========== История будущего Глори ОБрайан ==========

Взрыв на поле битвы раскидает клочки армии Новой Америки во все стороны: руки, ноги, головы, пальцы, уши… Туннели содрогнутся. Снайпер с мужем бросятся к более надежным туннелям и по дороге встретят мальчика. Мальчик будет умолять их остановиться. Он скажет, что впереди слишком много дыма. Он объяснит, что они попали в ловушку. Он чем-то мне знаком. Он придет из убежища, похожего на сарай Элли.

Сзада раздадутся шаги и появится огнемет и несущий его человек. Глава Общества Хорьков, охота на которого шла больше года. Мужчина, водивший красный фургон.

– Пойдем с нами? – предложит Снайпер.

Мужчина задумается. Он посмотрит на мальчика. При виде сына что-то переменится в его лице. Что-то станет мягче.

– Вот и все, – скажет мужчина. – Я тебя нашел.

Мальчик подумает, что мужчина говорит про него, и бросится к нему. Мужчина направит огнемет на всех троих – Снайпера, ее мужа и мальчика. Но ничего на этом не закончится. Ничто не кончается, пока кто-то еще дышит. Когда мужчина уйдет, оставив их в крови и ожогах, они еще будут дышать.

========== Я не вижу ничего ==========

Когда Элли увидела, что я сижу в кресле-качалке на заднем крыльце, она зашла ко мне. Перед этим я ужинала с папой и все время смотрела ему в глаза, пытаясь получить послание, но так ничего и не добилась. Элли села на ступеньку и прислонилась к перилам:

– Эта… штука… прошла. Я не вижу… ничего такого, – призналась она.

– Знаю, – ответила я. – Я тоже.

– Что делаешь сегодня вечером? – спросила Элли.

– Ничего, – соврала я. Вообще-то, я собиралась напечатать несколько негативов.

– Надо чем-нибудь отпраздновать избавление от мыши, как думаешь?

– Думаю, надо, – согласилась я. Потом зашла домой и сказала папе, что скоро вернусь.

В этот раз не было никаких банок с прахом. Только пиво. Элли предложила банку мне.

– Нет, спасибо, – отказалась я.

– В этот раз оно холодное, – заметила Элли. – Взяла у папы из холодильника.

Я снова покачала головой, и Эли открыла свою банку. Она не хотела обсуждать видения. Она не хотела обсуждать войну – она называла ее «моей войной» и наверняка не верила, что она случится. Она не хотела обсуждать Рика, потому что понимала, что я и так знаю о нем слишком много. Я неловко молчала. Без Макса Блэка у нас не осталось совсем ничего общего. Так что я сидела и смотрела, как небо одевается в закатные цвета. В этот раз цветов было не слишком много. Бывают скучные закаты. Этот был скучный.

– Я написала историю будущего, – призналась я.

– Чего?

– Я написала историю будущего.

– Как Нострадамус? Это ведь он был, да? – спросила Элли.

– Типа того, да.

– Может быть, однажды ты прославишься, – заметила Элли.

– Не хочу такой славы. Лучше буду надеяться, что ничего такого никогда не случится.

– Ага, – согласилась Элли.

До темноты Элли выпила две банки пива и мы перебрали, наверно, все возможные темы для пустой болтовни: детские воспоминания, пошлые анекдоты… Когда Элли заметила, что я уже некоторое время ничего не говорю, она вздохнула с таким видом, как будто ее утомила жизнь, и спросила:

– Ну что, нашла своего старика в коляске? Он помог тебе с твоим докладом или как?

– Это не доклад, – объяснила я. – Это книга. А да, мы сегодня вместе обедали. С Питером.

– Питер, – повторила Элли. – Отлично.

– Знаешь, что самое странное? Старик и Рик родственники. Рик его внук. Странно, да?

– Жду не дождусь, когда можно будет свалить отсюда к чертям, – выпалила Элли, явно не услышав ни одного моего слова. – Можешь дать мне свой телефон? Позвоню Маркусу Гленну.

Да ладно.

