Франк повернулся к куратору.

Вальберг полулежал на диване, задумчиво катая подтаявший лёд на дне стакана, и не сводил с него взгляда. Порозовел в тон рубашки, глазищи сверкают, ноздри призывно подрагивают — вали и трахай. Франк прикрыл глаза. Твою мать… И как с таким работать?

Ладно, о работе он подумает позже. Сейчас у него более насущная проблема. Бригманн неохотно переключился на последний пункт программы — подбор звёздочки, достойной скрасить первую ночь куратора на новом посту. Результат мысленного кастинга не утешал — единственным реальным кандидатом виделся он сам. Волевым усилием Франк отогнал наваждение. Надо расходиться, пока не… поздно.

— Какие будут пожелания? — спросил он без обиняков, потирая сжатой в кулак правой рукой большой палец левой.

— На твоё усмотрение — будем считать это проверкой на профпригодность. — В серых глазах куратора мелькнул странный задор, который вполне мог сойти за насмешку. — Удиви меня.

Атмосфера вдруг наэротизировалась до предела.

— Я уже с тобой пообедал, поужинал, выпил, — по-йостовски лениво развивал мысль Вальберг. — Для полного знакомства не хватает только одного.

Острый носок кураторского ботинка потёрся о щиколотку Франка.

От неожиданности Франк вздрогнул. Мальчик или открыто снимался, или откровенно стебался. Неужели его мысли так прозрачны?

Франк скосил взгляд. Уголок его рта потянулся в понимающей улыбке. Нельзя, мальчик, носить такие узкие брюки, если не уверен в полном самоконтроле.

Он небрежно вытянул руку вдоль спинки дивана.

— Заявка на сюрприз всё ещё в силе?

Куратор усмехнулся.

— Я на редкость постоянен в своих желаниях.

Франк коснулся подушечками пальцев светлой кожи под жемчужно-серым платком.

— Тогда поехали ко мне — завтракать.

— С одним условием. — Вальберг естественным движением откинул голову ему на запястье и по-кошачьи потёрся затылком. — Завтрак будет в постель.

Пазл сложился. Франка осенило, что на самом деле случилось с куратором во время презентации. Озарение Франку очень польстило.

— Будет, — невнятно пробормотал он, ошалев от предельной прямоты и откровенности. Сознание, получив добро, отпустило последние слабые тормоза. Напряжение, копившееся с момента первого рукопожатия, достигло апогея. Тело, жаждущее разрядки, пульсировало, сгоняя кровь туда, где в ней сейчас нуждались больше всего. Франк смёл стоявшую между ними пепельницу с окурками и, придвинувшись к Флориану вплотную, грубо вонзил пятерню в гладко зачёсанные волосы — хотя бы так… для начала. Пальцы проложили глубокие борозды, тонкая резинка, державшая хвост, скатилась. Вырвавшаяся на свободу белокурая волнистая грива разметалась по спинке дивана, и бизнес-куратор превратился в порнозвезду.

— Кажется, я понимаю, почему ты носишь хвост, — шепнул Бригманн, наматывая волосы на руку и впиваясь губами в полуоткрытый рот. — Если бы не он, я бы завалил тебя ещё в офисе.

Дорога домой никак не кончалась. И они, наплевав на шокированного таксиста, яростно целовались на заднем сиденье, будто от этих поцелуев зависела их жизнь. Счёт шёл на секунды, и Вальберг уже в лифте принялся лихорадочно расстёгивать ему ремень, зажав голенями кейс с ноутбуком.

«Очень ненадёжный предохранитель, мальчик», — подумал Бригманн, властно вбивая ему колено между ног. Ноги куратора послушно раздвинулись, кейс глухо стукнулся о пол, куратор гортанно застонал.

В спальню ввалились возбуждённые до предела.

Мозг отключился, и дальнейшее слилось в памяти воедино: поцелуи-укусы и грубые ласки, сорванная одежда и сбитое дыхание, соль на губах, пот на висках и царапины от колец Вальберга на спине. Сила, натиск и напор. Тысячелетия эволюции исчезли без следа. Двое самцов вернулись к истокам. Постель превратилась в ринг. Вальберг ничем ему не уступал — под хрупкой бабской оболочкой прятался настоящий мужчина, который предпочитал настоящий мужской секс, так что Бригманн даже испугался за исход битвы, едва не кончив от шальной мысли, что этому он бы дал. Жертва не понадобилась, но после оглушительного по своей мощи оргазма Франк не мог отделаться от ощущения, что он не отымел очередного мальчишку, а удовлетворил этого странного… мужчину. Отдаваясь, тот брал. Боттом-домина — убийственный коктейль. И от этого парадокса Франк терял остатки рассудка, чудом устоявшие перед самим Флорианом.

