Ирине Маландиной Вот идут по аллее, так странно нежны, Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя. Николай Гумилёв Ира, ты помнишь Старомонетный В сорок девятом году? В конце переулка дымилась Этна, Порхали в снегах какаду, Цфасман играл гениальней Шопена; Вздымаясь под потолок, Читал Маяковский проникновенно И скромно помалкивал Блок. За спорами «Лемешев или Козловский?» С доброй улыбкой следил Квартирный сосед Пётр Ильич Чайковский, Он запросто к нам заходил. Помню, однажды с тобой попрощался, Пошёл через Каменный мост — Случайно с Есениным там повстречался… Ну кто говорит – склероз?! Видится чётко, во всех деталях Любимых лиц череда; Вот скучные рожи куда-то пропали, Как не было их никогда! Московиты
С былых времён мы звались московиты (У нынешних соседей – москали), Мы – с Волги, с Дона, с Северной Земли, Мы, на пол-Азии разбросаны, размыты, Но где б ни жили, всё равно мы – москали. Американец есть, не «вашингтонец», Про англичан никто не говорит «Эй, лондонцы», и словом «брюсселит» Бельгийца никогда не назовёт японец, Но каждый русский, всем известно, – московит. Точней сказать – все, кто живёт в России, Ведь московит – «всяк сущий в ней язык». Проверил это бусурманский штык; Пред нашей прочностью московской он бессилен, Хоть разделять и властвовать привык. Москва насквозь пропитана Россией, Ну, а Россия вся пропитана Москвой. Никто не справится с конструкцией такой, Как на болотах бы враги ни голосили, Как ни звенели бы заморскою деньгой. Из набросков автобиографии Сложилось всё удачно у меня. Хотя всегда – оговорюсь – был бедным, До сорока ютился в коммуналках, Не нажил ни хором, ни дачи, ни машины. И по бордельным Куршавелям не катался, И в воровской малине не был, в Лондонграде, Куда стремятся многие – взглянуть одним глазком На королеву, что крышует всю братву. Я никогда не голодал (за вычетом войны) И не сидел в тюрьме (а несколько приводов По малолетке и по молодости лет – не криминал). Болел, как все, валялся по больницам, Но рак и спид, и гепатит с туберкулёзом Меня пока что миновали – тьфу, тьфу, тьфу. Я даже триппер не хватал ни разу. Вот видите – во многом мне везло. А главное – я прожил жизнь в России, Включая шестьдесят в СССР. Меня не выслали и не угнали в плен (В полон, как выражались наши предки). И в эмиграцию не увезли ребёнком, А ведь такое и вполне могло бы быть. Хоть горожанин, знаю и село — На поле мне работать приходилось И лошадей гонять в ночное с пацанами. И даже я один сезон ходил в лаптях, Всего лишь осень-зиму, но – ходил (А ты ходил, космополит проклятый?). И телогрейку я носил четыре года. Мне перешили в подростковое пальто Шинельку рваную соседа-офицера, Но мне она ничуть не помешала Читать взапой, начать писать, влюбляться И весь сезон водить в Большой театр Прелестную подругу-гимназистку (Обманным образом – был грех – я раздобыл Абонемент в райкоме комсомола). То был пятидесятый год, на сцене Блистали Лемешев, Уланова, Козловский — Какой расцвет, какие имена! Старинной музыкой тогда же я увлёкся, А Гедике, великий органист, Дарил нам незабвенные концерты… Сейчас, возможно, это странно прозвучит — В Консерваторию ходил я на концерты Певицы Нины Дорлиак и не особо Соображал, что аккомпаниатор – Рихтер, Да, Святослав, да, да, тот самый Рихтер; Простите, я не профессионал… А вот в поэзии я свой среди своих. С Есениным и с Блоком мы дружили, И с Алексеем Константинычем Толстым, С Андреем Белым были кореша, И с Брюсовым, да всех не перечислишь… Но это русские, но это земляки, А что до иностранцев, то, конечно; По-бусурмански я не говорю И вся надежда тут на переводы. С их помощью бывали чудеса. Ну, например, я помню, как однажды, Когда случилась свалка в магазине За томиком Вийона, в зал вошёл Сам автор и покрыл французским матом Всю очередь и вытащил меня И говорит: «Чтоб этому досталось! Мой давнишний и верный почитатель, Когда-то у богатого соседа Он спёр моих стихов солидный том, Читал всю ночь, потом переписал, А после подарил одной подруге. И, кстати, бабы тут у вас в Москве Гораздо лучше, чем у нас в Париже, Но это так, как говорится, a propos… Про этого студента – я скажу: Вот настоящий, подлинный читатель! Я Карла Орлеанского просил Позвать его на состязание в Блуа, Тот согласился, но не вышло дело: Упёрлись рогом солдафоны НАТО, Ну что тут, что тут скажешь, мать их так!» Подобное случалось у меня С Уитмэном, с Превером, с Хаусмэном, А в чайхане однажды, в Душанбе Со мной Омар Хайям поговорил, Так сам чайханщик с круглыми плечами [1]С меня и деньги отказался взять за чай: Ведь есть же люди (их зовут «простые люди»), Которые прекрасно понимают — «Поэт поэтов» человечеству важнее, Чем главначпупс и секретарь ЦК. Закончить о везении моём Хотел бы я, сказав об очень важном, О Женщинах, о чём мемуаристы Обычно бла-бла-бла сверх всякой меры… Ага, смотрю – поганец пасть разинул и слюной Закапал. Пасть закрой! Кина не будет. На эти темы я не говорю. Нет, никому я не давал подписку, Но у меня такие принципы морали. Поверьте на слово, а то, что я не вру, Вы поняли, надеюсь. Ну так вот: Подобных Им вам даже и не снилось. Вот видите, как в жизни мне везло. |