Я дала Элли телефон и, как только она назначила свидание, я пожелала ей спокойной ночи и ушла в дом. Спасать Элли – не моя работа. Значит, мне осталось только попробовать помочь отцу. Рою О’Брайану, предки которого ели лося у огня. Патологическому едоку из микроволновки, любителю магазинных тележек и художнику в затянувшемся отпуске. Спасать его – тоже не было моей работой. Но я хотела попробовать. Я хотела, чтобы он прочел «Зачем люди делают снимки». А еще я хотела рассказать ему об «Истории будущего». Может быть, тогда он перестанет сутками просиживать на диване.

========== Дарла-Дарла-Дарла ==========

Утром, перед тем как спускаться вниз, я взяла с собой «Историю будущего». Эта часть предстоящего разговора пугала меня больше всего. Может быть, когда я расскажу папе о своих видениях, он решит, что я схожу с ума, как Дарла. Я никогда не рассказывала ему о том, что боюсь пойти по ее стопам, и поэтому не знаю, не боится ли он того же самого.

Но не успела я дойти до гостиной, как папа позвал меня:

– Кексик? Можешь спуститься?

Рядом с ним на диване лежали две папки и стопка бумаг. На коленях у папы лежал ноутбук, и папа зачитал мне из него часть пенсильванского закона о правах бездомных.

– Похоже, у нас есть двадцать один год, так? – рассуждал он. – Даже если они подадут заявление.

– Я тоже так поняла, – ответила я. – Всегда можно спросить юриста.

– Ну, я и спросил. Вчера.

– Ого.

– У нас есть несколько вариантов, – продолжал папа. – А еще я поговорил со знакомым из муниципалитета.

– Жасмин уже заявила свое право на землю?

– Она не станет этого делать, – возразил папа.

– Нельзя знать наверняка.

– Да это и не важно, – с этими словами папа протянул мне лист бумаги. – Я написал ей письмо. Сначала я отправлю ей один экземпляр по почте, чтобы все было по закону, а потом я занесу ей копию лично.

– Справедливо, – заметила я, читая письмо.

Он написал примерно то же, что и я, только подпись поставил свою – и никаких «с любовью», конечно. Коротко и вежливо. В приложении он привел выдержки из нужных законов и объяснил, что муниципалитет уже указывал ему на ряд проблем на участке Жасмин: слишком много фургонов, слишком много людей живет в непригодном для этого помещении (на сеновале, например). Ну и, конечно, никто из коммуны не платил налоги на душу населения – вернее, платил только Эд, за себя и за Жасмин. Вышло очень милое письмо с почти искренним сожалением о нашем решении.

– Спасибо, что заставила меня за это взяться, – сказал папа. – Я слишком долго сидел в норе и не хотел выбираться. – Я вернула ему письмо, и он снова взглянул на него. – Если я навсегда обеспечу их бесплатным жильем, как они вообще узнают, что такое реальная жизнь?

Я посмотрела ему в глаза:

– Ты на что-то намекаешь?

Мы рассмеялись.

– Представляю, как она будет орать, – признался папа. – Но теперь у меня связаны руки. Придется выкурить их с участка.

– Значит, теперь можно поговорить о твоих картинах? – спросила я.

– Вряд ли.

– Поздно. – Папа поглядел на меня поверх компьютерных очков. – У меня для тебя заказ. Можешь нарисовать одну картину или целый цикл, – начала я. – Но я уверена, что у тебя получится.

– Посмотрим.

Я глубоко вздохнула:

– Плиты. – Я нарисовала руками силуэт большой прямоугольной плиты и открыла воображаемую дверцу духовки. – Я считаю, что ты должен нарисовать плиты.

– Ни фига себе.

– Подумай. Пусть это будет летний проект. Сейчас лето только начинается. Уволься с этой дурацкой работы – ты сможешь рисовать, а я засяду в чулане печатать фотки и буду думать, что делать со своей жизнью, когда все поменялось.

– Все поменялось?

Я не могла рассказать ему о видениях, хотя и сжимала в руках «Историю будущего».

– Поверь мне, все поменялось.

Я вернула обе тетради в чулан до следующего удобного случая. А потом поехала в банк. Я не буду рассказывать, для чего я туда ездила, потому что вы посчитаете меня ненормальной. Но, погодите, вы же уже давно считаете меня ненормальной, так? В общем, я поехала в банк, зашла внутрь и кое-что сделала. От этого мне захотелось улыбнуться.