Милорд приветствовал гостей – пустые формальные слова, которых требовал протокол – мужчина, не обращая на него внимания, наклонился, чтобы взять меня за подбородок. Только первый палец чужестранца коснулся меня, как Нигелль схватил его за руку, отводя ее в сторону.

– Он не для праздных вольностей.

Даже хорошо помня свою роль, мне пришлось приложить усилия, чтобы не дернуться, когда мужчина потянулся ко мне, и я обрадовался, что милорд отреагировал столь быстро. Раньше я не был уверен, что он так поступит.

Мужчина выглядел удивленным, но не смущенным, и, нахмурившись, сказал с сильным акцентом, указывая на меня:

– Он же раб, да?

Милорд не преступил границы вежливости, но я слышал холодную сталь в его голосе, когда он ответил:

– Сильвен – эроменос в моем доме, и я ревностно его оберегаю. Никто без моего согласия его не касается, – он поклонился, – прошу меня простить за недоразумение.

Я больше почувствовал, чем увидел, как гость искоса посмотрел на меня, говоря:

– Странные обычаи, что господин испытывает эмоции к такому, как он. Они рождены гнуться и отдаваться, а не чтобы их нежили, как любовников, – глянул в сторону короля, будто ожидая его поддержки. Меня заинтересовало, кто он такой, чтобы так дерзко говорить. – И вы не одолжите его прелести на два часа? Уверяю вас, я верну их в целости и сохранности.

Так как я взгляда не поднимал – должное поведение для раба, если о нем говорят так – то не мог видеть лица милорда, но почувствовал, как он напрягся, и понял, что внутри он кипит от ярости.

Нигелль ответил ледяным тоном, который я редко слышал от него:

– Если бы я намеревался одолжить его, то одолжил бы человеку, знающему, как смаковать каждый глоток дорогого вина, а не всасывать, словно дешевое пойло. Даже если бы вы умоляли, я бы не запятнал его вашей алчностью, – он низко поклонился королю, – Ваше Величество, столы уже накрыли, и с вашего разрешения…

У мужчины отвисла челюсть, и он посмотрел на короля с возмущением на лице. Но тот лишь сказал:

– Иди, сын, прочь с моих глаз. Ты не можешь обойтись без неприятностей.

Суровым голосом, но то, что он назвал милорда «сыном» было предупреждением чужестранцу: своими вольностями он зашел слишком далеко. Более того, выражение лица монарха противоречило его тону, и я испытал облегчение, увидев, что он был удивлен реакцией моего господина, удивлен и позабавлен. Когда мы отходили, я услышал, как король предлагает сановнику других, коих он держит именно для развлечения высоких гостей: «Юные и очаровательные, юноши и девушки, парами или в одиночку…»

Ужин был замечательный: множество копченого мяса, запеченные овощи и ранняя весенняя зелень. Соусы из травяных медов, уксусы спрыскивать пищу и тарелки с твердыми сырами и сушеными фруктами стояли возле каждого столового прибора.

Милорд с шумом выдвинул стул и сел, все еще разъяренный плохими манерами дипломата. Я опустился на пятки на обычном месте.

– Развратная скотина.

– Да, господин, – прошептал я – тихий ответ на бормотание сверху. Большинство гостей расселись, и я быстро осмотрелся вокруг, но двигались лишь мои глаза. На некотором расстоянии от меня был Толи, преклонивший колени у юбок своей хозяйки. Я мимолетно улыбнулся ему, и он вернул приветствие.

– Недалекий император отправляет разбалованных детей туда, где требуется такт, – ворчал он, не ожидая ответа от меня.

– Да, господин.

– Сильвен, я бы никогда не позволил ему коснуться тебя.

– Да, господин, – я улыбнулся про себя, но продолжал говорить тихо.

– И прошлым летом я бы этого не допустил, я бы никогда не позволил подобному человеку коснуться тебя…

– Да, господин.

– …или любого другого раба в моем хозяйстве.

– Да, господин.

– Мне становится плохо от одной мысли о том, что ему достанется один из рабов отца.

