Почему Биллу и Флориану всё, а ему ничего? Чем они лучше? Леон бросался во все тяжкие, пытаясь заполучить то, что принадлежало ему по праву, — это ведь была его «сказка»!

С Дэвидом было легко и ненапряжно. Он активно приобщал его к взрослой жизни, не переступая при этом чётко обозначенную им самим черту. Дэвид водил его в культовые заведения и на модные тусовки, мог в благодушном настроении угостить пивом или даже чем-нибудь покрепче, не скупился на подарки и не только не возражал против смелых экспериментов с внешностью, но и давал дельные советы с позиций, понравится ли такое мужчинам и чем именно; в беседах с Дэвидом не было табу — он сам охотно поднимал запретные темы и просвещал его.

Дэвид посмеивался над драконовскими порядками Гимназии и часто прикрывал его, забирая на выходные под собственное поручительство. После чего давал ему ключи от своей гамбургской квартиры и не требовал потом отчётов о том, как он провёл выходные.

— Мужчин в пансионах благородных девиц не воспитывают, — говорил он с пренебрежительной улыбкой. — Впрочем, воспитание настоящих мужчин и не входит в задачи Гимназии. Но ты, Лео, совсем другое, верно? Тебе ведь нужна свобода, да?

Леон кивнул.

— А свобода предусматривает полную ответственность за свои поступки, ведь если ты свободен, тебе не на кого переложить вину. Это я к тому, Лео, что если ты зарвёшься и наломаешь дров… — Мерный убаюкивающий менторский тон, с малолетства действовавший на Леона лучше любого снотворного, вдруг резко поменял тональность, заставив внимать каждому слову. — Ты понимаешь, что будет, да?

Леон понимал и не зарывался. Его будоражило то постоянное ощущение лёгкой опасности, которое исходило от Йоста. Отношения с Дэвидом приятно щекотали нервы, как прогулка по краю пропасти: если строго следовать правилам безопасности, от прогулки останутся только удовольствие и приятные воспоминания. Но один неверный шаг — и спасти тебя может только чудо.

Впрочем, ни к чему особо запретному Леона «на воле» и не тянуло. Обычно он просто встречался с Биллом, и они вместе отправлялись в гараж Георга, где тот репетировал со своим приятелем — барабанщиком Густавом. Вскоре Билл подвизался к ним вокалистом и привёл с собой старшего на десять лет брата Тома, игравшего на гитаре, который как раз вернулся в Гамбург из своих странствий по Юго-Восточной Азии, всерьёз решив посвятить себя музыке. Чтобы Леон не остался не у дел, ребята предложили ему стать их стилистом — «чтоб всё было, как у взрослых». Леон считал, что Биллу с Томом никакой стилист не нужен, а Густаву с Георгом никакой стилист не поможет, но сама идея его захватила, и он с воодушевлением принялся «играть в рок-группу».

Дэвид мог бы быть идеальным наставником — по крайней мере, Леон именно так представлял себе идеального наставника, — если бы не его странная упрямая принципиальность в главном.

Йост с самого начала был с ним откровенен.

— Запомни, Лео, если ты дашь волю фантазии… — На правом запястье Дэвида, почуяв добычу, шевельнулась платиновая змейка, а в его глазах опасно сверкнула сталь. — Если о твоих фантазиях узнает Билл… Вот тогда меня точно не остановит даже то, что ты брат Флориана.

Леон верил на слово и в разговорах с Биллом о дружбе с Дэвидом даже не заикался. Хранить молчание было не так уж сложно: во время их встреч Билл, захлёбываясь от восторга, сам трещал без перебоя о том, какой Дэвид классный. Леон покорно слушал то, о чём сам знал не понаслышке, и внутри его всё больше нарастало глухое отчаяние.

Ситуация была патовая: Дэвид его не бросит, опасаясь испортить отношения с Флорианом, Леон же не может уйти по определению: во-первых, это было бы равнозначно признанию собственной неправоты; а во-вторых, Йост не простит такой пощёчины самолюбию — таких мужчин по собственной инициативе, без ущерба для дальнейшей жизни, не бросают, даже если между ними ничего нет.

Леон понимал, в какую ловушку загнал сам себя, но выхода из неё не видел.

В тот вечер, на презентации, куда его потащил Дэвид, на душе у него было особенно гадко и тоскливо. В таком настроении помогало только одно — подразнить собак.

Леон обожал провоцировать мужчин. Он получал одно удовольствие, дразня геев, и другое — заигрывая с натуралами. Он упивался злостью первых и смущением и растерянностью вторых. Как истый вампирёныш, высасывал он их бессилие, переплавляя его в свою личную силу. Но настоящим лакомством и конечной целью забавы было устроить тест на крутизну крутым с виду мужчинам — осознание того, что многие из них таковыми только казались, временно примиряло его с собственной слабостью и несовершенством.

С Боргхардтом всё оказалось настолько предсказуемым, что Леон вместо удовольствия почувствовал лишь ещё большее раздражение. Все они одинаковые: западают на него так, что поджилки трясутся, но очерченную Дэвидом с Флорианом грань не переступят даже в мыслях. Ну и хрен с вами! Пускайте слюни и дрочите втихаря под одеялом, если на большее не способны.

Так что когда они с новым знакомым Дэвида остались наедине, Леон твёрдо решил отыграться сполна. Тошнотворно-правильный на вид, с обручальным кольцом, явно не от «мира сего», Штайнбах был идеальной жертвой. Вот только исход игры Леона сильно обескуражил.

Он с первой минуты задействовал шок и эпатаж — в конце концов, Дэвид предупреждал только насчёт Билла. Матиас за пять минут, судя по выражению лица, пережил самые сильные в своей жизни эмоции, но при этом не только не получил инфаркт, но и сделал ответный ход, заставший Леона врасплох.

Йост покорил его тем, что смотрел на него как мужчина. Штайнбах — тем, что смотрел на него как мужчина, невзирая на то, что он — парень Йоста. Так Франк смотрел на Флориана. Так Дэвид смотрел на Билла. Больше всего Леону хотелось, чтобы кто-то так же смотрел на него.

Впрочем, это ещё ни о чём не говорило — жертва могла просто оказаться мастером блефа и ударить по нему его же оружием.

Леон выждал необходимый срок и продолжил испытание.

***

Трубку сняли после второго гудка.

Как обычно, Леон сначала долго раздумывал о том, с чего начать, потом решил, что подберёт нужные слова, пока будет ждать ответа. Он был уверен, что дозвониться до такого занятого человека, каким казался Матиас Штайнбах, будет непросто. Так что когда на том конце так быстро ответили, Леон вконец растерялся и просто сказал:

— Привет.

— Привет, Леон! — обрадовалась трубка.

— Ты меня узнал? — вопрос был риторическим, но вполне годился для того, чтобы выиграть время. А ещё Леону вдруг очень захотелось услышать ответ.

— Конечно! Я всю неделю ждал твоего звонка.

— Хочу напиться, — сказал Леон. — С тобой. И тут же скривился от досады: с подобным нехитрым предложением он неделю назад подкатывал к Боргхардту в присутствии теперешнего подопытного. Плохо было не то, что Штайнбах наверняка примет его за малолетнего алкаша. Гораздо больше Леона огорчило то, что он повторялся, — это было нестильно.

— Для тебя — что угодно, — улыбнулся Матиас. Как для первого свидания, предложение было экстравагантным, но это же Вальберг.

Условились на ближайшую пятницу.