Все опять упиралось в профессора Макарского как единственного возможного наследника тайны Великанова. Не может быть, чтобы Виктор Ефимович не посвятил своего ученика во все эти хитросплетения.

Сергей сильно разволновался. Он несколько раз прошелся взад и вперед по комнате, задумчиво постоял у окна, машинально поливая любимые Асины фиалки, густо усеявшие весь подоконник, потом как робот поплелся на кухню ставить чайник. «Да, в этом надо будет основательно разобраться, – думал Паганель, слушая, как закипает вода. – Понять бы, что там на самом деле открыл в Колумбии профессор Великанов, с какой загадкой природы столкнулся».

Молодой исследователь и не заметил, как с головой окунулся в пучину мечтаний. Ему представлялись блестящие научные перспективы. Время сейчас другое: нет ни политических репрессий, ни довлеющей идеологии, ни партийной опеки, ни цензуры. Делай, что хочешь. Свобода! Нужно только выбрать правильное направление и нанести точный удар, и тогда волшебный Сим-сим откроется, впуская ученого внутрь горы, наполненной сказочными сокровищами.

От предчувствия близкой удачи Сергей даже вспотел. Он глубоко вздохнул, вытер ладонью испарину, проступившую на лбу, и неловким движением расстегнул воротник рубашки. Теперь главное не увлечься сверх меры и сохранить ясный рассудок, чтобы не забыть, где находится выход из заветного грота Али-Бабы. Четкий план действий, методика, фактические материалы. Это пока все, что ему нужно.

В коридоре надрывисто затрещал телефон резким и коротким зуммером, как обычно бывает при междугороднем звонке.

Гущин мгновенно пришел в себя и схватил трубку:

– Слушаю вас, алло.

– Здравствуйте Сережа! – услышал он знакомый голос шефа.

– Добрый день, Лев Михайлович, – вежливо ответил молодой ученый.

– Вашу кандидатуру я предварительно согласовал, – продолжил профессор. – Там не против.

– Где это там? – удивился простодушный Паганель. – В Академии?

– Там – это там, где надо, – наигранно рассмеялся в ответ Макарский. – В общем, жду вас с Анастасией в субботу, как и договаривались, часикам этак к семи, если вы, конечно, не передумали.

– Да, я нет, не передумал, то есть да, конечно, будем, – сбивчиво проговорил Сергей.

– Вот и отлично. До встречи.

– До свидания, Лев Михайлович, – молодой ученый медленно повесил трубку и снова задумался.

Звонок профессора, в котором, собственно не было ничего особенного, почему-то напугал его. Паганелю вдруг стало не по себе от навалившихся на него неприятных предчувствий. «Там, где надо…» Хм. Да, видимо, слишком рано он расслабился. Живы, значит, еще компетентные инстанции, обеспечивающие и контроль, и идеологию, и опеку. Лишь бы до репрессий не дошло.

«И куда это я вляпался? Знать бы», – ломал голову Сергей, каждой клеткой своего существа ощущая, как водоворот событий затягивает его все глубже и глубже.

В назначенный час Паганель с Асей при полном параде стояли у дверей профессорской квартиры в сталинской высотке на Кудринской площади, которая в годы СССР именовалась площадью Восстания.

Сергея уже один раз принимали в доме Макарского, а вот девушка попала сюда впервые. Она была потрясена убранством хорошо известного всей столице дворца советской элиты. Никогда в жизни Ася не видела такого великолепия: инкрустированные мраморные полы и колонны с изящными капителями, позолота и лепнина, художественные барельефы, выполненные знаменитым скульптором Аникушиным, арки и расписные плафоны потолков, двери из мореного дуба и витражи, изготовленные по эскизам Павла Корина… Слов нет! Не дом, а музей. Эрмитаж…

Даже в скоростном лифте с панелями из красного дерева, мигом умчавшем юную пару на 17 этаж, можно было жить. И поскольку у советских людей обычно бытие определяет сознание, восторженной барышне хотелось буквально, схватиться за блестящие бронзовые поручни и попросить в этой шикарной кабинке политического убежища, чтобы остаться здесь навсегда.

