– Сильвен, – господин положил руку мне на плечо, его захват был крепким и властным, и я поднял голову, чтобы посмотреть ему в глаза. – Кармин был рабом. Он тобой не владел, а я владею. И ни искусные притворства, ни мои заверения в хороших намерениях не изменят этого. Ты никогда не отделаешься от мысли, что в случае моего недовольства, я могу избить тебя до полусмерти. Или продать в бордель.

Он был прав. Вот в чем было различие. Как бы я ни хотел верить, что полностью подчинил себя ему, оставалась сокровенная часть меня, которая пыталась выжить путем наименьших страданий.

– Я мог бы освободить тебя.

– Господин, нет! – громко вскрикнув, я рванулся из держащей меня руки. – Нет, пожалуйста. Я больше ничему не обучен! Ты не знаешь историй… быть свободным эроменосом еще хуже, чем последней шлюхой, они ведут нищенский образ жизни и…

– Ты кое-чему обучен. Ты же ведешь мои счетные книги, правда? Я научу тебя большему.

– Нет, господин, прошу, не надо… ты не знаешь… – умоляя его, я уже упал на колени. Свобода. Свобода была зовом сирены, на нее падки лишь глупые эроменосы, не видящие западни.

– Сильвен, пожалуйста, успокойся. Я не выкидываю тебя на улицу. Я никогда так не поступлю. Пока ты принадлежишь мне. Так безопаснее. Но знал ты или нет, я уже запустил процесс получения вольной для тебя, – он замолчал и потянул меня за руку, давая понять, что мне следует сесть рядом с ним. Потом милорд продолжил: – Лучшего момента не будет. Я должен сказать тебя, что в случае смерти своим завещанием я освобождаю тебя.

Меня охватил озноб, и я почувствовал, как кровь отхлынула от лица.

– Милорд, ты никогда не должен говорить подобного эроменосу. Никогда! Мы знаем огромное множество способов убить так, что никто не заподозрит неестественной смерти.

Нигелль лишь рассмеялся.

– Тогда это показатель того, насколько глубоко мое доверие к тебе, разве не так?

Я покачал головой, не желая соглашаться с его беспечностью.

– Кроме того, – теперь он вновь заговорил серьезно, – в твоих интересах заботиться о моем здоровье. Ты получишь свободу и человека, который поможет тебе приспособиться к новой жизни. Я не в силах оставить тебе многого после смерти – это запрещено законом – но при жизни я могу немало. Теперь послушай меня внимательно. Если со мной что-то случится, лучше ты будешь свободным, чем перепродан с моим клеймом. Ты пойдешь к Фионну, он согласился помочь, пока ты не станешь на ноги. Ты меня слышишь? Я ему доверяю.

– Слышу, но, пожалуйста, береги свою жизнь.

Он тихо засмеялся.

– Обязательно. У меня есть для этого причина.

Мы немного помолчали, пока он пил чай, который принес с собой. Наверное, напиток уже остыл.

– Что ж, – сказал он, наконец, – я больше не буду принуждать тебя к моим низким фантазиям. Найди себе любовника, прекрасный Сильвен. Возможно, Граф? Знаешь, как я возбуждаюсь, представляя ваши переплетенные тела? – он мечтательно улыбнулся. – Может быть, через месяц или около того я попрошу твоего прикосновения, как это было раньше. Так будет…

– Нет! – мой голос задрожал, и я почувствовал, как глаза защипало от непролитых слез. – Ты не понимаешь… Я говорил тебе… – слишком поздно, чтобы останавливаться, и я ощутил, как щеки окрасил румянец. – Я люблю тебя. Я хочу…

– Знаю, – он перебил, запустив руку в мои волосы и пропуская пальцы сквозь пряди. – Ты хочешь сделать меня счастливым. Милый Сильвен, я тоже полюбил тебя, очень сильно. Ни минуты не сомневайся, так было с самого начала, когда я впервые услышал твое имя. Помнишь?

Он улыбнулся. Я помнил, и я кивнул.

– Но твоя любовь – это любовь раба к своему господину, а я не могу быть счастлив ею. Возможно, со свободой все изменится. Но на сердце у меня тяжело оттого, что это всего лишь мечта. Ты знаешь только рабскую любовь. Это часть твоей сущности.

Он говорил со мной так, будто у меня не было разума понять самого себя. Мне хотелось разразиться бранью, потому что я еще никогда не был так зол.

