Литмир - Электронная Библиотека

Но ошибки ранней молодости казалось смешным обсуждать даже мысленно.

В результате Андрианов и оставил сокурсников и успел оторваться от одноклассников – так всю жизнь просидел между стульями.

И, наверное, естественным было то, что сейчас, ощутив внезапную потребность подумать о прошедшей жизни и припомнить хоть что-то светлое, вспоминал он только всех прошедших через него женщин.

Ведь по всему выходило так, что, кроме женщин, ему нечего было вспомнить.

Так оно и было, в том не оставалось сомнений.

Имей Юрий Иванович нормальную семью с настоящими проблемами…

Ощущай он себя в интересной работе, занимал достойную возраста и способностей должность, наполнявшую каждую минуту бытия заботами о других людях, о ком никто иной не мог позаботиться…

Существуй в его жизни хотя бы 1 близкий человек, занимающий мысли…

В конце концов, не брось мальчик Юра писать стихи, увлекавшие в юности…

Да если бы он просто был здоровым пожилым мужчиной, а не полуслепым инвалидом, которому осталось лишь вспоминать!

Правда, особо светлыми эти воспоминания назваться не могли.

Как в принципе не могли быть светлыми думы о том, что ушло и никогда не вернется.

-–

Пчела-плотник гудела за спиной, но он не обернулся, зная, что все равно не увидит ее единственным нынешним глазом. И, кроме того, мысль о пчеле вызвала не очень приятные воспоминания.

Точнее, воскресила ненужные детали из детства.

Андрианов вздохнул, посмотрел в расплывчатую даль.

Река темнела где-то за железной дорогой, он это знал – как помнил и то. что в прежние годы по ней иногда ходили лодки под почти белыми парусами, такими странными в этих убогих сельских краях.

Он вылил в себя вторую рюмку.

Сразу всю, опять задержав дыхание и сделав один большой глоток, чтобы не выплюнуть мерзость, поименованную родным коньяком.

И некстати подумав об оставшемся в прошлом веке лучшем коньяке его жизни.

Не коньяке, о «советском бренди», поскольку предназначался он для экспорта и попал на внутренний рынок, в «стол заказов» на Старо-Невском проспекте Ленинграда, лишь по причине брака упаковки. Из-за «бескозырки», лишенной язычка для вскрытия, поскольку ни один иностранец не смог бы догадаться, что алюминиевую крышку всегда легче сорвать, пробив первым попавшимся острым предметом. Хоть отверткой: плоской, крестообразной или «французской», для трехшлицевого винта.

Тот коньяк – имевший класс лишь трехзвездного «старшего лейтенанта» – можно было пить, пить и пить, а от этого – как бы марочного – уже подступала тошнота.

Андрианов закрыл глаза и тут же вспомнил, как в 1993 году за этим же столом визави сидела женщина по имени Раиса.

Сидела напротив и разливала по этим же рюмкам спирт «Рояль». Продававшийся чуть ли не по школьным буфетам в пластиковых бутылках, он казался запредельной гадостью, но в сравнении с нынешним спиртным был лучше, чем водка «Абсолют».

У Раисы были зеленые глаза с черными крапинками вокруг зрачков, а содержимое ее декольте…

Он заставил себя больше не вспоминать телесных подробностей, достаточным было и то, что к нему пошли имена.

Пчела пролетела мимо него еще раз.

Она явно хотела переключить мысли Юрия Ивановича на что-то другое.

Еще более печальное.

Андрианов стиснул виски ладонями.

Так, что заболели оба глаза, в последнее время отзывающиеся почти на все.

Но ничто не могло помешать ненужным воспоминаниям.

-–

В детские годы, невинные своей жестокостью, он собирал коллекцию насекомых.

Имел несколько плоских коробок из-под ленинградских конфет «Ассорти» с приклеенным на дно гофрированным картоном от электролампочек, хорошо державшим разнокалиберные энтомологические булавки с разнообразными жертвами. Пойманными, умерщвленными с помощью подаренного маминой подругой-врачом эфира, распятыми на пенопластовой сушилке и наконец наколотыми для хранения с этикетками, составленными по всем правилам.

