– Нигелль, – наконец, произнес я, отвлекая его внимание от неудобства между бедер. Я говорил тихим и мягким голосом, совсем отличным от тона господина: – Как ты? Ты получаешь от этого удовольствие?

С хмурым выражением лица он взглянул на меня.

– Ты спрашиваешь, получаю ли я удовольствие от пыток?

Я лишь пристально смотрел на него.

Милорд глубоко вздохнул.

– Нет. Конечно, нет. Но в то же время, да, – Нигелль беспокойно смотрел на меня, но все же через силу улыбнулся. – «Получать удовольствие» – странный выбор слов… господин.

Я кивнул.

– Я обожаю тебя и сделаю для тебя все, что угодно.

– Даже это, – он скривил рот в притворном веселье.

Я продолжал серьезно смотреть на него.

– Да.

– А ты получаешь от этого удовольствие? – резким голосом, но за ним я услышал неуверенность.

Я мягко рассмеялся.

– Нигелль, существуют вещи, которые даже эроменосы не в силах подделать, и ты их чувствовал. И так же, как ты пообещал мне однажды, я обещаю, что не буду лгать тебе. Мои слова страсти – правда. Ты дал мне свободу их выражать.

Сняв халат с крючка, я накинул его на плечи милорда.

– Я хочу освежиться и предпочел бы, чтобы ты посвятил себе несколько минут, – я улыбнулся ему и слегка поклонился – так он будет знать, что все еще волен принять любое решение. – Я буду в своей комнате.

***

Я сидел на стуле у зеркала и лениво расчесывал волосы, лишь бы чем-то занять себя, пока слушал, как он ходит из угла в угол по комнате. Нигелль оделся. Было слышно, как он открывал шкаф.

Какая-то часть меня надеялась: он придет сразу же, и чем дольше я сидел один, тем больше волновался. Но я знал: хорошо, что он мешкал. Если я пересек границу им желаемого, гораздо лучше это узнать сейчас, гораздо лучше, что именно я поклонился и отправился к себе. Я не намеревался делать из этого привычку, и, думаю, он понял.

Он не торопился, и это не сулило ничего хорошего – по крайней мере, мне так казалось. Но господин отличался хладнокровием и ничего не делал бездумно, и он не будет винить меня за этот вечер, как бы не отнесся к нему.

Так я себе говорил.

Я услышал глухой звук твердой кожи о ковер – он натягивал сапоги. Готовился к ужину. Конечно. Меня охватила глубокая печаль. В середине движения расчески по волосам меня осенило, что следует выбрать свежий наряд, когда господин показался в дверях, полностью одетый.

Мгновение поколебавшись, он вошел, поспешно направился ко мне и опустился на колени. Меня обдало жаром, и дыхание сбилось.

Он уперся лбом в мое колено.

– Прибыл высокопоставленный гость с востока. Он обещает нам порох, и король хочет договориться о поставках. Меня ждут к ужину. Прости, но я не могу отказаться.

Я молча кивнул, видя лишь то, что господин стоит передо мной на коленях, и он не играл, а выражал искреннее раскаяние.

– Если хочешь, можешь остаться. Я объясню, что тебе нездоровится. Но… – он приподнял голову, наблюдая за собственным пальцем, которым вел по моему бедру, – это не последний ужин, и я не смогу вечно отпрашивать тебя. Иначе король начнет подозревать, что я отверг тебя.

«Это не последний ужин». Он ожидал продолжения. Я схватил его за руку, касавшуюся меня, не только чтобы унять собственную дрожь, но и прекратить его нервный жест.

– Нет, я пойду. Сегодня и в любой другой день.

Его плечи расслабились, и он посмотрел мне в глаза.

– Спасибо, Сильвен, – по шее пополз почти незаметный румянец, – господин.

Итак.

– Ты не передумал? – я прикоснулся к его волосам, уже почти сухим после ванны.

Улыбка пропала, Нигелль покачал головой.

– Нет. Я твой.

Кивнув, с усмешкой я сказал:

– Ты понимаешь, что впереди много раз, когда ты будешь просить меня остановиться, а я могу не послушать.

Когда на его лице вновь появилась улыбка, а румянец стал темнее, я продолжил:

– Но если ты скажешь «я передумал», я остановлюсь. Пообещай, что запомнишь, иначе я буду ограничен рамками того, насколько далеко смогу себя заставить пойти с тобой.

– А какие сигнальные слова мне ждать от тебя?