– Да, господин, ничего не поделать, господин, подумайте о чем-то другом, господин, – с ударением на последнем слове. Теперь я уже широко улыбался, сдерживая смех при виде его забывчивости и склоняя лицо к его бедру, чтобы другие ничего не заметили.

Наконец-то, он остановился и посмотрел вниз на меня.

– Господин? – я провел языком по верхним зубам и улыбнулся.

Его озарило понимание, и он залился румянцем.

– Что-то случилось… господин?

– И сколько уже было? – хриплым голосом.

– Достаточно, господин. Возможно, у нас уйдет вся ночь.

Я ощутил, как задрожало его бедро, и увидел, как остекленели глаза.

– Чтоб меня, – почти неслышно произнес он.

Едва сдерживая смех, я серьезно смотрел на него.

– Да, обязательно, господин.

========== Часть 20 ==========

Счастлив доложить, что я надлежащим образом отвлекал Нигелля весь остаток ужина – уверен, у него больше и мысли не промелькнуло о восточном госте. Это превратилось в игру: он обращался ко мне чаще обычного, иногда очень неожиданно и по довольно надуманным причинам.

– Выпить ли мне еще вина?

– Как пожелаете, господин.

– Оно притупляет чувства.

– Так я слышал, господин.

– А если они будут слишком притуплены?

– Это только послужит мне стимулом вернуть им резкость, господин.

И так далее.

Он кормил меня как обычно: предлагал кусочки, а потом быстро убирал пальцы, едва мои губы смыкались на подношении. Я все больше расстраивался, желая то, что получала салфетка, желая почувствовать вкус его кожи под медом и думая о том, что сегодня я обязательно добьюсь своего.

Я решил показать мое недовольство. Дождавшись, когда он поднес кусочек, вымоченный в соусе, запачкавшем его пальцы, я широко открыл рот, обхватывая фаланги, а потом сомкнул челюсти. А стоило ему потянуть руку назад, я укусил.

Несильно, чтобы не поранить кожу, но больно, да. Я услышал тихий вскрик: Нигелль рефлекторно дернул пальцы из моего захвата. Крепко стиснув зубы, я удерживал добычу, пока он не расслабил руку и не дал мне сделать, как я хочу: начисто слизать соус, нежно посасывая там, где оставили отметину зубы. Милорд извинился перед соседом справа – он с ним разговаривал – поясняя, что уронил салфетку. Но когда я взглянул на него, то отметил покрасневшую шею, а потом, продолжая свои действия, увидел, как он поерзал на месте, что говорило о ставших тесными брюках.

После чая и десерта – запеченного яблочного пирога с цейлонской корицей – король удалился, и через несколько мгновений милорд тоже попрощался с гостями. Мы молча направились в апартаменты господина: он шел быстрее обычного, я – на шаг позади. Нигелль открыл дверь, жестом показал мне проходить, затем последовал за мной, как у нас было заведено.

Пока он запирал дверь, я сменил манеру поведения, стоя прямо и уверенно и избавляясь от всех менее заметных признаков покорности. Моим сигналом был щелчок засова, и, услышав его, я развернулся, вновь ударяя его по лицу.

Он в изумлении смотрел на меня, а я, улыбаясь про себя, прорычал:

– На колени.

Он подчинился. Движение было неловким и могло бы вызвать смех у меня, только я полагал, что с мечом или мушкетом выглядел бы намного глупее. У меня почти не было сомнений, что довольно скоро он станет таким же грациозным, как любой эроменос.

– Пальцы болят? – защитным жестом он сжал их в кулак, и я знал, что болят.

– Немного, господин.

– Возможно, так ты запомнишь: нельзя отказывать мне.

– Да, господин, – Нигелль смотрел в пол, и пока я изучал его – как он с готовностью вошел в роль – внизу живота стало жарко, и я был готов для третьего круга.

– Теперь ты будешь убирать пальцы только тогда, когда я их выпущу. Понятно?

– Да, господин.

Был бы я больше подвержен эмоциям, я мог бы упасть в обморок – у моих ног был воин, отвечающий «да, господин» мне, прелестному эроменосу. И я ощутил жажду, именно ту, на подавление которой наставники семинарии потратили столько сил. В тот миг больше всего на свете я хотел содрать с Нигелля брюки и покрыть его, как суку в течке.