– Что она имела в виду, говоря” дети высокопоставленных чиновников”? – задала вопрос Люба.

– Чёрт её знает! Не морочь себе голову, – успокаивая подругу, сама Катя серьёзно расстроилась. Она вспомнила слова редактора студенческой газеты, который тоже говорил о подобных вещах.

Вечером, сидя за столом, Люба стала жаловаться, что ей не нечего надеть.

– Кать, не обижайся, но первой мне надо хорошо одеться. Как я покажусь зрителю? У меня нет ни одного приличного платья!

Катя молча ела суп.

– Ты не переживай, вот получу первый гонорар всё тебе отдам.

– Ничего мне не надо. Пообедали, садимся заниматься.

– А как насчёт платья? – не унималась Люба.

– Я что-нибудь придумаю. Доставай учебники.

– Ты занимайся, а я попишу. Ты же сама говорила!

– Ну, хорошо, – Катя сразу сдалась, понимая, что Люба все равно найдёт причину не заниматься, так пусть хоть пишет.

Два часа потратили, чтобы найти тему. Когда тема была выбрана, часы уже показывали семь вечера.

– Я лягу, посплю. Мне ночью лучше работается, – Люба была неисправима в своей лени. Она улеглась на кровать и, укрывшись одеялом, тотчас заснула.

На следующий же день Катя поехала в бюро трудоустройства. Уборщицы требовались везде, потому работу она получила без проблем. Работа была на химическом заводе, сменная, и Кате приходилось бы пропускать занятия, но зато она хорошо оплачивалась. Это было главным для Кати, потому такие неудобства как дальнее расположение завода, большой объём помещений, которые нужно было мыть, в расчёт не принимались. Помимо учёбы и работы Катя взвалила на себя и готовку еды, хождение по магазинам за продуктами. Любе были обеспечены все условия для творчества.

Втайне от Любы, Катя отправила пьесу и в театры других городов. В самом только их городе было два театра. В одном, куда они отнесли договор, упорно молчали. Во второй – молодёжный театр, ей пришлось несколько раз приезжать и подолгу сидеть, ожидая своей очереди на приём к администрации, хотя все её старания в итоге оказались тщетными. Рукопись пьесы у неё даже не приняли.

– Девушка, у нас нет времени читать всё, что нам приносят, – открыто сказал директор. – Если бы вы были членом союза писателей или ваша пьеса являлась бы лауреатом какой-нибудь литературной премии – тогда да, прочли бы. А так…. Извините.

Из театров в других городах ей тоже отвечали отказом, даже не удосуживаясь его прокомментировать. Катя обратилась за помощью к редактору их студенческой газеты. Тот внимательно выслушал её, но ответ его не был оригинален.

– К сожалению, у меня нет знакомых в администрации театров. Вам, дорогуша, нужен куда более состоятельный протеже. Уж извини.

– Как же так?! – негодующе возмутилась Катя. – Молодым, талантливым у нас в стране не пробиться? Откуда у них в их возрасте связи или деньги? Сами подумайте!

– Ничем не могу быть полезен, – развёл руками редактор.

Каждую неделю по поручению Любы, Катя ездила в театр, где у них взяли пьесу, но дальше этого дело не шло. Секретарша, многозначительно улыбаясь, раз за разом отвечала Кате одно и то же: “Ждите”. Настроение Любы падало с каждым днём, и она начала хандрить. Ни о каком сочинительстве речи не могло быть. Она не ходила на занятия в институт, а целыми днями лежала на кровати.

– Люба, встань, поешь! – уговаривала её Катя.

– Не хочу, – и в который раз одно и то же: – Кать, ну почему я такая невезучая? Стараюсь, стараюсь и всё напрасно. Ну почему? Другие пальцем не пошевелят, а у них всё есть. Чем я хуже их?

