– Ты – мой, – прошептал я, и он кивнул, потершись щекой о шерстяной ковер под ним.
Раньше, в семинарии, я видел подобное, и не один раз – для нас всегда делали из этого представление. Я хорошо помнил этапы: масло, неторопливое жжение подготовки, быстрое соитие без финала и напряжение в комнате, прерванное заглушенным криком. Коснувшись его бедра, я провел пальцем по правой ягодице, вырисовывая круг, едва различимый на лоснящейся коже. Спокойно. Пульс замедлился, жар утих, но ненадолго.
Мой!
Я вновь вошел в него, на этот раз медленно, и замер, чувствуя, как он пульсирует вокруг меня в предвкушении. Усилием воли заставил себя собраться. Большой и указательный пальцы левой руки положил на ягодицу, ограждая очерченный мной круг, правой рукой потянулся к камину, вытащил из углей кочергу, сейчас накаленную докрасна, и шепотом возблагодарил богов, что намотанное на рукоять тряпье сдерживало жар.
Глубоко вздохнув, я прищурился, сосредотачиваясь на нем, на дрожащем теле под рукой, на напряженной коже подо мной. И прижал.
Шипение. Крик, приглушенный кожей кляпа. Его трясло волнами, будто в тихий пруд кинули камень. Я держал кочергу крепко, чтобы метка была четкой. Закусив губу, чувствовал, как в глазах набрались слезы, застилая взор, но очень скоро они потекут по щекам. Сладкое, с запахом дыма, зловоние ударило мне в нос.
Хватит. Я отшвырнул кочергу, и она грохотнула о камин, но я только мельком взглянул на нее, чтобы убедиться, что она попала на камень. Нигелль уже не кричал, а тяжело дышал, постанывая на выдохах, шипя. Тот звук… я знал, что он выкрикнул мое имя.
Вновь потянувшись к нему спереди, я обхватил пальцами обмякший член – кровь отхлынула, направившись усмирять боль. Сейчас я уже не ощущал былой уверенности, мое собственное тело трясло от понимания совершенного, однако, я не собирался доводить себя до пика в противящемся этому теле. Но вот он всхлипнул с мольбой и толкнул меня бедрами. Член Нигелля дернулся, вновь поднимаясь, и я начал дарить ласку внутри и снаружи, приводя его в полную готовность, а он стонами ободрял мои действия.
В тот момент дрожь тела уже утихла, и я видел перед собой только то, что принадлежало мне, видел выжженную «S» на его коже. Грубо надрачивая ему, я продолжал двигаться, пока он не дернулся и не вскрикнул в кляп, голосом низким и довольным, отозвавшимся эхом в моем сердце и паху. В ладонь полилось горячее семя, и я с силой вошел, сжав зубы, чтобы не завопить, когда изливался внутри него. Потом я навалился на него, тяжело дыша в жаркую спину под щекой.
Мы это сделали.
========== Часть 23 ==========
Сто раз проведя расческой по волосам, я отложил ее и, откинув волосы на спину, наклонился к зеркалу, чтобы заново подвести глаза. Нигелль опять задерживался, но сегодня в этом не было ничего удивительного. Советы часто длились долго, когда каждый участник настаивал на своем мнении, каким бы поверхностным и лишним оно ни было.
У меня ныло все тело от перенапряжения и усталости прошлой бессонной ночи. И только боги знают, насколько хуже сейчас Нигеллю. После того как мы кончили, я отвел его в кровать, почти отнес на руках – до такой степени он был изнеможен – и обработал его раны: мазь из окопника на спину для скорейшего заживления и масло тимьяна на ожог, чтобы избежать нагноения. Потом осторожно подобрался к его боку, уткнулся подбородком в темную макушку, и до рассвета мы не шелохнулись.
Щелчок, поворот засова, и я поднялся, чтобы выйти к нему навстречу поприветствовать. Нигелль пришел один, вид у него был изнеможенный, однако, когда он увидел меня, то устало улыбнулся.
Я поцеловал его – ныне обычное приветствие между нами; я еще не говорил, какое волнение испытываю от этого ритуала? Такое простое действие, недоступное эроменосу, теперь было моим правом.
– Ванна готова. Надеюсь, у тебя есть время?
– Вообще-то, нет, – он потер пальцами виски. – Но у меня все болит, и в голове мысли еле ворочаются. Я выкрою время для ванны.
