– Иди дальше в конец коридора.

Я ощутил прикосновение пальцев к пояснице, побуждающих меня идти вперед, и невольно вздрогнул, подчиняясь. Не считая ужина, когда он кормил меня, это был первый раз, когда он коснулся меня, и прикосновение не было грубым.

Украдкой я заглядывал в комнаты, которые мы проходили. Первой по левую сторону была выдержанная в строгом стиле опрятная гостиная, сразу после нее кабинет – краем глаза я заметил книги у дальней стены и стол, заваленный бумагами. Другие помещения были скрыты за закрытыми дверьми. Господин открыл дальнюю комнату, вошел и тотчас же направился к дивану. Он стоял прямо под окном, и я с удивлением отметил, что уже спускаются сумерки. Самый долгий день прошел намного быстрее, чем могло бы показаться.

Быстро оглянувшись по сторонам, я понял, что он сразу привел меня в свою спальню, и, ощутив неимоверное облегчение, покраснел. Я переживал, что милорд отошлет меня с глаз долой в какой-нибудь угол, чулан или в крыло с хозяйственными рабами. Что моя внешность его раздражает. Что он избегает мальчиков. Что он проигнорирует меня назло королю.

Но он же был мужчиной, правда? И достаточно молодым, чтобы иногда идти на поводу своих желаний, которые пересилят даже гордость. С моей стороны переживать было не только глупо, еще это было проявлением тщеславия, будто я имел большую значимость, чем любая другая собственность.

Я осмотрелся более внимательно, на сей раз запоминая все увиденное и обращая больше внимания не на обстановку, а на атмосферу комнаты, оценивая преимущества пространства, пытаясь уловить вкусы моего господина, почувствовать его желания, чтобы иметь возможность в любое время доставить ему удовольствие. Мне необходимо было знать эту комнату лучше любой другой в замке. Конечно же, такие мысли были лишними, ведь я полагал, что очень скоро буду знать ее, как свои пять пальцев.

В некотором смысле, спальня была аскетической, но в то же время красивой. Казалось, что она ему подходит своей холодностью. Темно-ореховая мебель: шкаф, комод и небольшой круглый столик с двумя стульями. Перед моими глазами быстро мелькнула картина того, как по утрам я подаю ему на завтрак теплые булочки с маслом и чай с Востока, а потом сижу у его ног и смотрю, как он читает одну из многочисленных книг из библиотеки. Мысль была соблазнительная и заманчивая.

Конечно, мои первые размышления о лорде Риедиче тоже были полны романтизма.

Кровать была из того же дерева, с высоким матрасом и пологом, такая широкая, что могла бы вместить шестерых. Занавеси, покрывало и обивка дивана цвета слоновой кости были украшены искусной вышивкой. Пол покрывал ковер из шерсти насыщенного зеленого цвета с вплетенными черными и коричневыми нитями. Напротив кровати размещался камин, по обе стороны от которого были окна с широкими подоконниками, на них можно было лечь в полный рост и любоваться холмами вдали.

На стенах висели канделябры с восковыми свечами, а на столике у кровати стояла масляная лампа. Рядом лежала книга с вложенной закладкой. Если бы не книга и размер кровати, то комната сошла бы за номер в хорошей гостинице – настолько она казалась необжитой.

Из задумчивости меня выдернуло осознание того, что мой господин наклонился, чтобы снять сапоги. Ощущая досаду, я подошел к дивану, быстро опустился на колени и ухватился за пятку его сапога.

– Пожалуйста, – намеренно робким голосом произнес я, – господин, позвольте мне.

– Нет! – я уже наполовину стянул сапог, когда он пинком оттолкнул меня, и я с глухим ударом упал на пол, некрасиво раскинув ноги.

– Я сам сниму проклятые сапоги, – сказал он намного громче, чем требовалось.

С трудом поднявшись с пола, я вновь опустился на колени и склонил голову, больше не делая попыток помочь.

– Господин, – я признал свой проступок, – прошу простить меня, – еще более мягким тоном обратился к нему я, и тут же отругал себя за это. Скромность была необходима, застенчивость желательна, но у меня был голос, как у обиженного ребенка, что привело меня в смятение.

Обуздав эмоции, я вновь попробовал надлежащим тоном:

– Господин, я могу набрать вам ванну?

