— Вы уверены? — резко переспросил Флориан. Он был криминальным атеистом — в несчастные случаи с богатыми и могущественными людьми он не верил.

— В таких делах никогда нельзя быть уверенным, — уклончиво ответил комиссар. — Пока это рабочая версия. Одна из. Но… мы не исключаем других вариантов.

— Рядом с местом аварии обнаружен мальчик без сознания, — Янсен тут же умело свернул со скользкой темы, давая понять, что не намерен обсуждать её с посторонними. — Судя по всему, его сбила машина ваших родителей.

— Вы установили его личность?

Комиссар покачал головой, будто собеседник мог его видеть.

— Его тут же госпитализировали. Врачи пока к нему не пускают. Никаких документов при нём не оказалось. Мы успели только сделать снимок.

Через четверть часа Флориан уже входил в здание комиссариата.

— Это Леон, — сказал он, едва взглянув на протянутую комиссаром фотографию. — Мой… брат.

— Тогда это меняет дело, — сказал комиссар. — Получается, он был вместе с родителями в машине и вылетел из неё на ходу.

— Как его состояние?

— Удовлетворительное. Отделался сотрясением мозга и переломом ребра.

— Я могу посмотреть на место аварии?

— Да, разумеется.

К моменту их прибытия на место происшествия тела родителей уже увезли на вскрытие, а машину — на экспертизу.

Флориан, кутаясь в тонкий кашемировый шарф, стоял на обочине перед довольно крутым склоном. Дул пронизывающий ветер. От пробитого заградительного бортика, вниз под откос, тянулся петляющий след неуправляемой машины — на белоснежном нетронутом полотне склона он выделялся особенно чётко.

Зима в этот год выдалась непривычно снежная — пол-Европы замело. На севере, в том числе и в Гамбурге, снегопады были особенно сильными. Ночные метели сменялись короткими послеобеденными оттепелями. Ночью опять ударяли морозы. Из-за гололёда на городских дорогах уже две недели царил хаос. А это место стабильно лидировало в сводке аварий по Гамбургу: опасный участок, плохая видимость. А за рулём была мать… Мама неплохо водила. Но если учесть погодные условия и ситуацию на дороге… От несчастного случая не застрахован никто. Даже те, кто, по статистике, гораздо чаще умирают не своей смертью.

— Видите, сколько намело? — в унисон его мыслям сказал комиссар, показывая рукой в кожаной перчатке на склон. — Это его и спасло. Снег амортизировал удар, и мальчик застрял в сугробе.

К вечеру стало известно, что шланг, подающий тормозную жидкость, был подпилен и во время экстренного торможения полностью оборвался.

***

— Есть уже конкретные подозреваемые? — спросил Франк, когда поздним вечером, покончив с организацией похорон, они обсуждали случившееся.

— У полиции? Или у меня? — уточнил Флориан, чтобы тут же ответить на свой вопрос: — Из полиции не удалось выжать ни слова. По ходу, я сам теперь подозреваемый — наследники всегда в фаворе. А если ещё учесть мои отношения с родителями…

Флориан едко усмехнулся.

— Глупости, — отрезал Франк. — Если бы они тебя подозревали, вряд ли сказали бы тебе правду о причине аварии.

— Именно потому и сказали — в надежде, что у меня от страха разоблачения сдадут нервы и я выдам себя каким-нибудь неосторожным движением. Классика жанра.

Франк вздохнул.

— А кого подозреваешь ты? — спросил он.

— А я… — запнулся Флориан. — Я боюсь, что это могут быть наши.

Да, Кейм на такое бы никогда не пошёл. А вот Йост… Вспомнились его намёки насчёт Хоффманна. И теперь, когда до президентского кресла рукой подать и у него развязались руки… А развязались ли? От смены таблички на дверях кабинета власть не меняется. Без «добро» от Кейма он не решился бы на подобное, будь он хоть трижды президентом. А если втихаря? Личная инициатива, так сказать? Нет, всё равно Кейм просёк бы, откуда ноги растут.

