Касательно механических свойств – это вообще отдельная песня. Например, по упругости исанит ближе всего к аморфным веществам, нежели к кристаллам. Однако он менее пластичен, чем сходные по химическому составу кристаллы и, очень тверд – почти девятка по шкале Мооса.

Сотрудники биогеохимической лаборатории, созданной научным руководителем Великанова академиком Виноградовым – в те годы еще профессором, – были на вершине творческого подъема. Они прекрасно понимали, что столкнулись с неизвестным природным феноменом, возможно даже имеющим внеземное происхождение. Во всяком случае, подобные, мягко говоря, экстравагантные идеи время от времени звучали, особенно из уст молодых ученых, таких как тогдашний Ковтун. Юрий Александрович самозабвенно трудился, осознавая всю важность сделанного им открытия. Временами он настолько увлекался, что забывал о еде и сне: мог работать сутками напролет без малейших признаков усталости. Виктор Ефимович рассказывал мне, что когда сотрудники поутру приходили в лабораторию, они нередко заставали шефа в той же позе у микроскопа, в какой оставляли его накануне вечером. О, это было время великих экспериментов! Параллельно шли исследования образцов живых тканей павлиньего хвоста, привезенных из Колумбии, и всякий раз природа удивляла ученых.

А потом Великанова арестовали, все рабочие материалы конфисковали, публикации изъяли, а самого Юрия Александровича… Ну, вы знаете…

Ассистент Ковтун тогда сам чудом избежал той же участи – молодого ученого спасла его юность, неосведомленность и то, что он в это время находился в долгой командировке в Мезени, куда и не добраться никак, разве только по зимнику, а вертолетов в ту пору еще не было. К изучению исанита он смог вернуться лишь после войны, уже став профессором. Вот тогда-то, на волне подъема, обусловленного политическим адреналином от создания атомного оружия, и были открыты самые главные свойства минерала. Тогда же, еще при жизни Сталина, была организована большая поисковая экспедиция в Южную Америку, замаскированная под консультирование при крупномасштабном геологическом картировании по приглашению правительств Колумбии, Бразилии и Венесуэлы. Естественно, руководителем всех работ был назначен Виктор Ефимович как ближайший ученик профессора Великанова. Однако в Колумбии на точках, описанных еще во время первой экспедиции, к тому времени уже орудовали американцы, вдобавок вся обширная территория вокруг месторождения вдруг оказалась частной собственностью какого-то колумбийского магната по имени дон Педро, и советским геологам напрочь запретили даже на 10 миль приближаться к заветному плато, где впервые были обнаружены и заросли павлиньего хвоста, и голубые кристаллы.

– Что за дон Педро? – поинтересовался Сергей.

– Да откуда я знаю? Мало ли в Бразилии Педров, – сострил Макарский.

– Вы имели в виду в Колумбии, – уточнил Паганель, видимо не смотревший фильм «Здравствуйте, я ваша тетя» с великолепным Калягиным в главной роли.

– Ну да, в Колумбии, – исправился профессор и ухмыльнулся. – Некто дон Педро Нуньес де Бальбоа.

– А что же Виктор Ефимович?

– А Виктору Ефимовичу тогда пришлось сконцентрироваться на поисках проявлений исанита в других местах, но, как вы уже знаете, совершенно безуспешно. Увы, серьезных результатов не было в течение нескольких сезонов, и в итоге экспедицию пришлось закрыть.

Профессор замолчал и погрузился в раздумья. Ему припомнились былые годы, когда он только соприкоснулся с проблематикой исанита. Молодому геохимику Макарскому тоже страстно хотелось найти новое месторождение заветного минерала. Какими же порой сложными и непредсказуемыми путями пробивается к людям свет истины! Сколько препон, сколько трудностей подстерегают его повсюду – и не счесть!

– Скажите, Лев Михайлович, а что Густав фон Хиппель, какова его дальнейшая судьба? – прервал паузу Гущин. – На полях статьи стоит пометка, сделанная рукой академика Ковтуна. Интересно, удалось ли ему разыскать лаборанта из Берлина?

