Кармин знал свое дело. Он накормил меня, дав хлеба, фруктов и мяса (мяса!) и рассказал о дворцовых правилах, о распорядке приема пищи, стирки, душа, медицинского осмотра и так далее. Я вел себя почтительно и тихо, вполне отчетливо осознавая, каким он меня видит, и хорошо помня о том, что новых рабов не всегда радушно принимали те, кто уже был в хозяйстве. Рабов для удовольствий особенно часто встречали с неприязнью, ведь многие думали, что наша жизнь – сплошное наслаждение, и поэтому любая жалоба считалась блажью. Я беспокоился о том, чтобы не показаться Кармину надоедливым мальчишкой, от которого одни хлопоты.

После быстрого ознакомления с планировкой дворца, он снабдил меня подходящей одеждой – мои старые вещи продали в публичный дом – и отвел в купальни, чтобы я подготовился к встрече с новым господином.

Я рос, веря, что все северяне немытые варвары, поэтому был приятно удивлен, обнаружив, что даже в крыле рабов имелся водопровод. Сама ванна с затейливо украшенными кранами могла свободно вместить пять человек; рядом стояла печь для нагрева воды. На стене висело множество различных насадок для кранов, а во встроенном шкафчике стояли приспособления для клизм – такую роскошь я не видел с тех пор, как покинул семинарию.

Здесь был большой выбор косметических средств и огромное зеркало, поэтому смыв с себя запах торгов, я смазал кожу маслом иланг-иланга и заново подкрасил глаза. Я только закрепил темно-зеленую с серебристыми вкраплениями повязку на бедрах, как пришел Кармин, чтобы отвести меня к королю. И вот я стоял в тронном зале, дрожа от ужаса после того, как услышал, с какой яростью мой новый господин цедит слова.

– Не будь грубым, – сказал король. – Он – эромент и твой подарок. Жениться ты не надумал, и уже прошло много времени с тех пор, как у тебя кто-то был. Даже сейчас я вижу, насколько ты подвержен гневу, – посмотрев искоса на меня, он кивнул в мою сторону. – Удовольствие, получаемое хотя бы изредка, поможет сдерживать эти порывы. Разве он не прелестный?

Войдя в зал, я увидел мужчину, стоящего у трона, и интуитивно понял, что это мой новый хозяин. Он не двинулся до тех пор, пока я не подошел настолько близко, что мог к нему прикоснуться. Когда он, наконец, повернул голову и поднял немного глаза, чтобы посмотреть в мои, я увидел, что взгляд его был мрачен. Недовольный моим появлением, лорд прищурился и скривил губы.

Я уже говорил, насколько красив лорд Нигелль, но, наверное, не упоминал, что ощутил, когда впервые увидел его. Будто весь дух из меня вышибли. Я широко распахнул глаза от удивления, сердце рухнуло куда-то вниз, а голова закружилась от оттока крови. Похоже, что мне было страшно? Не стану лукавить, страх был. Но было кое-что еще сильнее страха, намного сильнее. Может, вы мне не верите, но, клянусь, что помимо всего прочего я ощутил приятную тяжесть возбуждения в паху. Да такую, что, потрудись он окинуть меня даже беглым взглядом, заметил бы это по оттопырившейся повязке на моих бедрах.

Король заметил. И слегка улыбнувшись, он сказал:

– А мальчик находит тебя привлекательным.

Я покраснел, но, помня, кем являюсь, даже не подумал прятать доказательство.

– Мне не нужен раб. Продайте его другому и возместите потраченное.

– На нем стоит твое клеймо.

– Вы посмели?! – у лорда запылали уши, а правая рука сжалась в кулак. – Вы зря испортили раба, потому что я его не желаю.

Было очевидно, что король начинает терять терпение.

– Ты его пугаешь.

«Пугаешь?» Напряжение между ними искрило, будто черный порох в огонь бросили, и я мог поклясться, что в воздухе уже чувствовался запах едкого дыма. Господа имеют привычку спускать пар, вымещая зло на собственности, и у меня не было сомнений, что представители королевского дома с легкостью нарушают законы, которые другим не обойти. Я был не просто напуган, я был в ужасе.

Но мой господин даже не глянул в мою сторону.

– Мне плевать. Если он испуган, то виноваты вы. Ведь не я его купил.

