— А ты что скажешь, Кирилл? — спросил он.

— Решай сам, что для тебя важнее, воевода. Судьба Новгорода или личная месть.

— А ты бы что выбрал?

— Будь я на своём месте, я бы выбрал месть. Но если бы я был воеводой, героем и Людина, и Славенского конца, будь я мудрым вождём, одолевшим Змея Горыныча во славу Божью, я уже не принадлежал бы себе. Ты уже сделал свой выбор, брат мой, когда стал воеводой. Теперь от тебя зависит судьба многих людей, судьба Новгорода.

— Отец учил меня, что власть — это свобода, — задумчиво произнёс Добрыня, — а я вижу, что власть — это великая несвобода. Или это какая-то неправильная власть?

— Истинная власть теперь в руках Божьих, — молвил епископ, — а мы все рабы его.

— Что ж, да будет так, — поднялся с лавки Добрыня, — поеду в Ракому.

Эхо далеко разнесло его слова, под самые купола, будто бы сам Бог был свидетелем его обещания. С тяжёлым сердцем сын Никиты отказался от мести за своего отца. Меч-Молния требовал крови, требовал новых жертв. Чтобы перебороть этот демонический зов, Добрыня решил избавиться от меча. Ночью он положил его в сундук и закопал в землю у себя во дворе. Огромная сила теперь была спрятана, вынужденная ожидать часа проявить себя. А Добрыня снова превратился в простого смертного, от которого при этом зависела судьба всего Новгорода.

За короткий срок пребывания в доме Добрыни Забава Путятишна умудрилась перессориться со всеми его домочадцами. Настроение её менялось крайне резко. То она проливала слёзы от того, что её любимый монстр не отвоевал её не назад, то наоборот начинала всех высмеивать, язвить, ругаться на слуг. Но Забаве всё это спускали с рук, поскольку все поняли главную причину такого поведения: она беременна.

— Даже не могу предвидеть, как удивится Ярослав, когда узнает, — сказал ей как-то Добрыня, — потомок Рюрика и одновременно дитя Змея Горыныча. Возможно ли такое? Хорошо, если родиться девочка. А если родиться сын?

— Это будет мальчик, — уверенно отвечала Забава, — я знаю, я чувствую это. Я рожу Ратмиру сына, и он будет сильнее всех Рюриковичей.

— Сначала ему ещё нужно родиться, а потом вырасти. Как видно, потомки Рюрика не любят делиться властью друг с другом. Сначала Ярослав пойдёт войной на Святополка, а если разделается с ним, то, вполне возможно, возьмётся и за остальных родственников мужского пола.

— И ты хочешь отдать меня ему в руки? — с тоской посмотрела Забава на богатыря.

— Это ваши семейные дела, они меня не касаются. К тому же, с твоей помощью мы объединим Новгород и сможем пойти войной на Киев. Ведь если Ярослав не пойдёт на Киев, Святополк придёт в Новгород и принесёт нам войну сюда.

И Забава, скрепя сердце, смирилась с неизбежным. Ясным зимним днём она закуталась в кунью шубу по самый подбородок, надела горностаевую шапку и с красными от мороза щеками пошла по двору. Добрыня нарядился в медвежью шубу с меховым воротником, подпоясался и уселся в запряжённые тройкой лошадей сани. К их компании присоединились двоя из Людина конца, один из которых был теперь богатый старшина Гаврюша, а другой — угрюмый бородач и тоже старшина, принимавший участие в походе. В таком составе они и отправились в Ракому, на переговоры с князем Ярославом. Хотелось верить, что переговоры эти не есть очередная уловка, как в прошлый раз, и они вернутся назад живыми. При приближении к деревянной стене все заметно занервничали. Добрыня непроизвольно держался за ручку своего боевого топора. Гаврюша, который правил лошадьми, всё чаще ругался на скакунов, а другой старшина всё поглядывал на Заставу.

— Ничего, — произнёс он, и из его рта ядовито пахнуло чесноком, — в случае чего, у нас есть заложник.

Забава и сама была еле жива от таких слов, но всё же больше рассчитывала на благополучный исход. Если Ярослав кому поручит совершить расправу, так это Путяте, а Путята — её родной отец. Ворота Ракомы со скрипом открылись, разгребая сугробы, и путники заехали в посёлок. Первым их встретил новгородский епископ — отец Иоаким, который был уже здесь. В меховой шубе и шапке он совсем был не похож на священника, по виду он больше походил на знатного человека.