– А вы внимательны, Сережа! Похвально, – заметил профессор. – Нашел ли Виктор Ефимович Хиппеля, говорите? И да, и нет. С приходом к власти Гитлера, молодой немец отрекся от коммунистических идей и перешел на сторону национал-социалистов. В 1934 году он вступил в НСДАП и до войны работал сначала у Альберта Шпеера, а затем, кажется, в лабораториях Вольфрама Зиверса.

– Аненербе? – удивился Сергей.

– Получается так. Трудно сказать, пережил ли он войну. Думаю, скорее всего, нет: вероятно, сгинул в концлагере, или погиб на фронте где-нибудь под Ржевом. В общем, что с ним сталось в дальнейшем, мне совершенно неизвестно. Сами понимаете, открыто интересоваться судьбой фашистских прихвостней у нас в стране как-то не очень принято. Ну, да и бог с ним. Вернемся лучше к нашим баранам. На чем мы остановились?

– На том, что академик Ковтун не смог найти исанит, – мгновенно подсказал Паганель.

– Да, – подтвердил Макарский, – увы… Ни исанита, ни павлиньего хвоста – все без толку. Кстати, молодой человек, не желаете ли взглянуть на гербарий Великанова?

– Профессор! – горячо воскликнул молодой ученый. – Вы еще спрашиваете…

Лев Михайлович улыбаясь подошел к дубовому комоду с множеством широченных невысоких ящиков – в таких на факультете обычно хранят учебные карты – и достал оттуда несколько застекленных паспарту величиной с ватманский лист, тщательно и аккуратно завернутых в тонкий пергамент.

Так вот ты какой, павлиний хвост! Листики растения немного побурели от времени, но своей упругости и естественного маслянистого блеска не утратили. На этом фоне радужная побежалость, действительно очень похожая на перо павлина, выглядела еще более отчетливо, будто светилась в полутьме профессорского кабинета.

Паганель был ошеломлен и буквально раздавлен. Он неподвижно стоял, совершенно огорошенный и, всматриваясь в причудливый рисунок, сделанный природой, думал лишь о том, что вот так под видом гербария неведомые силы подбросили ему еще один знак, подсказку, которую надо только суметь прочитать. Образ волшебной пещеры Али-Бабы, заваленной горами драгоценных сокровищ, снова замаячил в сознании молодого ученого.

Удивляло Сергея и то, что помимо дневника, случайно попавшего к нему в руки, где-то все же сохранились и другие свидетельства этого величайшего открытия, несмотря на все старания НКВД. Это наводило на мысль, что со временем, возможно, проявятся и иные подсказки. Паганель уже нисколько не сомневался, что сможет по крупицам собрать всю мозаику, пусть даже на это уйдут многие годы.

Во втором паспарту хранились фрагменты корневой системы растения, а в третьем, четвертом и пятом – первое описание павлиньего хвоста, сделанное рукой самого академика Вавилова, и множество великолепных карандашных зарисовок профессора Великанова.

– А как вам это? – Макарский достал из сейфа маленькую бархатную коробочку, в каких обычно хранят ювелирные украшения, и с легким щелчком открыл ее.

Внутри, поблескивая равносторонними треугольными гранями, лежал крошечный голубой кристаллик, размером с горошину.

– Исанит? – затаив дыхание Паганель бережно принял футляр из рук учителя. – Вы решили меня сразу добить, шеф?

– Еще великановский, – с едва уловимой гордостью, но в то же время немного печально вздохнул Лев Михайлович. – Теперь-то нам, к сожалению, приходится покупать исанит блошиными партиями у дона Педро и его американских партнеров, будь они неладны. А что поделаешь, нужен для работы… Ну, ничего… Ничего… Недолго музыка играла, как говорится…

– Боже мой! Он прекрасен в своем совершенстве, – не в силах оторвать взгляда от прозрачного голубого икосаэдра проговорил Гущин. – Как завораживающе красиво сверкают его грани: немного холодно, но величественно и утонченно. Удивительно. Неужели от наследия Юрия Александровича Великанова все-таки хоть что-то осталось?

– Осталось-осталось… И немало. Скоро вы, Сережа, в этом сами сможете убедиться.