных романов, то ли Жорж Санд, то ли Маргарет Митчелл, начал листать и задремал уже на второй странице.

***

Баки провалился в сон, едва голова коснулась подушки. Поначалу он брёл какими-то коридорами, бесконечными галереями, потом его будто дернуло невидимой нитью, потащило обратно, кидая от двери к двери, впихнуло в комнату.

Оглядевшись, Баки замер. Это была она. Именно эта комната снилась ему уже столько времени. В глубоком кресле с книгой на коленях спал он сам — и в то же время совершенно другой человек.

Баки аккуратно обошёл кресло, опустился у ног спящего, тихонько тронув его за левое запястье.

— Эй, — позвал он, коснувшись большим пальцем метки. — Просыпайся.

— Я не хочу, — недовольно ответил спящий. — Я хочу быть там, где Брок и Баки.

Улыбнувшись, Баки коснулся его скулы ладонью живой руки, ласково погладил, попытался разгладить тревожную складку в уголках губ.

Пристав, Баки навис над спящим.

— Я здесь, — прошептал он. — Баки здесь. Просыпайся, хороший мой.

Джек спал, и ему снилось, что он спит. Во сне был голос — знакомый и незнакомый одновременно. Джек открыл глаза и увидел Баки. Тревожные грозовые глаза, складочка между бровями, волнистые распущенные волосы до плеч, такая знакомая ямочка на подбородке.

Джек коснулся этой ямочки, ощутил колкость щетины и тепло кожи, моргнул и огляделся. Он был все там же, в той же комнате. Во втором кресле, забравшись в него с ногами, читала Люсинда.

— Баки, — вздохнул Джек. — Ты мне снишься.

Он и правда снился — Джек видел его лицо, но не мог толком разглядеть одежду, не чувствовал запахов.

Баки снова опустился на пол на колени, взял запястья их нареченного в свои ладони, сжал их.

— Снюсь, — подтвердил он. — Я так хотел тебя увидеть наконец нормально. Ты ведь мой, ты наш, — зашептал он.

Коснулся губами сначала одной метки, потом другой, почувствовав непривычное тепло, расходящееся по бионической руке, улыбнулся.