Чешуекрылые – то есть бабочки – хранились в одной коробке, жесткокрылые – жуки – во второй, полужесткокрылые – травяные и водяные клопы – в третьей…

Он привык так делать. И почти так в последующей жизни Юрий Иванович собирал женщин.

Правда, не сознательно – двигаясь вперед желанием найти единственную и остановиться, жить спокойной и счастливой жизнью. Но счастье всякий раз оказывалось эфемерным, а покой редко длился дольше 3-5 встреч, и в итоге он невольно превратился в собирателя.

Коллекционера женских тел.

Хотя на самом деле при каждом разочаровании Андрианов страдал так, будто от него отрезали кусочек жизни. Да и женщины из позднейших пассий сами были собирательницами, и не он накалывал их на свою булавку, а они – его на свои.

Но со стороны все выглядело не так.

Еще в Ленинграде, в студенческие времена конца 70-х, один развращенный до кончиков усов Юрин сокурсник – своего рода реинкарнация поручика Ржевского, какие находились всегда и везде – рассказывал такие вещи, что даже сейчас в них стоило усомниться. Утверждал, будто на гнилом Западе выпускаются коллекционные альбомы типа кляссеров для почтовых марок, только большого формата и с карманами вместо узких полосок. Из прочного пластика, с герметичными клапанами. Именно герметичными, поскольку альбомы предназначались для коллекции женских трусиков – не магазинных образцов, а снятых с тела и предполагающих сохранение запаха. Юра не сильно верил россказням похотливого приятеля, но снимать трусики хотелось и ему.

До альбомов, конечно, он не дошел. Но, имея ненужно крепкую память, всю жизнь хранил имена всех женщин и все подробности, их касающиеся.

И однажды, уже на излете мужской карьеры, хоть еще и не упав на дно последних лет, решил зафиксировать все, что сторонний наблюдатель именовал бы списком побед, хотя на самом деле было списком поражений.

Не просто вспомнить, а систематизировать. Сначала записать имена в хронологической последовательности, потом разнести их по нескольким таблицам, рассортировав по степеням овладевания, а в строчках показать детали с помощью разных цветов, позволяющих сразу оценить общую картину.

-–

Пчела гудела вдалеке за спиной.

Она летала над самой большой и ровной террасой его участка, лежащей перед домом под общим проездом.

На нее хозяйственным отцом Андрианова был когда-то завезен настоящий чернозем, целый грузовик, купленный незаконным путем в городском зелентресте. Края террасы были оформлены и как следует укреплены, земля держалась по-настоящему, задернела всерьез, ей были не страшны ни дожди, ни таяние снега, всегда смывающего с собою под гору все, что было возможным.

Соседи Юрия Ивановича, по сантиметру отмерявшие свои грядки для корнеплодов, буквально мочились кипятком, проходя мимо его участка и глядя, каким образом он использует целую «сотку» – ровную и солнечную, на которой можно было сеять морковь, свеклу или тыквы, которые вызревали до слоновой величины и наводили мысли о сомнительном американском празднике «Хэллоуина». А он, не обращая внимания ни на кого, превратил эту террасу в кусочек обычного дикого луга, на котором все лето цвели какие-то цветы.

И особенно любил июль, когда вся эта терраса – остроумно поименованная одним его приятелем, этническим немцем, «Адольф-Гитлер-плац» в противовес всем навозным ухабам, что громоздились на участках слева и справа – покрывалась желтовато-белой пеной лабазника.

Над зеленой травой колыхались душистые султаны и, привлеченные неземным ароматом, сюда слетались насекомые со всей округи и, возможно, даже из-за реки. Жужжали пчелы, прилетавшие с чье-то дальней пасеки, порхали бабочки капустницы, боярышницы, крапивницы и порой даже павлиньего глаза – не говоря уж о маленьких, вспыхивающих синим голубянкам – стояли в воздухе мухи-журчалки. И над всем этим буйством естественной жизни с легким треском парили, толчками перемещаясь с места на место, хищные глазастые стрекозы, которых привлекали все, желавшие полакомиться нектаром.

7
{"b":"630872","o":1}