Для послевоенного времени дом был новаторским и очень удобным. Не случайно сам Посохин – главный архитектор комплекса – намеревался тут поселиться. Жилье он спроектировал, как для себя: комфортное, просторное и функциональное. Дом изобиловал техническими новшествами. В нем предусматривались, к примеру, полная радиофикация и телефонизация, включая специальную телефонную связь квартир с вестибюлем, диковинная для пятидесятых годов электрическая плита на кухне, автоматическая электромойка, автономное регулирование температуры в каждой квартире, центральная пылесосная установка и даже дробилка мусора – этакая специальная электрическая мельница, размалывающая пищевые отходы в жиденькую кашицу, которая затем спускалась в канализационную сеть.

Естественно, в доме жило множество знаменитостей. В разные времена в просторных вестибюлях высотки можно было запросто повстречать таких видных деятелей как академик Микулин, хирург Бакулев и чемпион мира по шахматам Смыслов, или же артистов Надежду Чередниченко с ее мужем Иваном Переверзевым, а так же известных актеров – Алейникова, Мирова, Новицкого, выдающихся летчиков Анохина, Громова, Коккинаки и многих других замечательных людей.

«Если после Сережкиного повышения нам перепадет хотя бы тысячная доля этой роскоши, – думала Ася, – можно будет считать, что жизнь удалась».

Лифтовый холл на этаже, украшенный огромными зеркалами и штучным дубовым паркетом, заканчивался двумя квартирами, в одной из которых жил академик из Курчатовского института, а напротив, в просторных апартаментах с окнами, смотрящими на планетарий и зоопарк, – профессор МГУ Лев Михайлович Макарский, сын известного биолога Михаила Львовича Макарского.

Сергей поправил целлофановую упаковку пышного букета, который они с Асей купили в ларьке у метро, и нажал черную кнопку большого старинного звонка.

Дверь открыла супруга ученого, пожилая дама с потрясающей фигурой.

– Здравствуйте, молодые люди! – сказала она с улыбкой, и Асе стало ясно, что в прекрасном состоянии находится не только ее фигура, но и голос, и вообще вся она весьма изящна и молода душой. – Милости прошу, проходите.

Марианна Викторовна сделала приглашающий жест и впустила гостей в квартиру с высоченными, буквально уходящими под облака потолками. Движения хозяйки были плавны и изысканно элегантны. И немудрено, поскольку в молодости она была известной балериной и в свое время блистала на сцене Большого театра.

Сергей не сомневался, что они с Асей быстро найдут общий язык на почве искусства и кулинарии.

– Какие красивые цветы! – с чувством проговорила Марианна Викторовна, может быть излишне театрально. – Ася, вас не затруднит поставить их в вазу? Вообще, чувствуйте себя, как дома. Распоряжайтесь. Еще минутка и будем пить чай.

За большим круглым столом было просторно, и это очень понравилось молодой барышне. Ее всегда вдохновляли большие чистые поверхности и аскетизм незаполненного пространства. Когда же во время праздников всю столешницу обычно заваливали различными яствами и приборами, так что и чашку поставить некуда, это вгоняло Асю в состояние ступора и легкой депрессии, и ей всякий раз хотелось скорее покинуть застолье.

Сервиз у хозяев был какой-то очень старый, должно быть фамильный. И ложечки были особой формы, старинные, с витыми ручками. И вся гостиная была обставлена монументальной громоздкой мебелью позапрошлого века, и атмосфера в ней была такая академическая, великосветская, что Асе казалось странным, как это они до сих пор еще говорят за столом по-русски, а не по-французски или даже по-латыни.

И булочки, которые испекла Марианна Викторовна по случаю визита, тоже были непростые: рецепт этот сохранился еще от бабушки профессора, и весь секрет заключался в особой последовательности смешивания масла, сахара, яиц и прочих продуктов. И были эти булочки очень вкусными.

Разговор то сбивался в обычную светскую болтовню ни о чем, то как-то очень своеобразно переходил на околонаучные темы, то опять возвращался ко всяким пустякам и погоде. В общем, было мило.