Думаю, я уже говорил: все слуги любили моего господина и волновались из-за его переменчивых настроений. Доходило до того, что они совали свои любопытные носы туда, куда не следовало, и задавали вопросы, которые не касались ни их, ни меня. Но в то же время я мог просить для него все, что угодно, и знал: это будет выполнено с двойным усердием и радостью.

Я сказал поварихе, мне хочется чего-то простого, не требующего суеты, что можно медленно кушать с блюда пальцами, фрукты и сыры, а остались ли еще груши в кладовой? Освободившись, она приготовила красивое блюдо с едой, а я выбрал травы для чая.

Пока мы работали, появился Граф и помог мне отнести подносы в покои господина. Когда он ушел, я поставил блюдо в углу моей спальни и принялся подготавливать все остальное. Излишние неожиданности были не нужны.

***

Когда вошел господин, я ничего не сказал, лишь протянул стакан с бренди и закрыл за ним дверь. Он принял предложенное с вопросительным взглядом, на который я не отреагировал – вместо этого зашел ему за спину и запустил пальцы под воротник.

– Пейте. Дайте вашу накидку, – я говорил спокойно, но не в обычной манере, а заставляя голос звучать с несвойственными мне уверенностью и прямотой. Пока ждал, я репетировал, тренируя речь человека, привыкшего получать желаемое.

Милорд держал стакан в руке, но не пил, озадаченный моими действиями.

– Что, во имя…

– Я принес ужин сюда, – перебил я его, а сам затрепетал, отчаянно надеясь, что он не заметит. Повесив верхнюю одежду на крючок, я скрыл тревогу под новыми указаниями. – Пока вы говорите, ванна остывает. Пойдемте. И не забудьте ваш стакан, – легко толкнул его в спину, побуждая идти дальше по коридору.

Очутившись в его комнате, я вновь сказал:

– Пейте, – и взяв за руку, поднес стакан к губам милорда.

– Сильвен, что…

– Тихо. Сделайте глоток, это вас расслабит, – тогда он подчинился, осторожно глядя на меня, но я лишь невозмутимо смотрел, как лорд Нигелль пьет, затем взял у него стакан и поставил на столик у кровати. – Бренди хорошо обжигает после долгого дня, правда?

Усилием воли заставив пальцы не дрожать, я начал расстегивать перламутровые пуговицы его рубашки, уставившись в шею милорда.

– Нет, я не… – начал он и поднял руку, чтобы остановить меня.

С напускным выражением досады на лице я хлопнул по ней, хотя внутри все переворачивалось от ужаса – я уже три раза перебил его.

– А я, да, – расстегнув вторую пуговицу, я продолжил: – Или вы вновь отшвырнете меня?

Он лишь смотрел на меня, явно сбитый с толку моим поведением и не знающий, что ему делать.

– Вы так отшатываетесь, что можно подумать, от моих прикосновений остаются ожоги, – стягивая рубашку с его плеч, посетовал я, а потом небрежно бросил ее на кровать. – Сядьте.

– Я…

– Сядьте! – я толкнул его, и он сел, а я опустился на корточки, чтобы снять сапоги. Теперь уже четыре раза. Я почти закусил губу, но сдержался, заставляя себя быть благодарным, что милорд не разгневался на меня, и это казалось хорошим знаком.

Закончив с сапогами, я потянул его за руку, а когда он поднялся, вновь вручил ему стакан.

– Пейте.

Пока я расшнуровывал его брюки, он подчинился, осторожно делая глоток и наблюдая за мной. Стаскивая ткань с его бедер, я провел ладонями по ягодицам и ниже и почувствовал, как господин напрягся под моим прикосновением. Но это было хорошо знакомое мне напряжение, и говорило оно не о том, что я зашел слишком далеко, а наоборот – зашел недостаточно далеко.

По крайней мере, я на это рассчитывал.

Когда я повел его в сторону моей спальни, его недоумение только увеличилось. Я заранее зажег множество свечей, и теперь комната утопала в теплом желтом свете, оттеняя сизые сумерки раннего вечера. Когда милорд увидел, что я приготовил не его ванну, а другую, он взглянул на меня и открыл рот, намереваясь заговорить – уверен, опять хотел возразить.

Но я опередил его.

– Давайте, я подогрел воду. Забирайтесь, пока не подхватили простуду, – он точно не подхватит простуду – я развел огонь в камине, чтобы этого не случилось.

