И вот в очередной, уже неизвестно который по счёту раз пожарная рота выезжает «на дело», как сказал местный острослов Юра.

Ну да! Дело и в самом деле предстояло большое: нам следовало вымыть из пожарных стволов большую часть небольшого города. Правда, было одно, но существенное «но». Это в мирной жизни Припять и в самом деле не столь великий город, всего-то около пятидесяти тысяч населения, проживающего очень компактно. Но, когда радиация подстерегает за каждым углом, под каждым деревом, в каждом доме и даже на асфальте, городок превращается в кошмар.

Пустой Город… То есть и в самом деле безлюдный, недавно только полный жизни и сил, смеющийся и цветущий. Причём в самом прямом смысле. Цветов вокруг было много: засыхающие на подоконниках и балконах герани, бальзамины и амариллисы, клумбы перед учреждениями и домами, цветущие газоны, полянки, усеянные разнообразными полевыми представителями флоры.

И теперь мы, тюменские пожарные, а именно отдельная пожарная рота 29-го полка химической защиты, пытаемся сделать не щадя живота своего вновь пригодным к жизни облучённый город. Если бы нам тогда знать, что всё это пустое. Что никогда, во всяком случае при жизни нашего поколения, Припять живой не будет. Но мы этого не знали, потому что из «соображений государственной безопасности» высшее командование скрывало факт. Мы, как и положено военным, выполняли приказ – мыли дом за домом. «Как вымоете город – так домой», – такие вот слова были сказаны командиром полка и замполитом.

Это теперь мы знаем, что командир и замполит вовсе не обманули нас, они просто не сказали всей правды – город можно было мыть… Всю жизнь… А тогда мы выполняли приказ…

Названия многих улиц стёрлись в памяти, но два из них – Леси Украинки и Ленина – остались. И вот где-то между ними, в рядах обожжённых радиацией домов стоял детский сад, весь в зелени и цветах. Солнце хоть и палило нещадно, да окружавшие детсад две или три шестнадцатиэтажки и несколько пятиэтажек затеняли насаждения, и потому растительность на этом участке города только-только начала увядать. И то совсем немножко. «Был месяц май, шёл первый день каникул», – кажется, так поётся в одной из популярных песен. Это точно – май был, тридцатое число. Каникулы тоже были, и, по всей вероятности, предполагались очень длительными…

…Когда наша машина остановилась среди этой зелени, мы были поражены. Цветы! Цветы! Цветы!!! Да сколько… Ирисы, нивяник, неправильно называемый ромашкой, розы. Их, великолепных – красных, розовых, белых – было множество. Их запах перебивал и испарения асфальта, и умопомрачающий «аромат» йода, и вездесущий, поскольку никуда ему не деться, запах пота. Нашего, разумеется… Мне почему-то пришла на ум болгарская фраза: «През пролетта цефтята цветя, техният мирис се разноси по околност…» Или «цветята цефтя», я уж подзабыл, но фраза означает, что весной цветут цветы и их аромат разносится далеко вокруг. Он точно разносился и тут, ни убавить, ни прибавить. Среди цветущих невзрачными мелкими цветочками кустов лоха серебристого, меж тем пахнущего остро и пряно, розы чувствовали себя великолепно. Не знаю, как другие, но мы с Хрупиным почувствовали себя там… на далёкой Кубани, где этих великолепных цветов всегда было в достатке.