Это – сокращённый отрывок из прозы Дон-Аминадо, которую я воспринимаю как чистейшую поэзию. Ну, и у многих авторов, конечно, есть стихи на ту же тему. Первыми на память приходят незабываемые строки Сергея Маркова: Знаю я – малиновою ранью Лебеди летят над Лебедянью, А в Медыни золотится мёд. Не скопа ли кружится в Скопине? А в Серпейске ржавой смерти ждёт Серп горбатый в дедовском овине… Ну, и, конечно, Виктор Боков, с которым мне довелось встречаться лично:
О, земля моя! Ты – кафедра, Мне с твоих родных страниц Открывалась география Гор и рек, и русских лиц. В Омске, в Томске, или в Глазове, Или где-нибудь в Орле Улыбались кареглазые Не кому-нибудь, а мне… Такие слова моих старших современников я в полной мере могу отнести и к себе. Повезло мне, чего там говорить, крупно повезло. Где человеку со склонностью к стихосложению надо было жить в XX–XXI веке? Конечно, в России, не в Западной же Европе и не в США-Канаде, где поэзия в основном стала филологической игрой. А у нас, слава Богу, ещё кипят нешуточные страсти вплоть до пролития крови – настоящей, а не бутафорского клюквенного сока или – что ещё смешнее – кетчупа. 5-й пункт – русский Подводя итоги В таинственных, волшебных городах — В Санкт-Петербурге, Суздале, Коломне, В Перми, в Смоленске и в других местах Бывал – и с благодарностию помню. Москву, конечно, где я был рождён, Я исходил бессчётными шагами, И Ярославлем был я покорён, И очарован курскими садами. Деревня Мельниково, городок Ирбит, Владимир, Пенза, Киев и Саратов, Рязань и Брянск – никто не позабыт. Ах, Боже мой, как жизнь была богата! …И вот сегодня глобус я вращал (Привязан к дому, старый стал, болею) — Найду-ка место, где я не бывал И горестно об этом сожалею. Нашёл – среди шести материков! Пусть я не пил ни в Копенгагенах, ни в Ниццах, Но вот Великий Новгород и Псков Не видел я – и это не простится. По возвращении с Запада Дым в Отечестве – жуть, без фильтрации И колдобины вместо шоссе. Политические прокламации Отвратительны, право же, все. Демократии па́йки – уменьшены, На зарплату прожить не смогу, Но прелестные русские женщины Возникают на каждом шагу. Цвета русского знамени Над чёрной вспаханной землёй В тумане купол золотой. Сугубо личный опыт На восток и на запад от центра земли, Вкось от Пулковской нашей оси Уносили когда-то меня корабли, Рассекая небесную синь. Обжигал и меня экзотический хмель, Но не так, чтобы сбросить с коня: Искушения всех чужедальних земель Безнадёжно слабы для меня. За Гиссарским хребтом – азиатский дурман, На Манхэттене – допинг трясёт, Но меня ленинградский волшебный туман До того ещё взял в оборот. В ленинградском тумане двуглавый орёл Над моей головой воспарил, Он мне зренье и слух обострил, и повёл, И прямую дорогу открыл. Что нам западный допинг, восточный дурман, Им у нас не бывать в козырях; Нам болота да снег, нам ковыль да бурьян, Да сентябрь, что грибами пропах. И напрасно кичится иной человек, Что изведал иные миры: Ведь гиссарский кинжал и манхэттенский чек Бесполезны для русской игры. Манит, манит Жар-птица волшебным пером, В чащу манит меня за собой; И причём тут манхэттенский нарко-содом И причём тут гиссарский разбой? И не всё ли равно, где бывать довелось, Если здесь, у опятного пня, Вылезает наружу Вселенская Ось И Жар-птицы перо – у меня. На нашей улице Идёшь и видишь – вот хороший человек. Трудяга, верно. Руки все в мозолях Одет прилично, лишь на голове. Бейсболка – так у сына ходят в школе. А вот прозрачно-синие глаза Старушки, знающей, что жизнь всего мудрее; Все дочки замужем, а внучка-егоза… Распишется, родит – и повзрослеет. За ней идёт собрат мой книгочей, Да, точно брат – читает то, что надо: В руках – Есенин, Гёте, Апулей И никаких тебе маркиз де-Садов. Хорошие всё люди! А враги, Раздутые от долларовой спеси? Здесь, здесь они, да не слышны шаги — Несутся мимо в чёрном «мерседесе». "Пиджак влетел в немалую копейку…" Пиджак влетел в немалую копейку, Но это – внешние круги; Моя душа одета в телогрейку, В резиновые сапоги. Она идёт российским бездорожьем, Да хоть бы и по целине; В любой ненастный день и в день погожий Она своя в своей стране. В таком наряде можно лечь на землю И небесам в глаза взглянуть; Его мудрец, его пастух приемлет, С поэтами уж как-нибудь. А если кто чего, так в душу глянешь И чётко видишь все дела: Та чучелом в смешной заморской дряни, Та неприлична и гола. У нас ведь как – обычно с третьей рюмки На стол выкладывают суть, И всё понятно даже недоумкам, Поэтому – не обессудь. А у меня весьма высокий рейтинг, Друзья признали и враги — Моя душа одета в телогрейку, В резиновые сапоги. |
