Но он не проснулся. Я справил утреннюю нужду, быстро развел огонь в камине и поставил воду греться, потом оделся и покинул покои господина, направившись на кухню.
Только в небе показалось солнце, как я вернулся с подносом, уставленным едой. Милорд все еще спал, поэтому я поставил поднос и закрытый чайничек с персидским кофе – по крепости сваренным именно так, как он любит – на столик в его комнате. Затем я ушел, отчаянно желая, чтобы мое подношение смягчило его гордыню.
Избавляясь от зловония животной похоти прошлой ночи, я вымылся и едва закончил вычесывать колтуны из волос, когда раздались звуки, свидетельствующие о пробуждении господина. Захватив небольшую стопку влажных полотенец, я отправился в его спальню.
Господин был все еще в постели, взъерошенный и хмурый, и когда я вошел, он с удивлением посмотрел на меня и потер один глаз ладонью. Если бы так не нервничал, то, возможно, я был бы очарован.
В данной ситуации я просто протянул ему полотенце.
– Господин, ткань влажная и теплая. Я подумал, наверное, вы захотите вытереть соль с кожи, – соль, а еще масло. И другие телесные жидкости, о которых он, скорее всего, не хочет, чтобы ему напоминали.
Пробормотав слова благодарности, он взял полотенце и, осторожно глянув на меня, прогнал следы сна с лица.
– Я принес завтрак. Повариха выбрала ваши любимые блюда, – нет, вообще-то это я их выбрал. Но если признаюсь в боязливом раболепии, он будет вынужден выяснить причину. Лучше пусть милорд не придаст этому значения.
Он молча вытерся, потом закутался в халат и, подойдя к столу, сразу налил себе кофе. Я унес полотенца, а когда вернулся, то понял, что господин к еде еще не прикасался. Держа чашку у губ, он вдыхал пар и наблюдал за моими движениями. Не в силах смотреть ему в глаза, я опустился на колени у его ног, опустив голову, чтобы смотреть только в пол, надеясь, что он останется довольным.
Но, нет. Хриплым голосом он сказал:
– Довольно, Сильвен. Сядь на стул. Вон видишь стул? Воспользуйся им. Ты принес достаточно еды на нас двоих. Пожалуйста.
Помилован. Он не ненавидел меня за произошедшее. Я быстро поднял голову и поднялся, и было невозможно не выказать улыбкой испытываемое мною облегчение. Коротко взглянув на него, я кивнул и сказал:
– Да, господин.
Это слово. Я произнес его с кротостью в голосе, намереваясь показать, что помню свое место и неуважительных мыслей не имею. Но милорд пристально посмотрел на меня, и тогда я точно знал, что он вспоминает.
«Я намереваюсь трахнуть тебя, господин».
Я побледнел, и у меня задрожали колени, желая подкоситься и рухнуть на пол. Но он коснулся меня и с легкой улыбкой сказал:
– Сегодня утром это слово мне нравится меньше, чем прошлой ночью, – не сомневаюсь, он хотел, чтобы я ломал голову над тем, какое слово он имеет в виду. – Теперь сядь и ешь. Ты раньше пробовал кофе?
Нет, не пробовал. Оказалось, что он горький. Вкус на любителя. Несколько недель спустя милорд уговорил меня вновь попробовать его с сахаром и сливками, и таким я научился его любить. Но в то утро я лишь покорно сделал глоток из чашки и съел кусочек бекона, ощущая неловкость сидеть напротив него, особенно учитывая сложившиеся обстоятельства.
Большую часть завтрака господин молчал, и я думал, что, наверное, он размышляет о событиях прошлого вечера. Когда он, наконец, заговорил, голос его был приглушенный, и вначале мне показалось, что тема далека от той, что я мог ожидать.
– Два дня назад одного из моих людей поймали на воровстве продуктов из кладовых.
Я смотрел на поднимающийся от кофе пар, пока милорд во второй раз наполнял свою чашку.
– Этот человек – хороший воин, опытный и верный. Его братья погибли на войне в прошлом году. Сначала один, а через месяц другой. Он принял их детей, как своих собственных, – господин замолчал, отпил из чашки и поморщился от обжегшего горло напитка, который он проглотил слишком быстро. – Слишком много ртов, и он отчаялся. Хотел, чтобы его жена испекла праздничный каравай, так он сказал.
Поставив чашку на стол, он перевел взгляд на окно, глядя на холмы вдалеке, а пальцами крошил печенье. Я хранил молчание, понимая, что моего ответа он не ждет. И внимательно смотрел на него, показывая, что слушаю, а еще вникал в то, что осталось непроизнесенным.
