Будто читая мои мысли, милорд немного отстранился и сказал:

– Сильвен, я должен отправиться один. Это совсем ненадолго, меньше чем на месяц. И ехать верхом надо будет быстро, а если я возьму тебя с собой, то это замедлит отряд.

– Я умею ездить верхом, и никакие удобства мне не нужны. Я могу передвигаться так же быстро, как воин, – да, знаю, я подольщался. Забыв свое место.

– Нет, Сильвен, ты не можешь поехать. Хождение по коридорам замка выносливости не добавляет, – обняв рукой мою ногу, он нежно сжал ее. – А если бы поехал, то это бы вызвало удивленные взгляды.

Он был прав, и у меня не было доводов, чтобы изменить его решение.

– В любом случае, у нас есть еще три дня. До моего отъезда Аричу необходима поддержка на совете.

Склонив голову ему на плечо, я сказал:

– Я все время буду думать о тебе.

– Я бы сказал то же самое, но сомневаюсь, что подобное разумно на поле боя.

Я рассмеялся и притянул его ближе к себе.

Некоторое время Нигелль молчал, глядя на жидкость в стакане. Потом произнес:

– Десять дней назад посланник принес королю вести с юга. Очень быстро новости достигли Арича на передовой. Поэтому он здесь. Монотеисты – с засушливых земель далеко на юге – ты знаешь о них?

Не поднимая головы с его плеча и уткнувшись в изгиб шеи, я сказал:

– Да, знаю. Нам рассказывали о них в семинарии. Фанатики. Готовы убивать, чтобы доказать, что на Земле нет места для другого бога, кроме их собственного.

Коротко рассмеявшись, Нигелль продолжил:

– Веро говорит, что лишь невежественный народ хочет строгого и всезнающего родителя, и они исполняют их желание. Кажется, это здравое объяснение, – я кивнул ему в спину, и милорд сделал глоток бренди. – И все же мне они уже не кажутся такими забавными. Их число растет.

– Когда я был ребенком, на юге моей родины начались пограничные стычки. До нас доходили слухи о разрушенных храмах. Их целью было вселить страх в простой люд, они кидали камни и огневые снаряды в прихожан.

– Значит, ты знаешь их лучше, чем я.

Вздохнув, я выпрямился и сказал:

– Многие столетия назад у них был пророк, не помню его имени. Римское государство – тогда оно еще не было частью Греции – спасло его от его же народа. Он вызвал смуту среди священников, Рим предоставил ему убежище на какое-то время. А вернувшись, он начал читать проповеди против римских богов и, как потом получилось, против наших. Он был харизматической личностью, и стал одним из великих священников в их религии. Мне всегда это казалось величайшей иронией судьбы. Иногда милосердие выходит боком.

Нигелль ничего не сказал, лишь коснулся губами края стакана, вдыхая аромат напитка. Через мгновение я подтолкнул его продолжить повествование:

– То есть они обратили на себя внимание на северных землях.

– Да. Что ж, кажется, они заняли крепкие позиции в Иберии и теперь двигаются в северном направлении. У них современное вооружение, и склады огнестрельного оружия больше, чем наши. Ходят разговоры, что если мы не выступим единым фронтом – и быстро – то в следующем году они будут на наших границах. Уже сейчас мы должны отправить войска на острова и на континент. Потому что, если наши соседи падут, то мы следующие.

– Но страна истощена войной с Альбой, – тихим голосом сказал я, ведь это было мне известно с его же слов.

– Мы ослаблены уже долгие годы, – подтвердил он. – А теперь понятно, можем лишиться всего. Симпатии соседних государств на стороне короля Уайла. Время идет, мы превращаемся в вызывающего недоверие драчуна, и внешняя угроза укрепляет это мнение. Таким образом, соотношение политических сил благоволит Альбе. Официально союзы не заключены, пока что, но тайно уже все договорено. От кузенов Арич узнал, что Моргана и Альба обсуждают альянс. Моргана – большое и сильное государство и любви к королю Оргуду не питает. Король Уайл вновь попросил его аудиенции, именно поэтому приехал принц – своим словом быстрее склонить чашу весов. Все равно альянс – единственный выход.