– Хорошо. Я совсем немного нагрел воду, несмотря на это, клеймо будет жечь, – пока говорил, я провел его в спальню и принялся быстро расстегивать пуговицы на рубашке, а Нигелль наступил на задник сапога, чтобы стянуть его с ноги. – Налить стакан бренди?
– Нет. За ужином еще будут наливать, а я хочу сохранить голову хоть немного ясной, – он тряхнул волосами. – О боги, это было чересчур. Однажды я сойду с ума, – милорд был более искусен в политике, чем полагал, но никто не смог бы оспорить факт – она ему ненавистна. Светские мероприятия и интриги, без которых они не обходились, всегда выматывали его. У Нигелля еще до конца вечера взгляд станет остекленевшим – особенно сегодня, учитывая положение дел.
Я вымыл его, осторожно обходя ожог, а потом позволил посидеть в тишине несколько минут. Когда Нигелль закончил омовение, я обтер его и смазал раны маслом. Клеймо отрабатывать непросто: инфекция погубит его, а слишком быстрое заживление не оставит шрама.
– В твои вещи я положил бутылочку с маслом гвоздики. Будешь пользоваться им два раза в день. Слышишь?
– Да, я помню.
Во время разговора я осматривал метку. До сих пор были видны нечеткие следы от кусачек ювелира, которыми он рассоединил булавку, чтобы мы могли ею воспользоваться, но завтра их уже не будет – останется лишь изогнутая «S».
– А что делать на четвертый день, если все будет в порядке? – я хотел знать, хорошо ли все запомнил Нигелль.
– Необходимо раздражить кожу. Я принес известь.
– Или вотрешь в клеймо мочу, только немного. Это тоже сработает, – в семинарии использовали именно мочу, чтобы вызвать раздражение раны. Воображение тут же нарисовало картины того, как я мог бы объединить уход за клеймом с другими нашими развлечениями, но Нигелль должен уехать на рассвете, и этих удовольствий мне не испытать. – Если будет заражение, пользуйся только маслом и смотри, чтобы оно прошло. Не пускай на самотек.
Наложив повязку, я поднялся и поцеловал его в шею.
– Ступай оденься. Я приготовил тебе тунику с вышивкой.
Когда мы появились на ужине, король еще отсутствовал, также не было, по словам Нигелля, нескольких дворян, присутствовавших на совете. Хорошо, что милорд не стал спешить и принял ванну – сейчас он выглядел посвежевшим, более живым, чем когда появился вечером в наших комнатах.
Из-за текущего положения дел принц Арич вызвал лордов из дальних уголков королевства, поэтому сегодня давали официальный ужин, на котором многие лица были мне незнакомы. В свете приближавшегося лета зал украсили многочисленными цветами, наполнившими воздух благоуханием. Стены убрали толстыми полотнами яркого шелка, той же тканью застелили столы, уставленные ранними фруктами, засахаренными розами, молодым сыром и орехами с юга. Танцовщики, воплощение грации, гибкие и изящные, скользящие под быструю мелодию лютни и свирели, посылающие улыбки тем, кто останавливался полюбоваться. Некоторое время, пока Нигелль приветствовал прибывших, я не отводил взгляда от танцующих братьев.
На ужин подали запеченное мясо ягненка с розмарином и мятой, молодую зелень, лук и горошек. Все ели с аппетитом, кроме, наверное, Нигелля, который – я был уверен – подносил больше кусочков к моим губам, чем к собственным. Он точно хотел бы уйти пораньше, но сегодня не тот случай. Наконец, тарелки убрали, однако, король в свои покои не удалился, поэтому гости разошлись по залу, предавшись беседам. Многие разговоры были незначительными, некоторые более серьезными, и именно в это время я привлек внимание одного хорошо захмелевшего лорда.
Нигелль увлекся разговором с принцем Аричем и лордом с южного побережья, а я, как обычно, стоял на коленях слева от него. Король Оргуд находился впереди, окруженный несколькими гостями, пытавшимися добиться его благосклонности. Этот мужчина был из вышеназванной компании, но он на что-то отвлекся, повернувшись в мою сторону, думаю, надеялся найти еще один кубок с вином.
Когда ему на глаза попался я, то он замер, слегка покачнувшись, как это бывает с пьяными людьми, и заплетающейся походкой направился ко мне. Внутренне я напрягся, чувствуя, что вести он себя станет не очень хорошо, но постарался сохранить спокойствие. Со мной уже случалось такое раньше. Мужчина просто хотел полюбоваться. Год назад я бы, наверное, только насладился его хмельным интересом.
