«Кейм готов пойти на компромисс?!» Флориан даже близко не представлял, что могло послужить адекватной заменой одному из краеугольных камней в фундаменте Кеймовой философии.

— Мне нужен контрольный пакет акций твоего отца.

Корпорация уже давно присматривалась к нефтяному концерну «Marquard & Bahls AG», но этот монстр был ей пока не по зубам.

— Попроси что-нибудь попроще, — ухмыльнулся Флориан. — Я в вуду не силён.

— Если бы это было просто, я бы тебя об этом не просил.

Флориан промолчал.

— Я не спешу, — неспешно развивал мысль Кейм. — Если не сможешь договориться с отцом, приведи мне Леона. Обрати мальчика в нашу веру, а уж он в качестве приданого принесёт нам концерн. Флориан начал понимать: в иерархии ценностей Кейма достойный мальчик-неофит ценился больше, чем концерн.

— Я… подумаю, — сказал он, чтобы оправиться от предложения, хотя в глубине души уже знал ответ.

— Подумай, — похлопал его по плечу Кейм, — ты это хорошо умеешь.

Мысли об извращённой мести прочно обосновались в душе.

По счетам надо платить. Возвращённого долга даже с набежавшими процентами вряд ли хватит, чтобы вернуть утраченное. Но Флориану было достаточно, если отец узнает на собственной шкуре, каково это — потерять всё.

— О’кей, я согласен, — сказал он Кристиану на следующий день. — Будем считать это моим вкладом в дело воспитания подрастающего поколения. Кристиан в ответ тепло, по-отечески обнял его, и Флориан понял, что получит индульгенцию, даже если затея не увенчается успехом.

Ситуация была идеальная: волна мировых кризисов, умело спланированная и осуществлённая Мартином Киршенбаумом не без участия Корпорации, затронула даже самых крупных игроков рынка. Финансовые империи рушились, как сексуальная ориентация гомофобов, попавших в умелые мужские руки. Операция «Великий передел» началась.

Немецкий нефтяной концерн «Marquard & Bahls AG» срочно нуждался в инвестициях. Председатель правления концерна Дирк Вальберг стоял перед дилеммой: продать контрольный пакет акций «Сapabilities Capital Сorporation», которая уже неоднократно делала ему подобные предложения, и тем самым потерять власть над концерном, или отказаться от помощи и потерять концерн. Денежные вливания требовались немалые, а других инвесторов не было: ввиду всеобщей неопределённости все потуже затягивали пояса — целью-максимум на ближайшие годы стало выживание, а не экспансия.

Разговор с отцом дался Флориану нелегко. Он долго морально готовился к нему и немало удивился, как быстро тот пошёл на контакт. Пока они общались по телефону, всё складывалось как нельзя лучше. Близилось Рождество, и отец предложил провести переговоры в неформальной обстановке у них дома. В душе Флориана забрезжила надежда на примирение.

Но едва он вышел из машины и встретился с отцом взглядом, тут же понял, что из этого ничего не выйдет: отца перекосило от одного его внешнего вида. На встречу Флориан оделся слишком эпатажно даже по собственным меркам, что уж говорить о консервативном отце. Но для него это было делом принципа — ему было важно, чтобы отец принял его таким, как он есть.

Дальнейшие переговоры прошли в холодной атмосфере и закончились ничем.

— Итак, господин Вальберг, это ваше окончательное решение? — спросил его Кейм на прощание.

— Да, — отрезал отец. — Буду вам очень признателен, если вы не станете больше беспокоить меня подобными предложениями. Этим вы сэкономите время себе и мне.

— Хорошо, господин Вальберг. — Кристиан одарил его своей обманчиво-мягкой улыбкой. — Обещаю, что вас мы больше подобными предложениями не побеспокоим.

***

— Опять по бабам шлялся? — Пия даже не повернула головы.

— Опять мимо, дорогая, — парировал Матиас, с садистским спокойствием развязывая галстук.

И Матиас не лгал — после того случая он достиг совершенства в искусстве говорить правду, не говоря правды: не у любовниц задерживался он за полночь на мнимых совещаниях, не к ним летал он в частые длительные командировки. Впрочем, было время, когда женщины у него и вправду не переводились: все как на подбор мальчикоподобные худосочные блондинки, непременно с вьющимися волосами. Но всё было не то. Все они были лишь блёклыми пресными копиями оригинала. Добрый десяток перебывал их в постели Матиаса, прежде чем он понял, что от себя не убежишь.

Женился Матиас рано — в двадцать три года: отец настоял. Женитьба сына стала для Штайнбаха-старшего идеей фикс, едва он оправился после разговора с папашей Вальберга. Испуганный Матиас уверял, что «ему просто было интересно и это больше не повторится», и даже сам поверил в это, но отцу нужны были не пустые обещания, а реальные гарантии и доказательства. После окончания гимназии удалось выторговать отсрочку под предлогом учёбы в университете — отцу нечем было крыть. Но как только Матиас получил диплом, а вместе с ним — и тёплое хлебное место в семейном банке, где отец был президентом, лимит отговорок себя исчерпал. Отец поставил вопрос ребром, и Матиас сдался.

Через год родилась дочка.

Отец успокоился.

А Матиас умер.

Тело Матиаса исправно погашало супружеский долг раз в месяц, ходило на работу, в тридцать лет сменило отца на посту президента. А когда становилось совсем невмоготу, доставало из пыльных архивов памяти файлы с грифом «Вальберг» и оплакивало Матиаса.

Всё то, о чём мечталось, но не сбылось, переплавилось в подсознании Матиаса Штайнбаха в устойчиво-навязчивую манию-фобию.

Всякий раз, прежде чем отправиться на очередной приём или фуршет, Матиас дотошно выведывал состав приглашённых — чтобы не встретиться ненароком с тем, увидеть кого желал больше всего на свете. А потом, измученный тоской и фантазиями, он всё же давал слабину и отправлялся в места потенциального обретания Вальберга. Матиас забивался куда-нибудь в дальний угол, стараясь ничем не привлекать к себе внимание, и с одержимостью маньяка наблюдал издалека за расплывчатым белокурым видением. В такие дни он обычно возвращался домой далеко за полночь, пьяный в дымину, и даже Пия не решалась устраивать ему сцены.

Жизнь в теле Матиаса поддерживало только одно — мечты о мести. Месть отцу была равнозначна мести самому себе, а посему отпадала. Злость, отчаяние и безысходность сублимировались в ненависть к отцу Вальберга. Это из-за него всё пошло прахом. Это из-за него Флориан ушёл из дому. Это он рассказал отцу о них с Флорианом.

Уничтожить того, кто испортил ему жизнь, превратилось в болезненно-сладкую идею фикс. Никаких конкретных планов мести у Матиаса не было, но даже безумные утопические фантазии приносили желанное облегчение, а в истерзанной душе воскресала надежда, что рано или поздно виновнику его несчастья воздастся по заслугам.

***

Известие о гибели родителей Флориан получил из первых рук — через полчаса после выезда на место происшествия полиции ему лично позвонил комиссар Янсен, в значительной мере обязанный своим постом Корпорации.

— Я… — замялся комиссар, — в курсе ваших отношений с семьёй. Но поскольку других близких родственников, кроме престарелой госпожи Вальберг, у погибших не осталось, я подумал…

— Правильно подумали, — перебил Флориан. — Я… займусь всем, что требуется.

Сухой профессиональный доклад Янсена ускользал от сознания. Мозг фиксировал только ключевые слова: обледенелое шоссе… крутой вираж… занос… несчастный случай…