– Мне не нужна чертова ванна.

Я сложил руки на коленях и уставился на них, ожидая приказаний. Через мгновение я услышал, как он вздохнул, а потом более спокойным голосом произнес:

– Я принимал ванну перед ужином.

Полагаю, это была уступка моему страху.

Когда он поднялся и стал развязывать завязки на тунике, я резко дернулся, машинально поднявшись, а потом, осознав, что сделал, снова сел на пятки. Если он не хотел, чтобы я прикасался к его сапогам, конечно, он не захочет, чтобы я помог ему с одеждой.

Правда?

Он смотрел на меня, я чувствовал это всей кожей. Я поднял взгляд, и мне открылась красота богов. Под гладкой кожей четко просматривался рельеф груди и упругие мышцы пресса. Кожу на боку стягивал круглый шрам, будто от пули. Еще один короткий тонкий рубец был под левым соском. Лорд Нигелль обладал телом настоящего воина, в отличие от того фантастического изваяния золотистого танцора сегодня. У него на теле было мало волос: в подмышках, немного вокруг коричневых сосков и четкая темная линия, бегущая от пупка и скрывающаяся за поясом. Пока я наслаждался зрелищем, у меня в голове мелькнула мысль о его матери, потому что он был более темнокож, чем король и юная королева.

Он бросил тунику на спинку дивана и принялся расстегивать ремень.

– А ты красив. Отец был прав.

Когда мужчина, борясь с застежкой ремня, делает комплимент твой внешности, вероятней всего, твоя следующая мысль будет о том, как он захочет тебя взять. На спине, на животе или с открытым ртом, стоя на коленях, – что именно? Может, на этот раз, что-то более интересное?

От его слов по мне прошла волна возбуждения, унося с собой все волнения и тревоги из моей прелестной головки. Вы будете правы, если посчитаете глупостью с моей стороны не только это, а еще то, что я сделал дальше, ведь он дал ясно понять, насколько недоволен моим появлением в своей жизни. Но понимание склада ума господина было не тем опытом, который я мог бы приобрести от общения с мужчинами, и я не был в состоянии постичь его. Лорд Риедич часто с руганью на устах отвергал проявленную мной инициативу, но все равно ожидал ее, и потоки брани никогда не мешали ему наклонить через стол и мгновение спустя глубоко войти в меня.

Я приподнялся с колен так, что его пояс был на уровне моих глаз, и потянулся к шнуровке на брюках, губами прикасаясь чуть ниже пупка и теплым дыханием обдавая темные волоски. То, что я подбородком не почувствовал никакого признака возбуждения, ни капли тревоги во мне не вызвало. Не все мужчины быстры на подъем.

От предвкушения я слегка задрожал, отчаянно желая услышать, как он с шумом втянет в себя воздух, когда я возьму его в рот. Для меня нет лучшей пищи, чем стон моего господина. Но не успел я расправиться хотя бы с одной завязкой, как с резким «нет!» он отшвырнул меня на пол.

Во второй раз за несколько минут я, ошеломленный, неуклюже растянулся на полу, пытаясь выстроить его действия в хоть какую-то понятную для себя систему. При падении моя повязка развязалась и сейчас лишь частично прикрывала бедро – остальная ткань смялась подо мной. Я тупо смотрел на нее и, помню, думал, что, по крайней мере, цвет ее гармонирует с ковром.

Поднимаясь с пола – потому что, казалось, он хотел бы, чтобы я это сделал – я перекатился на колени, сдерживая вскрик, когда лодыжку полоснуло болью. Я взял упавшую повязку, размышляя, желал бы он, чтобы я ее надел вновь, или нет, когда боковым зрением увидел, что он застыл.

– Подойди.

Повинуясь, я осторожно поднялся, чтобы не привлекать внимания к болевшей лодыжке – я решил, что она всего лишь потянута. Я склонил голову, стараясь уменьшить свой высокий рост, вцепившись пальцами одной руки в конец злополучной повязки.

– Повернись, – сказал он, садясь на диван и не отрывая взгляда от моих бедер.

Став спиной к нему, я ощутил прикосновение к пояснице, как раз чуть выше копчика, где до сих пор жгло огнем. Татуировка. К добру или нет, при моем падении стал виден белый перевязочный материал, который и привлек его внимание.