– Я знал еще раньше, но для меня это было мелкой кражей, на которую толкнуло благородство, а не жадность, – он слегка пожал плечами. – Я закрыл на это глаза. Его поймал сослуживец и донес на него. Гадина пытается выслужиться, но ни один из моих лейтенантов не поднимется за счет товарища, – он откинулся на спинку стула и, тяжело вздохнув, продолжил: – Но когда это стало общеизвестно, я должен был наказать вора. Когда мы столкнулись вчера в коридоре, я имею в виду тебя и меня, каждый из нас спешил…
Когда он взглянул на меня, я посмотрел ему в глаза и кивнул, давая понять, что слежу за рассказом. Нахмурившись, господин вновь перевел взгляд на окно и зажмурился.
– …я только закончил пороть его… тридцать ударов. Королевский хлыст… – он замолчал на мгновение, затем сказал: – Его спина стала кровавым месивом за то, что он хотел накормить детей, но если бы я передал выполнять наказание заместителю, было бы еще хуже.
Вновь замолчав, милорд содрогнулся, потом глубоко вздохнул и повернулся ко мне.
– Никто не может безнаказанно воровать у армии короля. Ему повезло, что остался жив, – он с сарказмом фыркнул. – Гордыня короля крадет у наших детей, лишая их не только отцов, но и еды. Я хочу, чтобы война закончилась, хочу, чтобы отца постигла смерть за его дела. А иногда я хотел бы, чтобы она забрала меня с ним за то, что я соучастник, потому что мои руки тоже в крови.
– Нет! – я не хотел так нагло перебивать милорда, но его тон был мне хорошо знаком, а слова ужаснули до такой степени, что протест сорвался с губ. Я покраснел, но, запинаясь, сказал: – Нет, с вашей рукой крови гораздо меньше. Вы остаетесь с отцом и смягчаете его удары.
Но я понял. Когда милорд нахмурился, я понял, почему прошлым вечером он сорвался, почему потребность переборола тревоги, и он, наконец, попросил меня отхлестать его. Только вчера я хотел видеть хлыст в его руке, направленный на меня, чтобы успокоить его честь. Сколько еще ты будешь желать искупления за жизни, которые, ты веришь, погубил?
Он смотрел на меня и ел, хмурясь все больше и больше, а потом допил кофе и поднялся.
– Я уже опаздываю на утренний смотр.
– Го… милорд, – я коснулся его рукава, привлекая внимание, – преданный солдат знает свои обязанности, и он знает, что действия его командира тоже обязанность, – меня немного трясло от той храбрости, которую я собирался проявить. Но я думал, что из всех возможных господ именно он, наверное, хотел бы, чтобы я был смелым в своих мыслях. – Если я попрошу у поварихи корзину с хлебом и сыром, она подумает, что это для прогулки. Если я попрошу Графа отнести ее нуждающейся семье, то он сделает, и никто не заметит – он хорошо знает город.
Милорд долго смотрел на меня, так долго, что я уже открыл рот, чтобы извиниться. Но тогда он сказал:
– Он живет вдоль реки, на восток от мельницы. Зовут Уон. Еще напомнишь поварихе, что мне всегда нравится, как она готовит.
Затем он начал одеваться, а я убирал со стола, улыбаясь про себя.
========== Часть 16 ==========
Остаток дня я занял себя хлопотами. Они оказались благословением, не позволившим страхам одержать верх. Нет, господин не дал повода для беспокойства, наоборот, всячески показывал: он доволен мной. Но это было неважно – жизненные уроки вбиты хорошо, и мысли о том, что я сделал, ежеминутно врывались в размышления и изводили меня. Я назвал его шлюхой. Шлюхой! Как господин мог позволить подобное, оставалось выше моего понимания, и я продолжал ожидать неминуемых последствий.
В то утро я слонялся по комнатам милорда: повесил наши накидки, убрал тарелки после завтрака, разложил бумаги в кабинете. Пришла рабыня-горничная, и я помог ей поменять постельное белье на кровати господина. Не отказал себе в том, чтобы послушать ее поддразнивания – «в следующий раз, может, уговоришь его взять тебя в ванной?.. там намного легче убираться» – и краснел, представляя реакцию девушки, если бы сказал ей, что свидетельство страсти на простынях, которые она так беспечно держала, было его, а мое оказалось надежно спрятано.
