Но я не обижался. Ведь мне потребовалось немало времени понять очевидное, и у него не было причин верить моему умению знать, каковы его желания. Если честно, я не совсем уверен, что знаю их сейчас. Но теперь я смотрю на происходящее новым взглядом. Я буду учиться. Наставники так долго трудились, вытачивая мой талант, и я не опозорю имя семинарии Эроса.
– Сядь и устраивайся поудобнее, – моя кровать была меньше его, хотя все равно достаточно большая для нас двоих. Я смотрел, как он садится в изножье, а потом подошел к нему со спины, чтобы стянуть халат с плеч. – Ты слишком напряжен, – сказал я, – хотя только что вышел из теплой ванны.
Пока говорил, я вынул его руки из рукавов и осторожно надел на каждое запястье по замшевой петле. Потом быстро, пока милорд не успел возразить, потянулся к изголовью кровати и дернул за прикрепленные к петлям шнуры. Туго затянул путы на запястьях и, заведя его руки назад, закрепил скользящие узлы на столбиках кровати – и все это за доли секунды.
Он вскрикнул, от удивления ругнувшись хриплым голосом, и я улыбнулся сам себе, довольный, что моя уловка отлично удалась. По правде говоря, с его стороны была уступка, согласие без задней мысли – я не собирался обманывать себя, полагая, что легко перехитрил его. Даже если так, тот факт, что он бессознательно уступил мне, просто кричит о том доверии, которое он ко мне испытывает, ведь верно?
Быстро поднявшись с кровати, я отрегулировал шнуры, и даже сейчас милорд мог бы в любой миг остановить меня не только устным предостережением, но и физически. Вместо этого он подчинился, следуя моим указаниям (хотя с выражением опасения на лице, уверяю вас), быстро двигаясь назад и поворачивая руки так, что даже на полном натяжении, его поза оставалась относительно удобной.
Еще несколько мгновений пристраивая подушки и поправляя шнуры, я наслаждался видом моего господина, распростертого передо мной: торс приподнят подушками, руки зафиксированы над головой и немного отведены назад. Но картина была еще не полной. Из-под матраса я достал веревку, крепко привязал ее к лодыжке, потом, не обращая внимания на настороженный взгляд милорда, сделал то же самое со второй лодыжкой и веревкой.
Проверив узлы, я потянул его за ноги и сказал:
– Теперь согни колено. Вот так.
Наконец, он заартачился, внезапно почувствовав стеснение. Если честно, я бы поступил точно так же – задуманная мной поза чувством собственного достоинства не отличалась. Здесь единственное отличие между нами было в том, что я не стал бы озвучивать свое нежелание. Меня слишком хорошо обучали.
– Силь… нет, – пытаясь сесть, он потянул за веревки над головой. – Я думаю, может…
Я посмотрел ему в глаза взглядом терпеливой няни, которая точно знает, что заставит слушаться воспитанника.
– Я сказал, согни колено.
– Да хрен тебе! – вот как, оказывается, красноречив лорд королевского дома. Ясно, такой няни у него не было.
Настал опасный момент. Когда он глянул на меня, признаю, я спасовал и поставил под сомнение разумность своих поступков. Но загодя я решил, что, если только не увижу бешеный гнев, буду действовать, как задумал. И он же хотел боли, ведь так? Я на это надеялся.
Схватив его член, я надавил ногтем на мягкую головку. Милорд взвизгнул и дернулся в сторону, но я удержал его и позволил разразиться отборной руганью, он сопротивлялся, а я вгонял ноготь глубже, как никогда внимательно слушая оттенки гнева в его тоне и веря, что пойму, если ступлю на тонкий лед. Наконец, он застыл, раскрасневшийся, мечущий гневные взгляды и стиснувший от боли зубы.
– Согни колено, – я убрал ноготь с головки, но член из захвата не выпустил.
– Твою ж мать, – простонал он, но сделал, как было приказано, и я (с незаметным вздохом облегчения) привязал лодыжку к бедру.
– Вот так, видишь? – почти мурлыча. – Теперь тобой намного проще любоваться, – пояснил я и с удовольствием заметил его румянец.