Он все еще колебался. Я не стал закатывать глаза, а решил приправить свой тон раздражением.

– Я не добавил туда яда, если вы об этом переживаете.

Кажется, мои последние слова помогли. Милорд покраснел и шагнул в ванну, бормоча, что ничего подобного не думал, но весь его вид говорил: он подозревал меня в шутке. Не то чтобы я намеревался причинить ему боль, я наоборот пытался доставить удовольствие. Да, странный человек – Кармин был прав.

Устроившись на мраморном краю ванной позади него, я опустил ступни в воду, обхватив милорда ногами так, что его голова могла устроиться у меня на бедрах. Могла, если бы он немного умерил свою бдительность.

– Что ты… – господин повернулся, и я увидел его сердитый взгляд. – Сильвен, в чем дело? Ты же знаешь, я не люблю от тебя это раболепие.

Уже смочив тряпицу в воде и не обращая на него внимания, я намыливал ее.

– Наклонитесь вперед, – сказал я, опуская тряпицу на его плечо.

– Нет! Твою мать, я не буду…

Он начал поворачиваться, но слишком поздно. Сжав его тело ногами, будто в тисках, и обездвижив руки, я надавил пятками чуть ниже его живота в опасной близости от паха. Ухватив за волосы на затылке, резко запрокинул его голову и склонился к уху.

– Я сказал, наклонись вперед… господин, – и грубо толкнул вперед, все еще крепко держа кудри в кулаке.

Его сдавленное шипение, пронизанное эротизмом, стало мелодией для моих ушей. Я понял: я затронул нужные струны. Он покорился. Милорд вновь напрягся, но теперь напряжение было другим и больше походило на тугую тетиву, только что выпустившую стрелу. Сейчас он утратил былое подозрение, лишь хмыкал себе под нос от нервного предвкушения, неуверенный, чего ждать от моего поведения сегодня.

Я начал осторожно мыть его, сначала плечи и шею нежными прикосновениями в противовес тому, как только что сжимал волосы. Непосредственное соседство грубой силы и мягкой ласки может быть удивительно действенным для достижения более ярких ощущений.

Выпустив его волосы, я уперся подбородком в макушку милорда и потянулся, чтобы помыть грудь. Когда жесткая тряпица прошлась по его соскам, они тут же затвердели. Заинтригованный – у меня еще не было возможности узнать, как реагирует эта часть его тела – я слегка сжал один между пальцами.

Застыв, господин вновь двинулся, чтобы уклониться.

– Силь… – но я вновь напряг ноги, не давая избежать ловушки, и свободной рукой крепко взял за подбородок.

– Нет, сиди смирно, – я стиснул сосок и скрутил его с такой силой, что милорд охнул, а потом заговорил тихим успокаивающим голосом: – Ты слишком скуп со своим телом, думаю, пришло время делиться.

С радостью я увидел, что он начал возбуждаться, в ответ ли на игру с соском или от слов – не знаю.

– У раба мало счастья в жизни. Разве ты откажешь мне в простом удовольствии?

Погрузив руку в воду между его ног, я схватил его член – крепко, будто свой – и потянул вверх к животу. Куснув милорда за мочку уха, сказал:

– Сегодня господин принадлежит рабу, – и прижал член ладонью. Будто по собственной воле, его бедра подались навстречу моей руке.

Набрав полную грудь воздуха, я преисполнился решимости.

– Сегодня ты мой, – никогда бы не подумал, что это так сложно. Простое слово. – Нигелль.

Когда он откинулся на меня и вздохнул, я знал, что выиграл.

***

Больше господин не препятствовал мне в ванной: вставал, если я указывал ему, и позволял вымыть каждый уголок своего тела, не вздрагивая даже тогда, когда я намылил его яички или исследовал кончиками пальцев впадину между ягодицами. Думаю, больше всего мне нравились его волосы, и я покрыл их толстым слоем пены, наслаждаясь скользкими завитками, обольстительно обвивающими мои пальцы и такими непохожими на своего хозяина.

Когда вода остыла, я помог ему выбраться из ванны, вытер, затем накинул на него халат и подвел к кровати. Я понимал, что он вновь начал нервничать, но не от волнительного предвкушения, а больше от незнания того, чего я ожидаю от него сейчас.