Вступать в полемику Кате совсем не хотелось. Она очень уставала. Работа, учёба в институте, посещение всевозможные приёмных в надежде пристроить пьесу, домашние хлопоты, которые игнорировала Люба, – все это изматывало Катю основательно. Ей удавалось поспать не более четырёх часов в сутки. Катя похудела, осунулась, но звонить худруку не спешила, прекрасно понимая, что он потребует взамен. Она ещё надеялась на чудо. Катя решила пойти на приём к министру культуры их города. Записавшись на приём и прождав неделю, в один из рабочих дней она наконец-то открыла дверь кабинета министра. За столом торжественно восседала седая женщина лет пятидесяти. Катя обрадовалась. ” Наверняка свои дети есть, должна понять”, – огонёк надежды зажёгся в её сердце. Катя подробно рассказала о том, что Люба пишет и стихи, и прозу, и что одну пьесу художественный руководитель их местного театра похвалил и взял для постановки, но уже как четыре месяца избегает встреч и не подписывает контракт о сотрудничестве, который сам же и предложил. Министр холодно спросила:

– Что вы от меня хотите?

– Походатайствовать о пьесе, чтобы дело сдвинулось с мёртвой точки.

Министр выслушала просьбу Кати, но к рукописи даже не притронулась.

– Где, говорите, учится ваша подруга?

– На филологическом.

– Окончила?

– Нет, – просто ответила Катя.

– Тогда что вы, голубушка, хотите? Писательство – это мастерство, ему надо много и упорно учиться. Я знаю Константина Степановича, художественного руководителя театра, о котором вы говорите. Честнейший человек, всегда поддерживающий молодёжь, если есть хоть капля таланта, – женщина сделала акцент на слове “талант”.

– Но, очевидно, ваша подруга хочет задаром сорвать куш. Так не бывает. Пусть сначала выучится, потрудится в поте лица, и только потом будет иметь право желать, чтобы её произведения ставились в театрах.

– Вы что же, вообще не признаёте талант? Она вовсе не задаром, она написала хорошую пьесу. Вы прочтите, пожалуйста! Мы из детского дома. От нас родители отказались ещё в роддоме, – Катя с надеждой пододвинула рукопись ближе к министру.

– Ой, только вот этого не надо! – женщина перебила Катю. – Для таких, как вы, государство делает очень много. Вы не голодаете, как многие дети из неблагополучных семей. Ты думаешь, детям пьяниц живётся легче? Так что на жалость не дави. Теперь что касается чтения. Чего мне читать пьесу? Женщина презрительно отодвинула её от себя.

– Там нет, и не может быть, ничего полезного и интересного. Современная молодёжь норовит взять наглостью, – лицо женщины перекосила злоба. – Но у вас ничего не получится. Я всегда боролась и буду бороться с такими, как вы, выскочками. В таком возрасте вам нечего сказать миру? Что молчишь? Ответить нечего.

– Мне многое есть что сказать. Вопрос: хочу ли я этого?

– Ну вот и иди, – женщина указала на дверь.

Расстроенная Катя вышла на улицу. Ёжась от холода, она подняла воротник своего старого плаща, который ей купили ещё в детдоме, в девятом классе. Ей хотелось плакать навзрыд, громко, от бессилия, от невозможности сломить стену людского безразличия к чужой судьбе. Она беспомощно огляделась. Ей показалось, что и природа страдает не меньше её. Осень в этом году была дождливая. Постоянно идущие дожди подмочили и растрепали листья на деревьях, и они, уже не сопротивляясь, обречённо, под натиском увеличивавшейся массы, устало опускались на грязный асфальт, смешиваясь с грязью, прилипали к ботинкам прохожих, уносимые ветром, в страхе жались к лобовым стёклам мчащихся машин. И это безграничное страдание, представившееся её взору, окончательно сломило Катю: она отчаянно достала визитку из кармана и, набрав номер, позвонила.

На звонок ответили сразу, – похоже её ждали.

– Катюша, как долго я тебя ждал! – слащавым голосом художественный руководитель поприветствовал девушку.

И на её упрёк, что уже прошло четыре месяца, а контракт с Любой так и не заключён, он, словно мартовский кот, промурлыкал.

– Дорогая, всё зависит от тебя. Нам надо с тобой встретиться и многое обсудить.

Катя чуть не стошнило от его, почти не скрываемых грязных намёков, но она сдержалась и сухо спросила.

– Когда и где?

Чувствовалось, что худрук очень обрадовался, потому как поспешно произнёс.

– К сожалению, меня сейчас нет в городе. Завтра в семь вечера в ресторане “Наедине”.