Нигелль замолчал, и я решил не тревожить его: казалось, он глубоко задумался. Вновь погряз в размышлениях. Когда он заговорил, то тон был безрадостным, как и весь сегодняшний вечер.

– Сильвен, пока меня не будет, возможно, что-то случится. И ты не должен оказаться в гуще событий. Если почувствуешь запах перемен в воздухе, сразу иди к Фионну. Я его предупрежу.

– Но что…

– Король не станет слушать. Когда-то он здраво смотрел на вещи. Сейчас осталась лишь гордыня. Он не видит дальше отмеренного ему срока и сотрет в пыль королевство сына, чтобы возвысить свое.

Меня охватил страх, и я знал, что следующие слова Нигелля будут содержать сведения, не предназначенные для ушей раба. Сведения, которыми не должен быть обременен ни один раб.

– Он не доживет до конца недели. Аричу помогут. Теперь даже Веро в том числе. На кону слишком многое, – Нигелль запрокинул бокал, допивая остаток бренди, и поморщился от обжигающего напитка. – Арич отсылает меня, чтобы уберечь от подозрений. Он так прямо не сказал. По правде говоря, точно я ничего не знаю – Арич прекрасно осведомлен, что я подобное не поддержу. Но он прав: я и отец сказали слишком много колкостей друг другу, и если я буду здесь, когда он умрет, то попаду под подозрение.

– Тогда как Арич остается во дворце, и его неприязнь к королю секретом не является.

– Это бой, который, по его мнению, он должен принять. И он его выиграет. В битве за меня он тоже может победить, но она будет стоить ему политической поддержки и общественного доверия. Так играют в эти игры. Будет лучше, если я уеду.

Да, я это понимал.

– Тогда езжай, – сказал я, – и убереги себя от интриг. Обещаю быть осторожным и залечь на дно.

Легонько толкнув, я наклонил его голову вперед и начал разминать напряженные мышцы шеи. От новостей стало тревожно. Если они так подействовали на меня, страшно представить, как все это гложет его. Я знал: он не любил отца, еще меньше Оргуд нравился ему как король, но даже учитывая холодное равнодушие Нигелля, убить человека ударом в спину ему не по нраву, и никакая благородная причина не будет веским основанием. У меня не было сомнений, что принц понимал это точно так же хорошо, как и я, и в том числе поэтому отсылал Нигелля.

Значит, у нас осталось всего три ночи. Я намеревался провести их плодотворно, да и сейчас утро становилось только ближе. Наверное, самое время отвлечь внимание от тяжелых мыслей. Сжав пригоршню волос в кулаке, я запрокинул его голову, обнажая горло. Когда Нигелль с шумом втянул воздух, я сказал ему на ухо грубоватым, но спокойным тоном, будто шершавым кошачьим языком по оголенным нервам.

– Когда тебя не будет так долго, ты забудешь, что принадлежишь мне?

Заходил кадык, когда он сглотнул, и его ответ прозвучал чуть громче хриплого шепота.

– Нет, господин. Никогда не забуду. Я – твой.

– Это ты так говоришь, – обняв талию руками, ладонью я скользнул между его бедер. Покорный моему невысказанному приказу, он развел ноги. – А как мне быть в этом уверенным? Ввести фаллос в тебя?.. – я провел пальцами по внутренней стороне бедра, рядом с пахом, и улыбнулся, когда у Нигелля перехватило дыхание. – Но я не хочу, чтобы что-то отвлекало твое внимание на поле боя. Есть идеи, котенок?

– Не знаю, господин, – голос дрогнул, он застонал, когда я обхватил его поднимающийся член, и уронил голову мне на плечо. – Может, свяжешь меня?

– Заманчиво. Связать так крепко, чтобы от возбуждения ты испытывал жалящую боль? – иллюстрируя свои слова, я сжал кулак, заставляя Нигелля резко вобрать в себя воздух. – Нет. И не хочу я, чтобы ты был неудовлетворенным. Не отказывай себе там, это поможет остаться в целости и сохранности, – я начал медленно ласкать его член, теперь его полностью вставший и теплый от притока крови. – Что ж, – сказал я, – надо будет подумать.

И вдруг милорд сказал, уверенно и четко:

– Пометь меня.

– Пометить тебя?.. – улыбнулся я. И хотя не мог представить направление его мыслей, но его уверенность находил притягательной.