По субботам Дирк отправлялся на целый день в гольф-клуб, а Эмма с мальчишками — по магазинам. Леон с Биллом с упоением примеряли модную дизайнерскую одежду и мечтали о том, как они вырастут, вырвутся из-под отцовского контроля и смогут носить все эти вещи.

А потом у Каулицев появился какой-то загадочный друг семьи, имевший большое влияние на отца Билла. Удивительным образом Билл смог с ним подружиться, и жизнь его преобразилась.

Дэвид этот покупал ему тряпки и цацки, о которых даже самые разбалованные школьные звёзды могли только мечтать. Билл рассказывал совсем уж невероятные вещи: что они с Дэвидом настоящие друзья и могут поговорить по душам о чём угодно, что Дэвид заступается за него перед отцом и в их спорах всегда принимает его сторону. Завирается, наверно, но цацки-то реальные, а значит, и всё остальное тоже может оказаться не таким уж большим преувеличением. Однажды этот Дэвид явился за Биллом в школу на отпадной тачке, и Леон понял, что всё остальное — тоже правда.

Они с Биллом продолжали дружить, но Леон не мог не замечать изменений в жизни друга, отчего чувствовал себя ещё более ущербным. Билл всё больше отдалялся от него — кроме Дэвида, его теперь не интересовал никто.

И Леон остался совсем один.

***

— А почему он ушёл из дому? — спросил Леон, когда Кейм в двух словах рассказал ему историю брата.

— Не сошлись характерами с отцом, — лаконично ответил Кристиан, посчитав, что мальчишке для первого раза откровений и без того хватает.

— Я его понимаю, — вздохнул Леон.

— Тогда, у вас дома, мы не стали тебе говорить — твоему отцу это вряд ли понравилось бы.

Так вот почему они представились только по именам — не хотели называть фамилию Флориана!

— Это точно, — криво ухмыльнулся Леон.

— Ты ему тоже понравился. — Кристиан ободряюще улыбнулся в ответ. — Он хотел бы встретиться с тобой, если ты не против.

Был ли Леон против?! Да он о подобном даже мечтать не смел. И в то же время сказанное не укладывалось в голове. У него есть… брат? И этот брат — Флориан?!

— Я… да, конечно!

— Я понимаю, какая это для тебя неожиданность. Вот телефон Флориана. Когда свыкнешься с тем, что я тебе сказал, и будешь готов, позвони ему.

Но позвонить Леон так и не успел.

***

О том, что у него есть брат, Флориан знал давно — почти со дня его рождения.

С отцом он никогда не был близок. Отцом назывался сказочный человек, который, по преданиям, обитал в их доме, появляясь в нём, когда Флориан уже спал, и уходил из него, когда Флориан ещё спал. Семью олицетворяла для него мать — самая добрая и понимающая в мире.

После ухода из дома он некоторое время жил в Центре содействия геям, пострадавшим из-за своей ориентации. Отец выдержал характер — ни разу к нему не пришёл. Посредником выступала мать.

Мать рыдала и умоляла одуматься. Флориан, чувствуя себя последней сволочью, пытался убедить её, что его склонность — не вредная привычка, которую, при желании, можно «бросить», как курение.

— Мам, я такой, какой есть, — сказал он ей в последнюю встречу, ставя точку в этом бессмысленном споре-оправдании. — Не нравится — роди другого.

Значит, они последовали его совету.

Практически все его друзья спокойно отнеслись к тому, что он гей. Но мало кто понял и принял его разрыв с семьёй: в высшем обществе родословная не была пережитком, и семейные узы значили многое.

Флориан же ханжой не был и лицемерие на дух не выносил. Зачем разыгрывать спектакль, если на самом деле никакой семьи у тебя нет? Семья — это любовь, понимание и поддержка, а не деловой союз для совместного извлечения выгоды.

Рано или поздно родителей теряют все. Это больно, тяжело и меняет всю жизнь. Но от этого не умирают.

В глубине души он и сам не верил, что это — навсегда. Казалось, он просто уехал из родительского дома на учёбу. Переезд в Америку только усиливал эту иллюзию. Перезваниваясь с гамбургскими друзьями, он всегда интересовался, как дела у родителей. От друзей он и узнал о рождении брата. И только тогда окончательно осознал, что родители вычеркнули его из своей жизни.

В детстве маленький Флориан мечтал только о брате — всё остальное у него уже было. Сначала хотел непременно старшего, а ещё лучше — взрослого. Потом, поняв, что это невозможно, согласился на «любого». А в шестнадцать, когда в шутку пожаловался родителям: «Эх, зря вы не родили мне никого», он узнал причину.

— Капитал должен оставаться в одних руках, — сказал отец. — Единственный наследник — залог целостности семейного дела. От тебя я тоже ожидаю одного внука.

«У семейной империи может быть только один наследник, — отцовские слова всплыли в мозгу первыми, как только он услышал о появлении брата. — Значит, меня окончательно списали с баланса. Я для них больше не существую».

«В любых отношениях должна быть взаимность», — подвёл мысленный итог Флориан. И с того дня родители тоже перестали для него существовать.

***

Кристиан Кейм был гораздо бóльшим, чем создателем Корпорации, — он был основателем династии. Все ключевые посты в Корпорации занимали его бывшие подопечные, воспитанные и проверенные им лично. Должности эти они получали не потому, что были его любовниками, — наоборот, в подопечные Кристиан брал исключительно тех, в ком видел необходимый для дела своей жизни потенциал.

«Мы ведём родословную от Кристиана Кейма», — шутили между собой его воспитанники. Кристиан даже Дэвиду в этом не признавался, стесняясь своего чрезмерного тщеславия, но именно так он и видел идеальное будущее: мир, которым правят воспитанники его воспитанников, — род новой эпохи, в котором по наследству передаются идеалы и идеи, а не гены и имущество. И мысль о том, что столетия спустя весь мир, вернее, его лучшая, избранная, часть, будет состоять из его «потомков», приятно ласкала и доводила до оргазма самолюбие эксцентричного патриарха. В ответ на призывы популистов повышать рождаемость и заявления гомофобов о том, что геи — тупиковая ветвь эволюции, потому что они неспособны оставить после себя потомство, Кейм лишь усмехался: «Будущее нельзя родить, его можно только создать и воспитать».

У традиции интимной преемственности и наставничества было два исключения: Дэвид Йост, значивший в жизни Кристиана гораздо больше, чем «стратегический проект», и Флориан Вальберг, миновавший на пути к вершине постель Кейма по той простой причине, что в соответствующем возрасте провёл семь лет в Америке.

Американское вольнодумие Кейм теперь считал одной из главных причин строптивости Вальберга: Флориан и до Гарварда особой кротостью и смирением не отличался, а по возвращении и вовсе от рук отбился. Теперь Кристиан досадовал, что не взял его вовремя под личную опеку.

Ум и проницательность Вальберга граничили с гениальностью, но незаменимым для Кейма его делало другое — Флориан был настолько верным и преданным идеалам Корпорации, будто с младых ногтей воспитывался самим Кристианом. Такие люди были столь же редки, как и стопроцентные натуралы, и разбрасываться ими Кристиан не мог себе позволить.

Умён, предан, неуправляем. Два против одного. Кейм решил дать мальчику шанс.

***

— Окажи нам одну услугу, и я на многое закрою глаза, — сказал ему Кейм, когда понял, что ситуация зашла в тупик.