После бурной разрядки Вальберг, как и полагается мужчине, тут же уснул, а потрясённый Франк ещё полночи проворочался в постели, пытаясь понять, что это было. Нужное определение пришло, когда он уже засыпал: на сорок втором году жизни с ним случилось то, что принято называть «the best sex of my life».

***

Первым проснулся Бригманн.

Уставшие от бешеного ночного «забега» мышцы приятно ныли. Полусонное тело всё ещё расслабленно покачивалось на волнах тотального удовлетворения: не только от отменного секса — от жизни в целом. Франк со смаком, до хруста в позвонках, потянулся и по привычке скосил взгляд на прикроватную тумбочку — часы показывали начало седьмого. Франк был ярко выраженным жаворонком, и каким усталым и сколь поздно ни лёг бы он накануне, просыпался он неизменно на рассвете. Через огромное панорамное окно во всю стену с видом на гавань, не задёрнутое на ночь гардинами — не до того было, — в комнату лился слабый утренний свет. Вальберг, лёжа на спине, безмятежно сопел, раскинув ноги и разметав по подушке свою роскошную шевелюру. Франк осторожно склонился над ним, стараясь особо не приближаться, чтобы ненароком не разбудить.

При близком рассмотрении Флориан оказался не таким уж юным. Хрупкое изящное телосложение, длинные светлые волосы и общая холёность на миллион легко убавляли ему лет десять. Но сейчас Франк заметил тонкие морщинки в уголках подуставших глаз. Вспомнился проницательный, отнюдь не мальчишеский взгляд. Да и здравый смысл подсказывал, что в двадцать подобные должности не занимают. Значит, где-то под тридцать. Вальберг громко вздохнул, заворочался, и Франк инстинктивно отпрянул. Флориан смешно пожевал во сне губами и, перевернувшись на бок спиной к нему, продолжил дрыхнуть сном младенца. Франк отметил приятное смутное оживление внизу живота и почесался, подавив желание прильнуть к распластанному рядом, такому доступному и вожделенному телу и потереться пахом о соблазнительно оттопыренную, аппетитную задницу: пусть поспит мальчик — заслужил.

С первыми лучами солнца ночное наваждение таяло, уступая место рациональным страхам. Как оно обычно и бывает, чем неистовее чего-то хочешь, тем сильнее боишься это не получить, а получив — так же сильно боишься потерять. И тем ужаснее, нелепее, но оттого не менее правдоподобные картины рисует измученное воспалённое воображение.

Что если он в помутнении рассудка неправильно истолковал расстановку сил и взял то, что на самом деле приметил для себя Вальберг? Что если этот ярый необузданный секс — не стихийно вырвавшееся на свободу первозданное хищное мужское начало, а банальный рык уязвлённого молодого самца, стремящегося доказать, что он главный не только по указке свыше? Боялся Франк отнюдь не новоиспечённого куратора с олицетворяемой им Корпорацией. Ну в самом деле: что он ему сделает? Подаст в суд за изнасилование? Пожалуется папочкам? А уж в честном поединке на бизнес-ринге, будь он хоть семи пядей во лбу, он его точно не сделает: если за столько лет его не смогли нагнуть Кейм с Йостом, то разве не справится он с каким-то… Мысль споткнулась: назвать Флориана по привычке мальчишкой язык не повернулся. Нет, Франк опасался не мести униженного Вальберга. Гораздо больше его страшило другое: если он ошибся, то перестанет быть интересным Флориану как сексуальный партнёр. И по-прежнему оставался открытым вопрос с Йостом: что если между ними и вправду что-то есть? После минувшей ночи Франку не верилось, что кто-то в здравом уме мог бы отказаться от Вальберга. Может, эта ночная феерия — всего лишь показательная карательная акция, в отместку Йосту, посмевшему предпочесть ему, лучезарному Флориану, какого-то заштатного шлюховатого старлетку? Оставался ещё и третий вариант: корпоративный юнец опьянел от всемогущества, не справился с управлением. Сейчас он проспится, осознает на трезвую голову масштабы бедствия и брезгливо уберёт с глаз подальше, как использованный презерватив. Впрочем, это маловероятно: отдавался большой босс охотно и умело, со вкусом и знанием дела — явно не впервой. Потрясением для него случившееся вряд ли станет. Вопрос только в том, как он привык обходиться с последствиями. И не окажется ли он самкой богомола.