– Лорд Нигелль, – стоящий возле короля лорд Веро хранил молчание в течение всей перепалки, сейчас же он заговорил твердым голосом, – вы говорите с вашим королем, в тронном зале, о подарке от вашего короля. Вы так легко забыли свое место?

Мой лорд внезапно замолчал, но я видел, как он сжимал и разжимал кулак. У меня заколотилось сердце, глухо ударяясь о ребра и отдавая стуком в ушах. Избиение сегодня вечером принесет мне мало радости, если господину покажется не по нраву тело под ним.

Король заговорил вновь уже нормальным тоном:

– Ты и твой мальчик присоединитесь к нам сегодня в северо-западном зале на праздновании летнего солнцестояния. После ты заберешь его в свои комнаты и устроишь там.

После паузы в несколько коротких вздохов мой новый господин зубы произнес:

– Да, отец, – в устах любого другого подобное обращение прозвучало бы с почтением, но из его уст пробрело оттенок злого сарказма.

***

Я знал, что мы подходили к нужному залу, по нарастающему гулу, будто в желудке замка что-то бурлило. Завернув за угол, мы услышали пронзительный женский смех, а потом мужчина громко потребовал, чтобы ему налили; постепенно можно было различить отдельные голоса. Миновав две широкие арки, мы влились в толпу пирующих. Судя по одежде, все принадлежали к знати.

Я подавил желание сжаться в комок, вместо этого старался не отставать, сосредоточенно рассматривая край господской туники и прилагая все усилия, чтобы не потерять ее из виду, пока лорд Нигелль прокладывал себе дорогу сквозь толпу. Было очень многолюдно. Не помню, чтобы я видел столько людей сразу, или хотя бы половину от здесь присутствующих, хотя, по правде говоря, это больше говорит обо мне, чем о собравшихся. Жизнь в семинарии – не бесконечный хоровод праздников. Шум, жара, яркие цвета, ароматы вина и эля, пряностей и жаренного, запахи тел, немытых и надушенных, – я чувствовал себя оглушенным и ошеломленным.

Сам зал был большим и старинным: стены из грубого обтесанного камня, натертые гранитные полы и потолок высотой в десять человек. Для праздника поставили восемь столов: самый короткий, установленный на помосте, находился у дальней стены, а семь остальных расположили под прямым углом к нему и торцом к входу. Стены украшали снопы из пшеницы и полевых цветов, а на каждом столе стояли большие блюда с горой фруктов, орехов и сладостей.

На празднестве присутствовали танцовщики, по крайней мере, не меньше двенадцати. Они были облачены в струящиеся шелка золотистого и насыщенного зеленого цветов, полосы ткани повторяли их движения, падая вниз, крутясь и рассекая воздух вместе со своими владельцами. Вдоль стен и в углах, на столах и среди празднующих, они танцевали под ритмичную мелодию по одному, парами и тройками, двигаясь с чувственной грацией и соблазняя гостей акробатическими изгибами и манящими улыбками.

Я слышал о таких рабах, но никогда раньше их не видел. Они очаровали меня. Я знал, что подобное мастерство выработано потом и кровью, но все равно им завидовал. Пока меня учили терпеть невыносимую боль, им было позволено обучаться красоте. Если бы я был так же благословлен.

Мой господин взошел на помост и, поприветствовав одну из сидящих там дам, занял место справа от нее. Я быстро огляделся, проверяя, каковы местные обычаи, затем опустился на колени по левую сторону от него и сел на пятки. Вскоре начали подавать блюда.

Сейчас, возможно, у вас сложилось впечатление, что гневные выпады между моим господином и королем были позабыты, и пир стал приятным времяпрепровождением. Отнюдь, хотя по большей части, все было пристойно. Лорд Нигелль совладал со своим гневом, отвечая короткими фразами и лишь тогда, когда к нему прямо обращались. Он ни разу не взглянул на меня, не погладил по голове, не прикоснулся к щеке, не сделал ни одного жеста проявления симпатии, какими наслаждались другие рабы вокруг меня.

Но он кормил меня, и это позволило мне надеяться. Возможно, его негодование уйдет, и со временем он будет хорошо ко мне относиться. Конечно, может, он – как и король – просто считал меня чересчур худосочным, и лишь этим объяснялись постоянные подношения со стола.