Тонко улыбнувшись, я признал его слова, но улыбка была безрадостной.

– Обещай мне.

– Я запомню.

– Господин, – подтолкнул я.

– Господин, – согласился он, опуская голову.

– Выбери мне бриджи. Достаточно нарядные, чтобы поприветствовать гостей короля. И принеси коробочки с булавками.

– Да, господин, – Нигелль поднялся немного неуклюже, признаю, но он же был командующим королевской армией, а не вышколенным эроменосом.

Он принес пару элегантных бриджей, сделав хороший выбор, и потом вновь опустился на колени, пока я быстро одевался.

– Сегодня и впредь все будет, как обычно, Нигелль. О переменах между нами будем знать лишь мы, – низко присадив бриджи на бедрах, чуть выше основания члена, я закрепил их золотой булавкой. Капнув вязкого вещества в пупок и вставив туда самоцвет, я дал указания на вечер: – Ты будешь наблюдать за мной. Теперь ты смотришь на все новыми глазами, и я хочу, чтобы ты этим пользовался. Смотри, как я держу себя, как следую за тобой, когда преклоняю колени, и как опускаю глаза. Когда я буду отпивать из твоего кубка, ты должен все подметить.

В конце немного слюды на плечи и набор медных и золотых браслетов на запястья.

– И чтобы скоротать время, – я наклонился и большим пальцем провел по его нижней губе, – каждый раз, когда слышишь, как я называю тебя «господин», представляй, что это я вхожу в тебя.

Уверен, что заметил, как он неуютно поежился. Я улыбнулся сам себе, а потом сделал знак рукой.

– Поднимись и принеси мне булавки.

Он выполнил приказанное. Я открыл коробочку, взял медную булавку и сел на корточки перед ним. Подняв край рубашки, вдел булавку в шнуровку брюк и услышал, как он втянул в себя воздух, резко и с шумом, пока я застегивал ее, превратившуюся в барьер, который лишь я могу пересечь. Затем разгладил полы рубашки. Пока он будет осторожен, никто ничего не заметит.

Поднявшись, я легко поцеловал его в бровь.

– Только я в праве расстегнуть ее. На твоем месте я был бы осмотрителен с вином, если не хочешь объяснять, зачем тебе раб, чтобы отлить.

В последний раз посмотрев на бугор между его ног, я сказал:

– Сегодня лишь я могу касаться этого.

***

Мы прибыли до того, как накрыли столы. Король, выздоравливающий от очередной простуды, сидел на обитом тканью стуле, пока гости – знать, приглашенная на ужин с иностранными сановниками – стояли вперемешку с королевскими слугами. Свет был приглушен, в воздухе благоухал фимиам, а огонь, разведенный в каждом углу зала, поддерживал тепло в помещении. Освещенные красно-золотистыми бликами танцоры двигались в углах, вдоль стен и на двух столах.

Близнецы тоже были здесь, у главного входа, и что бы между ними ни произошло, чары их танца не ослабли. Когда мы вошли, я встретился глазами с одним из них, кого знал, и мы обменялись улыбками во взглядах – обычный способ общения между рабами.

Группа мужчин, к которым мы присоединились, начали подшучивать над милордом, восхищенные следом моей ладони на его щеке. Среди них были два его брата, молодые и все еще полные непристойной бравады юности.

– Ты отверг женские чары, Ни? Разве ты еще не научился… – но его перебил другой: – Скорее всего, это был юноша. Один из твоих солдат, а?

В их шутках не было злобы, но милорд, не отличавшийся терпением, не смог этого вынести. И, как я подозреваю, не хотел повышенного внимания к тому, чей это мог быть отпечаток. Поэтому в его грубых ответах легко читалось отсутствие интереса, и он быстро развернулся в поисках другой компании.

Повинуясь долгу, милорд направился к королю, где его познакомили с иностранными гостями. Конечно, я следовал за ним на один шаг позади, и когда он остановился, я опустился на колени, но на пятки не сел, правым плечом почти касаясь его левого бедра.

Один из мужчин явно занимал более высокое положение, чем остальные, одет он был в богатые одежды, его пальцы, запястья и шею унизывали изысканные драгоценности. Бледная кожа, но глаза темные, и их разрез был свойственен восточным чертам. Тонкой кости, но полноватый, что выдавало в нем человека, выросшего в лености богатства. Он мог бы быть привлекательным, если бы не надменное выражение лица, так и требовавшее явно незаслуженных почестей.