А почему ты, собственно, исключаешь обоюдное молчаливое согласие? Эти двое уже давно понимают друг друга без слов. Йост, не спрашивая благословения Кейма, мог бы сам всё прекрасно провернуть, а Кейм, даже если бы отлично понял, откуда след тянется, точно так же промолчал бы в ответ. Цель достигнута. Светлое будущее стало ещё на шаг ближе. So who cares? И, кстати, о Кейме. А почему ты так уверен в его святости и непогрешимости? То, что он не разрешил убрать Хоффманна, ещё ни о чём не говорит: Петер — друг детства, старый соратник, он, в конце концов, свой. А кто ему какой-то Дирк Вальберг, ярый гомофоб, к тому же? Всего лишь досадная помеха на пути к цели. Мир только лучше станет, если его не станет. Вальберга-младшего смерть папаши не особо расстроит. Тут он верно рассудил — для Флориана отец умер за пятнадцать лет до своей физической кончины. И сейчас Флориана терзало другое. Дело не в том, что убили его родителей. Дело в том, что если его подозрения не беспочвенны, то это в корне меняет его отношение к политике организации, которой он был предан всей душой и в чьи идеалы искренне верил.

«Обещаю, что вас мы больше подобными предложениями не побеспокоим».

Нет, бред. Шантаж, подкуп, «предложение, от которого нельзя отказаться», обращение натуралов в истинную ориентацию, в конце концов, и ещё сотня сравнительно законных и морально допустимых способов получить желаемое в богатом арсенале Корпорации использовались активно. Но физическая ликвидация… «Противника надо переиграть, а не устранить», — завещал Великий Вождь. И хотел бы Флориан посмотреть на того, кто осмелился бы эту заповедь преступить.

Хотя с другой стороны… Весь мир вступает в новую эпоху, и ничего уже не будет по-прежнему. Чтобы выжить, даже Корпорации нужно приспосабливаться к новому статус-кво. Кейм это тоже понимает. А Йост и подавно не питает иллюзий.

Надо бы тихо разузнать изнутри — благо возможности отдела позволяют. Что позволяют? Нагрянуть с аудитом к руководству?

***

— Господин Вальберг… — в кабинет неслышно проскользнул Адриан. Флориан поднял голову от бумаг, которые как раз подписывал, и вопросительно уставился на секретаря. Похороны состоялись вчера. Флориан чувствовал себя разбитым и выглядел под стать самочувствию. По-хорошему, сегодня надо было взять выходной, но вынужденное безделье его только вконец вымотало бы. Работа же была проверенным средством от любых невзгод. Единственная поблажка, которую он себе позволил, — ещё с порога распорядился отменить все встречи на сегодня и велел не беспокоить его. Теперь, когда пик эмоций миновал, нужно было спокойно всё обдумать и наметить дальнейшие действия.

— Извините за беспокойство, — виновато затараторил мальчишка. — К вам посетитель, Норберт Дойссен. Я предупредил, что вы очень заняты. Но он представился…

— Я знаю, кто он такой, — прервал Флориан — нервы были на пределе, и каждое лишнее слово раздражало. — Пусть войдёт.

У Флориана была хорошая память на имена — Дойссены были адвокатами их семьи. В кабинет вошёл невысокий полноватый мужчина под сорок. Дойссен-младший, догадался Флориан.

— Прежде всего, позвольте… — сочувственно начал адвокат сразу после обмена рукопожатиями.

— Не надо, — Флориан пресёк ненужные соболезнования, жестом приглашая гостя в уголок для посетителей. Адвокат, принимая заданный тон, тут же перешёл к делу. Щёлкнули замки вместительного кожаного портфеля.

— Я получил это сегодня, — сказал он, протягивая Флориану плотный пухлый конверт. Флориан, едва взглянув на него, инстинктивно отставил в сторону, будто там могла оказаться бомба.

— А что касается наследства… — начал Дойссен, поняв, что ни вскрывать при нём, ни, тем более, обсуждать с ним содержание письма Вальберг не собирается.