Вот еще один господин считал меня собакой.

========== Часть 18 ==========

Была уже глубокая ночь, но я не спал, то впадая в ярость, то предаваясь жалости к себе. Я был зол на своего господина за недостаток понимания, гневался на себя за собственное бессилие. Когда я уже совсем измучился, мне, наконец, пришло в голову, что первоисточник моих страданий – страх потери. Чего могу лишиться именно я, а не господин. Селена* была уже высоко в небе, когда осознание этого осенило меня.

Это был не страх побоев, не боязнь перед аукционом, а ужас того, что я могу потерять его – все очень просто. Ведь я хотел всегда быть рядом. Потому я любил его. И меня обидело то, что он посчитал меня настолько незамысловатым. Я, по его мнению, чувствовал бы то же самое к любому мужчине, чьи инициалы вытатуированы у меня на пояснице.

Он был неправ, неверно истолковав меня, и утром я собирался развеять это заблуждение, научить всему, что знал сам, и не только выполнить его заветные желания, но пояснить то, каким я осознавал себя.

Приняв, наконец, решение, я, хвала богам, уснул, ведь следующий день обещал быть длинным и полным событий. Мои сны были яркими, с образами, звуками и запахами. Я четко видел лицо Иса.

«Как бы я хотел тебя трахнуть, Ис».

Поддаваясь этому желанию, заполняя и губя. Его податливое тело подо мной, синяки на бедрах от жесткого захвата, прямые шелковистые волосы локонами вьются под моими пальцами.

«Я доставил тебе удовольствие?»

Нигелль. Вкус его рта, жар его плоти. Я проснулся на простынях, мокрых от выплеснувшегося желания, с теплым потеком на бедре, и перевернулся на другой бок спать дальше.

__________________

*Селена – богиня Луны в греческой мифологии.

***

Встал я рано, еще до восхода солнца. Скинул покрывала, выскользнул в коридор и отправился на кухню просить еду у поварихи. Я не хотел испортить милорду завтрак, но утром времени у него мало, а у меня было многое запланировано до того, как ему надо будет уйти в оружейный двор.

Когда он устроился за столом, я сел на стул напротив и сказал:

– Нигелль, пожалуйста, мне надо поговорить с тобой.

Милорд подносил пряную булочку ко рту, но остановился и ответил:

– Да, конечно, – не без настороженности. – Что ты хотел?

– Вчера мы говорили о моем обучении в семинарии. Оно было намного жестче, наверное… чем для моих сверстников. Я хочу рассказать, почему. Я коротко – знаю, что твое время дорого.

Когда я взглянул на него, он лишь кивнул, все еще нахмуренный, и взял чашку.

– Будучи еще подростком я придумал игру с другими мальчиками. Все-таки, думаю, это была игра. Хотя не уверен. Но… я приказывал им. Однажды… кажется, мне было двенадцать… или тринадцать… – я ковырял один ноготь другим; этот рассказ давался мне очень нелегко, – меня поймали наставники, когда я… заставлял Иса… моего… близкого друга… – я тряхнул головой, чтобы собраться с мыслями. – Я заставлял его отсосать мне. Они расспросили других, узнали, что это был не первый раз, когда я делал это с ним… и с другими, – я поднял голову, наткнулся на пристальный взгляд милорда и опустил глаза. – Как-то ты заметил – я был проказником. Так и было. И это чуть не стоило мне мужского достоинства.

Я ожидал, что милорд сейчас рассмеется. Думаю, даже хотел этого, чтобы хоть чуть-чуть смягчить настрой, который я привнес в разговор. Но он не издал ни звука, лишь медленно отпил из чашки. Через мгновение я глубоко вздохнул и продолжил, пытаясь убрать из повествования эмоции. Ведь то, что рассказ давался мне с трудом, не имело большого значения, главное, чтобы Нигелль понял, из какого семени я вырос и как сложно было это исправить.

– Наставники решили, что я дороже пойду с молотка, если буду в целости – восточные государства наводняют греческие рынки кастратами. Поэтому они решили выбить из меня властность. Учителя уделяли мне очень много времени, усердно обрабатывая и заботясь о том, чтобы меня больше не тянуло к такому удовольствию. Пойми, это была большая жертва с их стороны, и я им благодарен. Действительно благодарен, потому что я живу и все мои части тела на месте.