— А кто твой наставник? — спросил Леона Себастьян, заносчивый самоуверенный красавчик-атлет из выпускного класса. Вопрос был задан с прицелом: как подопечный самого Кейма, он привык к неоспоримому первенству, которое этот выскочка-приблуда грозил пошатнуть. Независимо от того, что ответит новенький, всем сразу станет ясно, who is who: самый крутой мужчина, Кристиан Кейм, его, у Дэвида Йоста, говорят, тоже кто-то есть, ну, а третий в иерархии, Флориан, быть мужчиной новенького не может по определению. Вот он, главный недостаток высокого происхождения, о котором неустанно твердил Кейм: если ты родился на самом верху, дальше у тебя только один путь — вниз.

— Role model, в смысле? — не понял Леон. — Мой брат.

Парни из свиты Себастьяна переглянулись.

— Брат — это, конечно, круто, — ухмыльнулся Себастьян. — Но есть вещи, которым он не сможет тебя научить. Если только он не совсем уж конченый извращенец.

Парни рассмеялись, а к Леону вдруг вернулось уже почти позабытое ощущение вечного лузерства.

***

В отличие от остальных школьников мира, ученики гимназии имени Леонардо да Винчи обожали понедельники. И дело было даже не в том, что занятия в этот день начинались на час позже, чем обычно. Причина крылась в самих занятиях. По понедельникам, с девяти до двенадцати, все сто восемьдесят гимназистов собирались в огромной аудитории-атриуме на первом этаже. Ученики рассаживались возвышающимися уступами полукругами, как в древнегреческом амфитеатре, и устремляли взгляды на одинокий стул в центре «арены».

Ровно в девять утра в зал быстрой энергичной походкой входил красивый представительный мужчина.

Мужчина садился на стул и, небрежно закинув ногу на ногу, объявлял тему сегодняшней дискуссии. Небольшой монолог-вступление плавно перетекал в бурное всеобщее обсуждение. После обеда ученики расходились по классам, где уже учителя продолжали развивать заданную лектором тему на уроках истории, социологии или философии.

Леон провёл в гимназии всего три дня, но уже был наслышан о легендарных понедельничных лекциях и ждал их с нетерпением.

— Доброе утро, мальчики! — мужчина окинул внимательным взглядом собравшихся и, встретившись глазами с Леоном, подбодрил его улыбкой. — Я Кристиан Кейм, и сегодня мы поговорим о порабощении человека. О еде и сексе.

— …капусте, королях, — подхватил нараспев Леон, желая показать, что он с Кеймом на короткой ноге. Нечаянно превратившись в звезду, он теперь хватался за любую возможность блеснуть — сказывались годы вынужденного пребывания в тени. Кейм от души расхохотался.

— Браво! — захлопал он, не скрывая восторга от подобной интерпретации. — Вынужден признать, аналогия Леона намного ёмче, образнее и точнее, чем моя собственная.

Кейм явно был большим поклонником Кэрролла, потому что тут же самозабвенно продекламировал:

“The time has come,” the Walrus said,

“To talk of many things:

Of shoes — and ships — and sealing-wax –

Of cabbages — and kings –

And why the sea is boiling hot –

And whether pigs have wings.”

— Вот это мы сейчас и выясним, — подытожил он, переходя на немецкий. Оживление в зале мгновенно спало. Слушатели тут же настроились на серьёзный лад.

Леон весь превратился в слух, приготовившись внимать каждому слову лектора: если человек по достоинству оценил тебя, он наверняка умный, и послушать его интересно и полезно.

— Еда и секс, — Кристиан вольготно откинулся на стуле, всем своим видом показывая, что то, о чём он сейчас будет говорить, самая естественная вещь на свете, — две первейшие потребности человека.

Подавляющее большинство людей едят курятину и брезгуют змеями не потому, что попробовали то и другое и единодушно сошлись во мнении, что первое лучше. Их предпочтения — следствие не личного выбора, а дань культурным традициям, в которых они выросли. Они просто с молоком матери всосали убеждённость, что первое хорошо, а второе плохо.

Мужчины в нашем обществе предпочитают женщин по той же причине, по которой заказывают в ресторане курятину: все вокруг так питаются, следовательно, это правильно. Рьянее всего против змеятины выступают те, кто никогда её даже не пробовали.

Люди не рождаются натуралами, точно так же, как не рождаются мясоедами или вегетарианцами. Подавляющее большинство просто перенимает укоренившиеся в обществе сексуальные и пищевые предпочтения от окружающих. Следовательно, сексуальные предпочтения можно воспитывать и культивировать точно так же, как и пищевые. Вы рождаетесь с потребностью в сексе, а не в женщинах. Точно так же, как рождаетесь с потребностью в пище, а не в хлебе. Вы вправе выбирать, как и чем утолять голод, пищевой и сексуальный.

Гетеросексуальность — такая же исторически сложившаяся привычка, как курятина в кулинарии. Тому были объективные причины — на заре человечества будущее народов зависело от их численности. Увеличение рождаемости было государственным приоритетом номер один. Но история не стоит на месте. Времена изменились. Сегодня, чтобы выжить, перед нами стоит противоположная задача — сокращение рождаемости. Чтобы решить эту проблему, не надо отказываться от секса. Достаточно перенаправить свой вектор влечения.

Вдумайтесь в понятие «нетрадиционная сексуальная ориентация». Даже сами натуралы, придумавшие его, тем самым признают, что гомосексуальность — это сексуальное предпочтение, противоречащее традициям. Традициям, а не природе. Следовательно, гомосексуализм всего лишь нетрадиционен, а не противоестественен.

Однако почти во все времена и во всех сообществах гомосексуализм жестоко преследовался. Его объявляли грехом, противоестественными склонностями и извращением. Но так ли это? Как известно, плохое дело извращением не назовут.

Гимназисты рассмеялись. Кристиан улыбнулся.

— Культ гетеросексуальности, — продолжил он, — главная предпосылка существования семьи. А что такое семья? Главное средство порабощения человека. И вот как это работает.

Кристиан встал и заходил по сцене, нагнетая драматизм.

— Сначала вас лишают возможности удовлетворить одну из главных ваших потребностей — секса. Вам внушают, что получить его вы можете только от женщин. Женщин же убеждают, что спать с вами они могут только в браке. От безысходности вы принимаете предложенные правила игры, и как только вы вступаете в брак, вам тут же выдвигают следующее условие — жениться ради секса нельзя. Смысл семьи — в детях. Вы покорно глотаете и эту наживку. Всё, теперь вы попали — всю оставшуюся жизнь вы будете работать на детей. У вас не будет возможности задуматься о смысле, вернее, бессмысленности подобного существования — вам некогда, вам детей кормить надо. Вы будете трястись перед начальством на работе и мириться с любым решением правительства — вы не сможете позволить себе роскошь протеста, вам о детях думать надо. Чего, собственно, система и добивалась. Теперь вы её покорные винтики.

Зал притих — слушатели вспоминали незавидную жизнь собственных родителей.

— А взломать матрицу очень просто, — заговорщически улыбнулся Кейм, и по залу прокатилась физически ощутимая волна облегчения, — достаточно лишь отказаться от навязанной вам гетеросексуальности и воспользоваться альтернативой. Я не открываю вам ничего нового: во все времена и во всех обществах находились люди, которые это понимали. Практически все значимые представители рода человеческого были геями. Теперь вы знаете, почему.