— Пойдём, князь ждёт вас, — молвил он, и изо рта его повалил густой пар. Путники под скрип снега под ногами отправились в богатый терем. Лестница была покрыта тонким слоем льда, отчего подняться по ней было нелегко. Но вскоре новгородцы, отряхивая с валенок снег, оказались в сенях, избавились от объёмных шуб и прошли в просторную и тёплую горницу. Здесь на лавках вдоль стен собралось уже немало народу. Верные Ярославу бояре и наёмники, знакомые всё лица. Был здесь и толстый ростовский боярин и тысяцкий — Путята, был рыжеволосый Рогнвальд, рядом с длинной косой за плечами сидел Ставр. Князь Ярослав сидел на возвышении, на большом кресле у дальней стены, устало положив подбородок на собственный кулак. Комната была неплохо освещена, и всё же света здесь явно не хватало, а потому, видимо, настроение у всех было тоскливое. Князь будто не заметил прихода гостей и продолжил сидеть так, как сидел, с двусмысленным выражением лица выслушивая своих советников.

— Владыка, — обратился епископ, — гонцы прибыли.

Ярослав медленно выпрямился в кресле и окинул взором гостей.

— Ну и кто из вас Добрыня? — спрашивал он.

— Это я, князь, — вышел вперёд Добрыня. Даже при плохом свете было видно, что он напряжён, челюсти сжаты, взгляд хмурый.

— А вот и Забава, — взглянул Ярослав на племянницу, — что ж, Путята, встречай свою дочь, радуйся.

И Путята действительно поднялся с места и отправился к своей дочери. Забава пошла к нему навстречу, и вскоре они заключили друг друга в объятия.

— Ну вот и ладно, — молвил Ярослав, — семья воссоединилась. А вот Новгород ещё расколот. Что же мы будем с этим делать?

— Ты убил моего отца, — молвил Добрыня, — а я спас твою племянницу. Теперь, князь, ты должен мне.

И все поразились дерзости новгородского боярина, но никто не мог сказать, что он говорит несправедливо.

— Чего же ты хочешь? — немного смутился Ярослав, — моей смерти? Думаешь, Новгороду будет лучше без князя, или Святополк будет лучшем князем, чем я?

— Если бы я хотел твоей смерти, я бы не стоял сейчас здесь, — отвечал Добрыня, — но я пришёл к тебе без войска и отдал тебе Забаву, которую до этого вырвал из лап Змея Горыныча. Я хочу добра и мира для Новгорода. Это выше наших личных счётов.

— И всё же, я не люблю оставаться в долгу, — молвил Ярослав, — я заплачу тебе виру за убитого отца, и всем пострадавшим от моего гнева. Перед Богом я уже покаялся, и владыка Иоанн отпустил мне мой страшный грех. Если ты, Добрыня, сказал правду и хочешь мира для Новгорода, будь моим другом.

— Нет князь, другом я тебе не стану никогда, — отвечал юный боярин, — а соратником стать могу. Я буду сражаться на твоей стороне во славу Новгорода, против Святополка.

— И на том ладно, — едва заметно скривил лицо Ярослав. — Но этого мало. Мне нужен весь Новгород: и Славенский, и Людин конец. Всё ополчение. Только так у нас появится шанс на победу. Ведь теперь с нами нет варягов. Поможешь мне объединить город перед лицом общей беды?

— Помогу, — отвечал Добрыня, — но Новгород хочет вернуть себе старого посадника — Константина Добрынича, которого ты убрал с этой должности.

— Что ж, Константина я уважаю, да будет так. Какие ещё условия выдвигают бояре?

— Мне они велели передать только это.

— Что ж, Добрыня, уже стемнело, оставайся здесь на ночлег, будешь моим гостем в Ракоме, а завтра вернёшься в Новгород.

— Как тебе угодно, владыка. Пусть же твой человек — Ставр проводит меня в моё временное жилище.

— Ставр? — слегка удивился Ярослав и взглянул на своего юного помощника, — ну, пусть будет Ставр.

В душе Добрыня радовался, а его спутники дивились его дерзости и тому, что она сошла ему с рук. С другой стороны, не стоило удивляться, ведь он и Змея Горыныча однажды заставил поступить по-своему. Ставр оставался внешне спокоен, когда через тёмную заснеженную улицу вёл послов в их избу.