Со второй ногой пришлось еще раз напомнить приказ, но, в конце концов, все было сделано, и господин оказался замечательно связан: лодыжки привязаны к бедрам, концы веревок закреплены за остов кровати по бокам так, что, хотя некоторая свобода движений у милорда была, свести ноги вместе он не мог.
Он представлял собой весьма притягательное зрелище: широко раскрытый, самые сокровенные места выставлены напоказ, от головки твердеющего члена до темного сморщенного ануса. Красивое тело с гладкой оливковой кожей, подрагивающие от напряжения плоские мышцы пресса. Кончиком пальца я провел по шраму у соска, потом по новому рубцу на бедре, появившемуся после поездки на границу в середине зимы. Я вспомнил длинный шрам на спине, и хотя сейчас его видеть не мог, мне было легко представить милорда на поле боя, когда эрос битвы бурлит в крови.
Пока я его касался, он пристально смотрел на меня, но свет в его глазах стал ярче. Я узнал это сияние: милорд начал глубже погружаться в свои желания. Значит, я преуспел.
Подойдя к блюду, собранному поваром, я откусил кусочек сыра, играя скуку и давая господину потомиться, а потом взял бутылочку с ароматным маслом из первой выжимки оливок, его поставляли из моей родины. Вернувшись к милорду, я отпил из его стакана с бренди, затем наклонил бутылочку и полил тонкой струйкой по груди и вниз, по темной дорожке, наполняя ямку пупка. Масло потекло к паху и дальше, смачивая открытую взору дырочку. Я попробовал на вкус благоухающую жидкость, начав с его живота и двигаясь вверх, зная, что он пристально наблюдает, как мой язык скользит по нему, а потом резко переместился на сосок и услышал, как сбилось его дыхание. Затем прикусил, одновременно опустив ладонь на его член, и понял, что у самого перехватило дыхание, когда его тело задрожало в ответ. Двумя пальцами в масле сначала просто коснулся, потом нажал на твердое кольцо ануса. Я вошел внутрь и улыбнулся – господин запрокинул голову, и было хорошо видно, как дернулся кадык, когда он резко и отчаянно втянул воздух.
– Голоден?
Свободной рукой я поднес кусочек к его губам, про себя смеясь над выражением замешательства, промелькнувшим на лице господина. Думаю, непривычное ощущение для милорда: ему предлагали лакомые кусочки, одновременно приводя в боевую готовность нижний вход в его тело.
– Это острый сыр с юга, – милорд моргнул, но потом раскрыл рот и, глядя мне в глаза, молча взял кусочек губами. Я улыбнулся, а он зажмурился и откинул голову на подушки.
Солнце уже давно скрылось за горизонтом, и комната погрузилась в темноту, рассеиваемую трепещущим пламенем свечей, казалось, их свет поработил тело господина, придавая золотистое сияние твердым линиям его торса, делая резкие черты лица еще более рельефными. Милорд был настолько изумителен, что даже Эрос сошел бы с ума от зависти.
– Само совершенство, – услышал я и был немало поражен, поняв, что сказал это вслух.
Устроившись возле него, я принялся ласкать его кожу, чувствуя под прохладными пальцами ее тепло, мускулы бедра, тазовую косточку и дальше вверх к груди, по напряженным мышцам вытянутых рук. Наклонившись, я поцеловал плоский живот и провел по нему языком, пробуя на вкус соленую плоть, приправленную маслом. Когда я вновь поднялся, то вернулся на кровать, держа в руке свечу. Пальцем другой руки я заскользил по его груди, глядя, как кожа сияет в пламени от зажженного фитиля.
– Ааа!
Он выгнул спину, когда я пролил горячий воск по только что намеченной линии, делая дорожку к пупку и ниже, только отклоняя член в сторону от огня.
Услышав его участившееся дыхание, я улыбнулся, провел пальцем по остывающему воску – по коже побежали новые струйки – и смотрел, как белеют края, охлажденные телом господина. Пока я позабавлено рассматривал дело своих рук, свеча вновь наполнилась расплавленной жидкостью. Следующей целью я выбрал левый сосок, припухший от укуса. Теперь воска было больше – я намеревался добиться реакции конкретней, чем расслабленный вздох.
– Сссиль… а! Мать твою, – тихое шипение сквозь сжатые зубы, глаза крепко зажмурены от боли, руки натянуты в путах.
